О государстве

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

О государстве (лат. De re publica) — политический трактат Марка Туллия Цицерона. Важный источник для изучения античной политической мысли. Опираясь на греческие политические трактаты, Цицерон развивал идеи о трёх формах государственного устройства и о смешанной конституции на примере Римской республики. Сочинение было популярно с момента публикации (около 51 года до н. э.) вплоть до V века н. э., но в Средние века его рукописи были утеряны. Один из манускриптов был использован повторно, и в начале XIX века значительная часть текста была восстановлена с помощью химических реактивов.





Содержание

Шесть книг сочинения описывают беседу, происходившую в течение трёх дней в загородном доме Сципиона Эмилиана (по две книги на один день). Каждый день участники диалога обсуждали новую тему — вопрос о наилучшем государственном устройстве в первый день (книги I—II), затем рассуждали о сущности государства и о роли справедливости (III—IV), после чего обдумывали качества наилучшего государственного деятеля (V—VI)[1]. Описанию событий каждого дня предшествуют три вступления — почти целиком сохранившееся в начале книги I, частично сохранившееся в книге III и два фрагмента вступления из книги V. Сохранность разных книг неодинаковая: от книги I сохранился 71 параграф, от книги II — 70, от книги III — 48, от книги IV — 14, от книги V — 11, от книги VI — 29.

Действующие лица диалога

Трактат написан в типичной для античных философских сочинений форме диалога. Ключевым персонажем, озвучивающим основные положения политической философии Цицерона, является только Сципион Эмилиан. Его роль в трактате сравнивают с ролью Сократа в ряде диалогов Платона[2]. Всего в сочинении девять действующих лиц:

Книга I

Во вступлении к первой книге Цицерон несколько раз обращается к человеку, которому посвящён трактат, но не называет его по имени. Считается, что им был Квинт, брат Цицерона[3]. Первая книга начинается с рассуждений на астрономические темы, но вскоре переходит к политическим вопросам. Цицерон устами Сципиона Эмилиана даёт определение государства как «достояния народа»[4]. Исходя из этого определения, Цицерон утверждал, что народ делегирует управление государством в руки магистратов, которые осуществляют повседневное руководство ради всеобщего блага[5][6].

Цицерон рассматривает античную теорию о трёх формах государственного устройства (в греческой традиции — демократия, аристократия, монархия, у Цицерона — civitas popularis, civitas optimatium, regnum) и сопутствующие вопросы. Развивается идея о постепенном вырождении трёх основных форм государственного устройства, признаётся отсутствие единственно правильной «чистой» формы правления.

...виды государственного устройства, упомянутые выше, лег­ко превращаются в свою порочную противоположность, — вследствие чего царь оказы­вается властелином, оптиматы кликой, народ изменчивой толпой (ex rege dominus, ex optimatibus factio, ex populo turba et confusio)[7].

Идеальной формой государственного устройства Цицерон устами Сципиона называет смешанную конституцию, объединяющую достоинства трёх «чистых» форм, но не имеющую их недостатков[8]. Образцом смешанной конституции Сципион считает устройство Римской республики. Из «чистых» форм правления наилучшей, но не идеальной, Сципион называет царскую власть.

Книга II

В книге II рассматривается история формирования римского государственного устройства от основания Рима Ромулом (по версии Цицерона, это произошло в 750 году до н. э., а не в 753 году до н. э.[9]). Сципион доказывает, что удалённое от побережья место основания города оказалось удачным выбором[10], хвалит Ромула за решение разделить власть с сенатом[11], а римлян — за решение выбирать царей, а не вводить наследование власти[12]. Затем Сципион описывает правление Нумы Помпилия, который удостаивается чрезвычайно лестной оценки[13]. Отвечая на вопрос Манилия, Сципион доказывает, что Нума, вопреки распространённому мнению, не был учеником Пифагора. Он вкратце рассматривает власть Тулла Гостилия, Анка Марция, Тарквиния Древнего и их вклад в развитие смешанной конституции, после чего переходит к реформам Сервия Туллия. На примере Тарквиния Гордого Сципион демонстрирует превращение монархии в тиранию:

