Марка Гшайдле

Марка Гшайдле
нем. Gscheidle-Marke
(Михель #XIII)
Тип марки (марок)	почтово-благотворительная
Страна выпуска	Западная Германия
Место выпуска	Бонн
Издатель	Deutsche Bundespost
Художник	Günter Jacki
Гравёр	Bundesdruckerei
Способ печати	офсет
Дата выпуска	10 апреля 1980 (отпечатана, но не выпущена)
Номинал	60 + 30 пфеннигов
Зубцовка	14
Причина редкости	сюжетная ошибка
Тираж (экз.)	30 000 (уничтожен, кроме 150 экз.)
Сохранилось (экз.)	24 (в частных руках)
Оценка	до €30 000 за штуку; €103 533 на конверте (2008)

«Ма́рка Гша́йдле» (нем. Gscheidle-Marke), или «Ошибка Гшайдле» (Gscheidle-Irrtum) — филателистическое название запланированной к выпуску и отпечатанной, но не выпущенной в свет почтово-благотворительной марки Западной Германии (ФРГ), посвящённой XXII летним Олимпийским играм в Москве (1980). Является одной из наиболее редких и дорогих почтовых марок послевоенной Германии.

Описание

Марка бело-голубого цвета, с изображением развевающегося знамени Международного олимпийского комитета с разноцветными олимпийскими кольцами. Зубцовка 14, номинал 60 + 30 пфеннигов, доплата предполагалась в пользу Немецкого спортивного союза (Deutscher Sportbund (DSB)).

Дизайн марки был по политическим соображениям лишён каких бы то ни было ассоциаций с местом проведения будущих Олимпийских игр (СССР), а сама марка оказалась одиночной, несмотря на то что формально была отпечатана германской федеральной почтой в рамках многолетней ежегодно выпускаемой Deutsche Bundespost почтово-благотворительной серии «Для спорта» («Für den Sport»).

История

Национальный олимпийский комитет ФРГ решил поддержать объявленный рядом стран Запада бойкот московской Олимпиады, в результате чего весь отпечатанный 10 апреля 1980 года 30-тысячный тираж уже разосланной по почтамтам марки был вновь собран и официально уничтожен. Что, впрочем, не помешало той же Deutsche Bundespost через месяц, 8 мая того же 1980 года, выпустить в рамках той же серии «Für den Sport» марки для Западного Берлина — правда, без олимпийской символики.

При уничтожении тиража по установленному порядку, тем не менее, было сохранено по одному 50-марочному листу для двух архивов — федерального почтового ведомства и федеральной государственной типографии (Bundesdruckerei) страны. В декабре 1982 — январе 1983 года выяснилось, однако, что тогдашний министр почты и телекоммуникаций ФРГ, член СДПГ, депутат бундестага Западной Германии Курт Гшайдле (Kurt Gscheidle) использовал служебное положение и сохранил третий лист. После своей отставки 28 апреля 1982 года с высокого поста он вывез лист с работы домой.

Жена экс-министра фрау Элизабет (Elisabeth Gscheidle) и их проживавший в Мюнхене сын Томас осенью-зимой 1982 года обнаружили этот лист в ящике письменного стола главы семьи, сочли лист обычными почтовыми марками и некоторое время без спроса использовали их для франкировки своих частных рождественско-новогодних почтовых отправлений — она в Бонне, сын в Мюнхене. До обнаружения этого факта филателистической общественностью и прессой членам семьи Курта Гшайдле удалось таким образом запустить в реальное почтовое обращение некоторое количество экземпляров уникальной олимпийской марки.

Первое подобное письмо было послано Элизабет 16 декабря 1982 года, первое мюнхенское гашение (от Томаса) датируется 6 ноября 1982 года. После того как пресса подняла скандал, смущённый Курт Гшайдле полностью покрыл причинённый его семьёй государству ущерб. Он купил в почтовом отделении другие марки на эквивалентную сумму и отдал их западногерманскому почтовому министерству. В газетных интервью Курт заявил, что не знает, сколько именно взял олимпийских марок, когда покидал Бундеспочту, но вероятно им было сохранено от уничтожения три листа по 50 штук, таким образом у него на руках оставался один лист.

Linn's Stamp News делает вывод, что Гшайдле, видимо, не понимал, что за марки ему достались, а если и понимал, то не придал этому большого значения. Так или иначе, 7 мая 1983 года Deutsche Bundespost выпустила специальное заявление, объявив все потенциально находящиеся на руках подобные марки вне официального обращения.

