Оэно

ОэноОэно

</tt>

</tt> </tt>

Оэно англ. Oeno
23°55′44″ ю. ш. 130°44′42″ з. д.23.92889° ю. ш. 130.74500° з. д. / -23.92889; -130.74500
Акватория	Тихий океан
Страна	Острова Питкэрн Острова Питкэрн
Оэно
Площадь	0,65 км²
Наивысшая точка	5 м
Население (2012 год)	0 чел.

Оэно (англ. Oeno) — необитаемый коралловый атолл в южной части Тихого океана, входит в состав заморской территории Великобритании Острова Питкэрн (таким образом, принадлежит Великобритании, но не является её частью).

География

Оэно находится в 143 км к к северо-западу от острова Питкэрн. Обрамлённая внешним рифом лагуна атолла соединяется с океаном двумя узкими проходами. Диаметр атолла — около 5 км, общая площадь — 16,65 км², из них 0,65 км² (площадь суши) приходится на пять островов, расположенных в центральной части лагуны. Крупнейший из них — Оэно, он вытянут с юго-запада на северо-восток на 2 км, его площадь — 0,5 км², максимальная высота — менее 5 м над уровнем океана, покрыт древесной растительностью. К северу от него находится второй по величине остров — Сэнди, являющийся песчаной косой.

История

Остров Оэно открыт капитаном Хендерсоном в 1819 году. Американские китобои тщательно исследовали его пятью годами позже. В 1902 остров аннексирован Великобританией, а в 1938 административно присоединён Питкэрну. Питкэрнцы иногда посещают Оэно, чтобы собрать листья пандануса, используемые для плетения мешков, или для отдыха на небольшом пляже. Oэнo имеет дурную репутацию «отца кораблекрушений» — за многие годы у его берегов разбились десятки кораблей. Многие жертвы крушений добирались до Питкэрна на лодках, принося с собой зачастую различные эпидемии, приумножая тем самым недобрую молву об этом месте. Достичь Оэно можно только при помощи проходящего пассажирского или грузового судна или яхты.

Население

В июне 2009 года группа художников из разных стран мира, называющая себя «Sunland project», анонсировала планы создания на острове Оэно свободного поселения, арт-колонии по типу копенгагенской «Христиании». Согласно их утверждениям, они начали переговоры с официальными лицами островов Питкэрн.

Ссылки

• [library.puc.edu/Pitcairn/pitcairn/OenoPhotoTour/index.shtml Oeno Photo Tour] – Pitcairners spending holidays on the island  (англ.)
• [earthobservatory.nasa.gov/Newsroom/NewImages/images.php3?img_id=17349 Island Evolution: Oeno Island] from NASA Earth Observatory  (англ.)
• [www.winthrop.dk/oeno.gif Map of Oeno Island]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Оэно

– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.