Итак, разве вам не ясно, что царь превратился во владыку, и что вслед­ствие порочности одного человека самый род государственного устройства из хорошего стал весьма дурным? Ведь именно такого владыку над народом греки и называют тиран­ном; ибо царём они склонны считать такого, который заботится о народе, как отец, и печётся о возможно лучших условиях жизни для тех, над кем он поставлен; это действи­тельно хороший вид государственного устройства, как я уже говорил, но всё же склон­ный к переходу в пагубнейший строй и как бы катящийся вниз[14].

Затем Сципион показывает окончательное складывание смешанного государственного устройства на материале ранней Римской республики (конец VI — начало V века до н. э.). Окончание книги сохранилось фрагментарно. В сохранившихся фрагментах рассматриваются вопросы справедливости и о качествах идеального государственного деятеля.

Книга III

В книге III Сципион играет второстепенную роль, а большую часть диалога занимает полемика Фурия Фила и Лелия. Первый говорил о том, что для государства несправедливость может быть полезна, а последний защищал роль справедливости в государстве. Этот обмен мнениями отчасти повторял два последовательных выступления философа Карнеада в Риме в 155 году до н. э., но в обратном порядке[15].

Книга IV

Плохая сохранность сочинения не позволяет полностью восстановить содержание книги IV. Предполагается, что Цицерон устами Сципиона высказывал идеи стоиков на справедливость, доказывая, что римское государственное устройство наилучшим образом раскрывает естественную справедливость[16].

Книга V

В сохранившихся фрагментах рассматриваются различные качества идеального государственного деятеля. Поскольку этот человек, по мнению Цицерона, сумел бы мирно разрешить противоречия, возникающие в Римской республике, то в этой идее нередко видят идейную подготовку принципата. Отмечается, что построенная первым принцепсом Октавианом Августом система власти не соответствовала взглядам самого убеждённого республиканца Цицерона. Впрочем, одно из базовых положений Цицерона — потребность в надклассовом лидере, стоящем выше интересов отдельных людей, партий и социальных групп — было использовано Октавианом в обосновании своей власти[17]. Политический смысл, который вкладывался Цицероном в понятие надклассового лидера (rector rei publicae, tutor et moderator rei publicae, princeps), остаётся предметом дискуссий в историографии. Осложняет решение данного вопроса фрагментарная сохранность последних двух книг трактата «О государстве». В конце XIX — начале XX века распространилась версия, что своим сочинением Цицерон готовил теоретическое обоснование формы правления, близкой к конституционной монархии. С. Л. Утченко присоединяется к точке зрения Й. Фогта, критикующего монархическое толкование слов Цицерона, и видит в описанном им лидере аристократа, действующего в рамках республиканских установлений[18]. Схожей точки зрения придерживается, например, П. Грималь, по мнению которого, Марк Туллий видел в описанном лидере не полноправного монарха, а прежде всего посредника в разрешении споров[19]. Неясно, мог ли Цицерон иметь в виду конкретного человека, подходящего на роль идеального правителя (rector) — Гнея Помпея, самого себя, или же его размышления не претендовали на немедленную практическую реализацию[20].

Книга VI

Основная статья: Сон Сципиона

В книге рассматривался вопрос о роли государственного деятеля в кризисную эпоху[21]. Завершается книга «сном Сципиона»: Сципион Эмилиан вспоминает появление во сне Сципиона Африканского, который рассказывает о расположенном в космосе загробном мире и убеждает приёмного внука в существовании посмертного воздания за справедливость на Земле. Стремление же к земной славе Сципион-старший считает ничтожным[22].