Современность

Запущенные в оборот и оказавшиеся в итоге в частных руках экземпляры позже получили филателистическое имя — «марки Гшайдле». Считается, что с 1983 года обнаружено (в основном, при разборе обычных филателистических смесей) по меньшей мере 24 экземпляра «марок Гшайдле», в том числе вертикальная сцепка из трёх штук, а также две на конвертах и одна на открытке.

Некоторые источники выражают сомнения в достоверности принятой версии событий, указывая на наличие, помимо мюнхенских и боннских, гашений почтовых отделений Саарбрюккена, Маннгейма и Шварцвальда. Как бы там ни было, 24 штуки перечислены и были исследованы. В ряде филателистических СМИ, тем не менее, выражается надежда, что семья Гшайдле израсходовала полный лист из 50 марок. Если это так, то где-то находятся и до сих пор не идентифицированные экземпляры. С этим косвенно согласно и издание Linn’s Stamp News: по его данным по меньшей мере 50 «марок Гшайдле» утекло в частные руки.

Каталожная цена экземпляра, согласно данным «Михеля» конца 1980-х годов, — DM10 000. Однако газета «Hamburger Abendblatt» уже в 1984 году сообщала, что неназванному студенту из Северной Германии удалось обнаружить «марку Гшайдле» в одной из купленных им киловарных смесей и реализовать на франкфуртском аукционе минимум за DM16 000.

По состоянию на весну 2009 года, стоимость одного экземпляра на филателистическом рынке превышала €13 000; большинство источников называет адекватной ценой €30 000. 1 сентября 2007 года в Штутгарте использованная на почтовой открытке марка была продана с аукциона за €85 000. По сообщению Die Welt, аукционная цена прошедшего почту письма с редкой маркой в 2008 году достигла €82 000, включая премию посредника. 25 апреля 2008 года второй конверт с этой маркой был реализован за €103 533.

«Марка Гшайдле» имеет статус каталожной в Германии, однако американский «Scott Standard Postage Stamp Catalogue» её не нумерует и даже не упоминает. В «Михеле» марка фигурирует под номером XIII (римской цифрой — как не выпущенная в свет) и идёт сразу после № 1058. При этом, несмотря на наличие нескольких негашёных экземпляров, «Михель» не приводит стоимости «марки Гшайдле» в таком состоянии. Linn’s Stamp News отмечает, что источник иногда появляющихся на рынке негашёных олимпийских марок остаётся неизвестным.

Интересный факт

Единственная сохранившаяся почтовая карточка с редкой маркой — открытка, выпущенная гамбургской табачной компанией «Реемтсма» (Reemtsma) для розыгрыша призов. Фрау Гшайдле направила её по адресу компании и выиграла по ней фотокамеру Polaroid стоимостью DM100. Однако, как замечает Der Spiegel, маловероятно, что она осталась при этом довольна.

См. также

• Гшайдле, Курт
• Летние Олимпийские игры 1984 (марки ГДР)
• Одри Хепбёрн (почтовая марка)
• Олимпийская филателия
• Олимпийское движение и политический протест
• Сюжетные ошибки на почтовых марках
• de:Liste der nichtherausgegebenen Briefmarken aus Deutschland (Список невыпущенных почтовых марок Германии)

Ссылки

• [www.briefmarken-abc.de/Gscheidle-Irrtum.html Gscheidle-Irrtum] (нем.). Berühmte Briefmarken. Briefmarken ABC; Web Internet Service Ltd.. Проверено 24 июня 2010. [www.webcitation.org/66YEZIEYr Архивировано из первоисточника 30 марта 2012].
• [www.phila-lexikon.de/phila_g.html#Gscheidle-Marken Gscheidle-Marken] (нем.). Lexikon — Buchstabe "G". Kamp-Lintfort, Germany: Phila-Lexikon; Gert W. F. Murmann. Проверено 24 июня 2010. [www.webcitation.org/66YEZoYYO Архивировано из первоисточника 30 марта 2012].
• [www.askphil.org/b25g.htm Gscheidle stamp] (англ.). Glossary of Stamp Collecting Terms — G. AskPhil; Collectors Club of Chicago. Проверено 24 июня 2010. [www.webcitation.org/66YEbDDDT Архивировано из первоисточника 30 марта 2012].
• [www.postgeschichte-hochheim.de/seiten/gscheidle.html Historie der Gscheidle Marken] (нем.). Postgeschichte der Stadt Hochheim am Main. www.postgeschichte-hochheim.de; Karl Harald Lang (23. April 2004). Проверено 24 июня 2010. [www.webcitation.org/66YEUqoW1 Архивировано из первоисточника 30 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Марка Гшайдле

Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.