Ошин

Ошин Օշին <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Король Киликийской Армении
1308 — 1320
Предшественник:	Левон IV
Преемник:	Левон V
Рождение:	10 января 1283(1283-01-10)
Смерть:	20 июля 1320(1320-07-20) (37 лет) Дразарк
Род:	Хетумиды
Отец:	Левон III
Мать:	Керан
Супруга:	I - Изабелла из Корикоса II - Жанна Анжуйская
Дети:	от 1-го брака: 1. сын 2. Левон V от 2-го брака: 1. сын

Ошин Хетумян (10 января 1283 — † 20 июля 1320) — 13-й король Киликийской Армении, 21-й по счету правитель Киликии. Происходил из династии Хетумидов (Хетумян)

Биография

Ошин родился в 1283 году в семье короля Левона II и королевы Керан, которые принадлежали к династии Происходил из династии Хетумидов (Хетумян). Являлся младшим сыном в семье.

Приход к власти

17 ноября 1307 года возле крепости Аназарб, попав в ловушку устроенную монгольским полководцем, был убит молодой король Левон IV и его дядя Хетум II. Место короля Киликии становится вакантным. Буквально сразу, Ошин обозначил свои права на трон. Против него выступил его старший брат, экс-король Смбат, который вернувшись из Константинополя желал вновь стать королём. Между братьями развернулась нешуточная борьба, победителем из которой вышел Ошин. Официальная коронация прошла 4 сентября 1309 года в Тарсе, в церкви Святой Софии

Внутренняя политика

Став официальным правителем, Ошин подобно своему предшественнику, полагался на помощь со стороны католических стран и поэтому он продолжил политику латинизации армянского государства. Несмотря на яростное сопротивление подавляющего большинства армянского народа, он настаивал на постановлениях Сиского собора. В ответ на это в 1308 и 1309 годах в стране имели место массовые волнения и антиправительственные демонстрации, в которых участвовали народные массы и духовные лица. Однако Ошин, учинив кровавую расправу над восставшими, не внял большей части населения своей страны и духовенства. Подавление инакомыслящих сопровождалась массовыми казнями среди населения и знати. Священнослужители выступавшие против унии были заключены в тюрьму или высланы из страны. После чего в 1317 году им был созван Аданский собор, который подтвердил решения предыдущего Сиского собора.

Усиление внешней угрозы заставляло царский двор крепче придерживаться унии, что, в свою очередь, усиливало сопротивление народа, который изо всех сил противился унии. Таким образом, перед угрозой нападения мусульман внутренние распри имели губительные последствия для государства.

Внешняя политика

После убийства Левона монгольским полководцем Биларгу, Ошин со своим войском напал на монголов и прогнал их из Киликии. Несмотря на то, что по приказу ильхана Биларгу был приговорен к смерти, союз армян и монголов после этого прекратил своё существование. А спустя семь лет, в 1314 году, монголы совершили свой первый набег на Киликию. Со временем, они наряду с тюрками и мамлюками, стали регулярно подвергать армянское государство нападениям.

Киликийская внешняя и внутренняя политика того времени целиком и полностью была ориентирована на запад, однако поддержки армянские короли не ощущали. Более того, ряд католических орденов, расквартированных в Киликии с разрешения армянских правителей и получивших землю в обмен на обещание нести военную службу, в лучшем случае нарушали своё обещание. В 1317 году Ошин, из-за их отказа оказывать военную помощь Киликии, силой оружия отобрал владения ряда католических орденов, конфисковав при этом их казну. Год спустя, в 1318 году, заметно ухудшились армяно-кипрские отношения. Ошин, после подавления восстания Амори Тирского, приютил его жену и свою сестру Изабеллу, покинувшую остров с детьми. Данный поступок не понравился вновь обретшему власть Генриху II, кроме того Ошин изгнал из Киликии госпитальеров поддерживавших кипрского короля. Отношения между Кипрским и Киликийским королевствами были на грани войны, и лишь личное вмешательство папы римского Иоанна XXII предотвратило военное столкновение.

Смерть

Умер король Киликии Ошин в 1320 году, в Дразарке. Возможно он был отравлен.

Семья

Ошин был дважды женат. Первая жена Изабелла была дочерью правителя Корикоса Хетума. Изабелла подарила армянскому королю двух сыновей: старший прожив около года умер в младенчестве, вторым сыном был будущий король Левон V. В 1310/11 году Изабелла Корикоская умерла. Перед королём встала необходимость вступления в новый брачный союз. Планировалось, что второй брак Ошина будет с дочерью арагонского короля, принцессой Изабеллой Арагонской. Её отец, король Хайме II Справедливый, взамен помолвки своей дочери с Ошином, планировал получить хранившиеся в городе Сис — столице Киликийской Армении — мощи святой Фёклы, чтобы поместить их в главный собор Таррагоны. Однако ввиду протестов киликийской оппозиции помолвка была расстроена. Во второй раз Ошин женился в 1316 году. Его спутницей стала Жанна Анжуйская, подарившая ему сына. Последний прожил недолго и умер в детском возрасте.

1-я жена: Изабелла Корикосская (? — † 1310/11)

дети:

• сын (1309 — † 1310)
• Левон V (иногда Левон IV) (1310 — † 1331) — 14-й король Киликии

ж. — Алиса из Корикоса (? — † 1329)

ж. — Констанция Сицилийская (1306 — † 1344)

2-я жена: Жанна Анжуйская

• Георг (1317 — † 1323)

Литература

• Сукиасян А. Г. [armenianhouse.org/suqiasyan/cilicia/armenian-state-law.html История Киликийского армянского государства и права]. — Ереван: Митк, 1969.
• Клод Мутафян. Последнее королевство Армении = Le Royaume Arménien de Cilicie, XIIe-XIVe siècl. — «Mediacart», 209. — 161 с. — ISBN 978-5-9901129-5-7.

Отрывок, характеризующий Ошин

– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.