Датировка

Начало работы над сочинением традиционно относят к 54 году до н. э.[23][24][25] Эта датировка основана на переписке Цицерона — двух письмах к брату Квинту и одном к Титу Помпонию Аттику. В письме к брату, датированном маем 54 года до н. э., Марк Туллий пишет о неспешной работе над сочинением, которое он назвал греческим словом «πολιτικά» («Политика», в переводе писем Цицерона на русский язык — «Государство»)[26]. В письме к Аттику, которое датируется около 1 июля, Цицерон сообщает об основных действующих лицах диалога[27]. В письме к брату осенью того же года Цицерон говорит о трудном продолжении работы над трактатом, что было вызвано частой сменой общей концепции работы и прочими изменениями. Он вновь называл участников диалога «О государстве», но при этом упомянул о задумке составить девять книг, которые бы излагали беседы в течение девяти дней[28]. С начала XIX века существует и версия о том, что Цицерон начал работу над трактатом ещё в 63 году до н. э., но в настоящее время она не используется исследователями. Эта гипотеза основана на признании Цицерона, будто трактат написан, когда он «ещё держал в руках кормило управления республикой», что может трактоваться как указание на консульство[24][29]. Точная дата завершения и публикации трактата неизвестна, но обычно называется 51 год до н. э., когда Цицерон был вынужден стать наместником провинции Киликия[23][3][25]. В мае этого года Марк Целий Руф завершил письмо к Цицерону словами «Твои кни­ги о государстве высо­ко ценят­ся все­ми»[30], а летом того же года Цицерон в письме к Аттику намекнул, что он сможет прочесть этот трактат впервые[3][31].

Влияние предшественников. Источники

Основными источниками для трактата были труды Платона, Аристотеля, Теофраста, Полибия, Панетия и ряда философов-перипатетиков. Возможно, привлекались материалы Дикеарха[1]. Наиболее велика зависимость этого сочинения от «Государства» Платона. Влияние классика греческой философии не ограничивается содержанием, но распространяется и на форму трактата. В обоих случаях трактат о государственном устройстве стилизован под происходящий во время праздников диалог с несколькими участниками, хотя активно беседует всего несколько человек. Цицерон вслед за Платоном начинает диалог с отвлечённых тем, обсуждает похожие темы и завершает его мистической картиной. В обоих случаях диалогическая форма трактата выглядит отчасти искусственной: за исключением книги III, длинные рассуждения Сципиона прерываются лишь небольшими репликами других участников. Обнаруживаются и некоторые черты сходства трактата с «Федоном» греческого автора — в частности, действие диалога на последнем году жизни главного героя и внимание к теме жизни после смерти[2]. Цицерон не был первым, кто попытался приспособить учение о смешанном государственном устройстве для римских политических реалий (впервые об этом задумался Полибий)[32]. Предполагается, что по крайней мере в книгах I—III Цицерон излагал теоретические идеи стоиков, в основном, по Панетию, а историю развития римской конституции — по Полибию[33].

Тем не менее, этот трактат считается более оригинальным, чем ряд прочих философских сочинений Цицерона (за исключением сочинения «О законах»)[33]. «О государстве» — не компиляция греческих политических трактатов, а полностью оригинальное сочинение, в котором Цицерон критически пересмотрел основные выводы греческой политической мысли, исходя из выводов философской школы скептиков. Так, определение государства Цицероном отличается от греческих образцов[5], а ряд высказанных им идей не имеет корней в выводах своих предшественников[34].

Особенности стиля

Цицерон тщательно обработал трактат «О государстве», придав ему возвышенную форму[35]. В сочинении встречаются устаревшие выражения, хотя автор, в отличие от некоторых современников, не был приверженцем искусственно архаизированного стиля[35]. Использование этих слов и выражений в трактатах «О государстве» и «О законах» обусловлено прежде всего действием диалога в прошлом, а также рассмотрением ряда исторических и правовых вопросов. В более поздних сочинениях Цицерона устаревших выражений меньше, и чаще встречаются неологизмы[36]. Распределение архаизмов в трактате неравномерно: в книге II, где речь идёт преимущественно об истории формирования смешанной формы правления в Риме, архаизмов вдвое больше, чем в книге I, где обсуждаются вопросы теории государственного устройства[37]. Цицерон пытался придать речам героев трактата колорит их времени, воссоздавая некоторые особенности разговорного языка этой эпохи[38]. Трактат имеет и другие стилистические особенности: в нём довольно много антитез по сравнению с другими философскими сочинениями этого автора[39]. Кроме того, Цицерон использует элементы устаревшей грамматики, всё ещё распространённой в официальных формулах и документах, но практически немыслимой в публичных выступлениях середины I века до н. э.[40]

Во всех философских работах Цицерона довольно много цитат из классических авторов (особенно из поэзии). В трактате «О государстве» две цитаты задают тон книгам — длинная цитата из Катона Старшего в начале книги II (возможно, пересказ) и стих Энния во введении к книге V («Древний уклад и мужи — вот римской державы опора»)[41]. Дважды Цицерон использует переводы фрагментов из сочинений Платона — из «Государства» и из «Тимея». При этом обе цитаты немного изменены и адаптированы к стилю трактата[42].

Сохранность сочинения

Сочинение было хорошо известно в Риме вплоть до V века, после чего следы знакомства с полной версией трактата теряются[43]. С этого времени сочинение известно только по выдержкам у других авторов. Оставался известен текст «сна Сципиона», записанного и откомментированного Макробием. Многие позднеантичные и средневековые авторы делали выписки из этого трактата, которые помогли восстановить исходный текст[44]. В 1819 (по другим данным, в 1820 году[44]) году Анджело Май (в будущем — кардинал) обнаружил в Ватиканской апостольской библиотеке палимпсест codex Vaticanus 5757: поверх рукописи «О государстве» были записаны комментарии Августина Аврелия к псалмам. Очень древняя рукопись — по разным оценкам, она относится к IV[43] или V—VI векам[44], — была повторно использована в VII веке переписчиками аббатства Боббио, которые не очень усердно стирали ранее написанный текст. На 151 листе содержались книги I и II (почти целиком), а также ряд фрагментов из книг III, IV и V[43][44][45]. Объём находки оценивается примерно в 1/3 или 1/4 изначального сочинения[44]. В 1822 году Анджело Май впервые опубликовал полный текст трактата[46].

«Сон Сципиона» сохранился в нескольких рукописях XI—XII веков:

  • Monacensis 14619, XII век (условное обозначение рукописи в изданиях трактата — E);
  • Monacensis 6362, XI век (F);
  • Mediceus, XI век (M);
  • Parisinus 6371, XI век (P);
  • Monacensis 14436, XI век (R);
  • Monacensis 19471, XII век (T)[47].

Трактат переведён на многие языки. На русский язык трактат переводился дважды — в 1928 (Б. П. Яблонко) и 1966 годах в серии «Литературные памятники» (В. О. Горенштейн).

Напишите отзыв о статье "О государстве"

Примечания

  1. ↑ 1 2 Утченко С. Л. Политико-философские диалоги Цицерона («О государстве» и «О законах») // Марк Туллий Цицерон. Диалоги. — М.: Ладомир—Наука, 1994. — С. 160.
  2. ↑ 1 2 Keyes C. W. Introduction // Cicero. On the Republic. On the Laws / Transl. by C. W. Keyes. — Loeb Classical Library, vol. 213; Cicero, vol. XVI. — Cambridge, MA; London: Harvard University Press, 1928. — P. 6-7.
  3. ↑ 1 2 3 Keyes C. W. Introduction // Cicero. On the Republic. On the Laws / Transl. by C. W. Keyes. — Loeb Classical Library, vol. 213; Cicero, vol. XVI. — Cambridge, MA; London: Harvard University Press, 1928. — P. 3.
  4. ↑ (Cic. De rep. I, 39) Цицерон. О государстве, I, 39: «Государство есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права и общностью интересов» (здесь и далее трактат «О государстве» цитируется в переводе М. И. Рижского). Оригинал: «Est igitur... res publica res populi, populus autem non omnis hominum coetus quoquo modo congregatus, sed coetus multitudinis iuris consensu et utilitatis communione sociatus».
  5. ↑ 1 2 [plato.stanford.edu/entries/ancient-political/ Ancient Political Philosophy] (англ.). Stanford Encyclopedia of Philosophy (Sep 6, 2010). — Стэнфордская энциклопедия философии. Проверено 18 октября 2015.
  6. ↑ (Cic. De rep. I, 51) Цицерон. О государстве, I, 51.
  7. ↑ (Cic. De re pub. I, 69) Цицерон. О государстве, I, 69.
  8. ↑ (Cic. De re pub. I, 45) Цицерон. О государстве, I, 45: «Поэто­му я и счи­таю заслу­жи­ва­ю­щим наи­боль­ше­го одоб­ре­ния, так ска­зать, чет­вёр­тый вид государ­ствен­но­го устрой­ства, так как он обра­зо­ван путём рав­но­мер­но­го сме­ше­ния трёх его видов, назван­ных мною ранее».
  9. ↑ (Cic. De re pub. II, 18) Цицерон. О государстве, II, 18: «В самом деле, если Рим, как возможно установить на основании летописей греков, был основан во втором году седьмой олимпиады...».
  10. ↑ (Cic. De re pub. II, 5) Цицерон. О государстве, II, 5: «Что касается места для города, которое каждый, пытающийся создать долговечное государство, должен наме­чать весьма осмотрительно, то Ромул выбрал его необычайно удачно».
  11. ↑ (Cic. De re pub. II, 15) Цицерон. О государстве, II, 15: «Совершив это [создание сената], Ромул прежде всего понял и признал правильным то же самое, что несколько ранее в Спарте понял Ликург: посредством единоличного империя и царской власти можно лучше повелевать и править государствами в том случае, когда к этому виду власти присоединяется авторитет всех лучших граждан».
  12. ↑ (Cic. De re pub. II, 24) Цицерон. О государстве, II, 24: «...наши предки, хотя они были тогда дики, поняли, что следует требовать царской доблести и мудрости, а не царского происхождения».
  13. ↑ (Cic. De re pub. II, 27) Цицерон. О государстве, II, 27: «Всеми этими установлениями он людей жестоких, грубых и воинственных направил на путь человечности и мягкости. <...> ...он ушёл из жизни, укрепив две величайшие основы долговечности государ­ства — религию и милосердие».
  14. ↑ (Cic. De re pub. II, 47) Цицерон. О государстве, II, 47.
  15. ↑ Zetzel J. Introduction // Cicero. On the Commonwealth and On the Laws / ed. by J. Zetzel. — Cambridge: Cambridge University Press, 1999. — P. XV.
  16. ↑ Zetzel J. Introduction // Cicero. On the Commonwealth and On the Laws / ed. by J. Zetzel. — Cambridge: Cambridge University Press, 1999. — P. XVI.
  17. ↑ Утченко С. Л. Политические учения Древнего Рима. — М.: Наука, 1977. — С. 218—221.
  18. ↑ Утченко С. Л. Политико-философские диалоги Цицерона («О государстве» и «О законах») // Марк Туллий Цицерон. Диалоги. — М.: Ладомир—Наука, 1994. — С. 165—166.
  19. ↑ Грималь П. Цицерон. — М.: Молодая гвардия, 1991. — С. 309.
  20. ↑ Грабарь-Пассек М. Е. Цицерон / История римской литературы. — Под ред. С. И. Соболевского, М. Е. Грабарь-Пассек, Ф. А. Петровского. — Т. 1. — М.: Изд-во АН СССР, 1959. — С. 205—206.
  21. ↑ Zetzel J. Introduction // Cicero. On the Commonwealth and On the Laws / ed. by J. Zetzel. — Cambridge: Cambridge University Press, 1999. — P. XVII.
  22. ↑ (Cic. De re pub. V, 23) Цицерон. О государстве, V, 23: «Если отдалённые поколения пожелают передать своим потомкам славу, полученную каждым из нас от отцов, то всё-таки, вследствие потопов и сгорания земли (а это неминуемо происходит в определённое время), мы не можем достигнуть, не говорю уже — вечной, нет — даже продолжительной славы».
  23. ↑ 1 2 Утченко С. Л. Политико-философские диалоги Цицерона («О государстве» и «О законах») // Марк Туллий Цицерон. Диалоги. — М.: Ладомир—Наука, 1994. — С. 158.
  24. ↑ 1 2 Keyes C. W. Introduction // Cicero. On the Republic. On the Laws / Transl. by C. W. Keyes. — Loeb Classical Library, vol. 213; Cicero, vol. XVI. — Cambridge, MA; London: Harvard University Press, 1928. — P. 2.
  25. ↑ 1 2 Зелинский Ф. Ф. Цицерон, Марк Туллий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  26. ↑ (Cic. Q. fr., II, 12 (14), 1) Цицерон. Письма к брату Квинту, II, 12, 1: «Пишу сочи­не­ние под назва­ни­ем «Госу­дар­ство», о кото­ром я сооб­щал тебе; оно подвигается мед­лен­но и с боль­шим тру­дом. Но если оно будет соот­вет­ство­вать моим ожи­да­ни­ям, то мой труд оправ­да­ет­ся; если нет, бро­шу его в это самое море, на кото­рое я смот­рю во вре­мя рабо­ты, и при­ступ­лю к дру­гим сочи­не­ни­ям, так как не могу оста­вать­ся без дела» (пер. В. О. Горенштейна); оригинал: «Scribebam illa quae dixeram πολιτικά, spissum sane opus et operosum; sed si ex sententia successerit, bene erit opera posita, sin minus, in illud ipsum mare deiciemus quod spectantes scribimus, adgrediemur alia, quoniam quiescere non possumus».
  27. ↑ (Cic. Att., IV, 16, 2) Цицерон. Письма к Аттику, IV, 16, 2: «Вар­рон, о кото­ром ты пишешь мне, будет упо­мя­нут в каком-нибудь месте, если толь­ко най­дёт­ся место. Но ты зна­ешь, в каком роде мои диа­ло­ги; как в диа­ло­гах «Об ора­то­ре», кото­рые ты пре­воз­но­сишь до небес, так и здесь ока­за­лось невоз­мож­ным, чтобы рас­суж­да­ю­щие упо­ми­на­ли о ком-либо, кро­ме тех, кто был изве­стен им или о ком они слы­ха­ли. Нача­тое мной рас­суж­де­ние о госу­дар­стве я веду от име­ни Афри­кан­ско­го, Фила, Лелия и Мани­лия. К ним я при­со­еди­нил моло­дых людей Квин­та Туберона, Пуб­лия Рути­лия, дво­их зятьёв Лелия — Сце­во­лу и Фан­ния. Поэто­му, раз я пишу вступ­ле­ние к каж­дой кни­ге, как Ари­сто­тель в сочи­не­ни­ях, кото­рые он назы­ва­ет экс­о­те­ри­че­ски­ми, то я и хотел что-нибудь при­ду­мать, чтобы не без осно­ва­ния назвать его имя: пони­маю, что это угод­но тебе. О, если бы толь­ко я мог дове­сти до кон­ца нача­тое! Тебе вполне ясно, что я взял­ся за обшир­ный пред­мет, важ­ный и тре­бу­ю­щий очень боль­шо­го досу­га, — а его мне очень недо­ста­ет».
  28. ↑ (Cic. Q. fr., III, 5 (6), 1) Цицерон. Письма к брату Квинту, III, 5 (6), 1: «Ты спра­ши­ва­ешь, как обсто­ит у меня дело с теми кни­га­ми, кото­рые я начал писать, будучи в кум­ской усадь­бе; не пре­кра­щал и не пре­кра­щаю рабо­ты, но уже не раз изме­нял весь замы­сел и постро­е­ние сочи­не­ния. Я уже напи­сал две кни­ги, в кото­рых изла­га­ет­ся бесе­да меж­ду Афри­кан­ским (неза­дол­го до его смер­ти) и Лели­ем, Филом, Мани­ли­ем, Квин­том Тубе­ро­ном, Пуб­ли­ем Рути­ли­ем и зятья­ми Лелия Фан­ни­ем и Сце­во­лой, про­ис­хо­див­шая во вре­мя девя­ти­днев­ных празд­неств в кон­суль­ство Туди­та­на и Акви­лия, — бесе­да, рас­пре­де­лён­ная на девять дней и книг, о наи­луч­шем государ­ствен­ном устрой­стве и наи­луч­шем граж­да­нине (про­из­ве­де­ние созда­ва­лось дей­стви­тель­но отлич­ное, а высо­кое досто­ин­ство участ­ни­ков при­да­ва­ло их высказываниям зна­чи­тель­ный вес)».
  29. ↑ (Cic. De divin. II, 3) Цицерон. О дивинации, II, 3: «К названным книгам следует ещё причислить шесть книг «О государстве», они были написаны мною в ту пору, когда я ещё держал в руках кормило управления республикой, и в них исследует­ся важный вопрос, имеющий прямое отношение к философии, вопрос, которым много занимались Платон и Аристотель, Теофраст и всё семейство перипатетиков» (пер. М. И. Рижского).
  30. ↑ (Cic. Fam., VIII, 1, 4) Цицерон. Письма к близким, VIII, 1, 4.
  31. ↑ (Cic. Att., V, 12, 2) Цицерон. Письма к Аттику, V, 12, 2.
  32. ↑ Утченко С. Л. Политико-философские диалоги Цицерона («О государстве» и «О законах») // Марк Туллий Цицерон. Диалоги. — М.: Ладомир—Наука, 1994. — С. 162.
  33. ↑ 1 2 Keyes C. W. Introduction // Cicero. On the Republic. On the Laws / Transl. by C. W. Keyes. — Loeb Classical Library, vol. 213; Cicero, vol. XVI. — Cambridge, MA; London: Harvard University Press, 1928. — P. 8-9.
  34. ↑ Утченко С. Л. Политико-философские диалоги Цицерона («О государстве» и «О законах») // Марк Туллий Цицерон. Диалоги. — М.: Ладомир—Наука, 1994. — С. 168—171.
  35. ↑ 1 2 Albrecht M. Cicero's Style: a synopsis. — Leiden; Boston: Brill, 2003. — P. 31.
  36. ↑ Albrecht M. Cicero's Style: a synopsis. — Leiden; Boston: Brill, 2003. — P. 45.
  37. ↑ Albrecht M. Cicero's Style: a synopsis. — Leiden; Boston: Brill, 2003. — P. 92.
  38. ↑ Albrecht M. Cicero's Style: a synopsis. — Leiden; Boston: Brill, 2003. — P. 86-87.
  39. ↑ Albrecht M. Cicero's Style: a synopsis. — Leiden; Boston: Brill, 2003. — P. 115.
  40. ↑ Albrecht M. Cicero's Style: a synopsis. — Leiden; Boston: Brill, 2003. — P. 42.
  41. ↑ Albrecht M. Cicero's Style: a synopsis. — Leiden; Boston: Brill, 2003. — P. 90-91.
  42. ↑ Albrecht M. Cicero's Style: a synopsis. — Leiden; Boston: Brill, 2003. — P. 91.
  43. ↑ 1 2 3 Zetzel J. Introduction // Cicero. On the Commonwealth and On the Laws / ed. by J. Zetzel. — Cambridge: Cambridge University Press, 1999. — P. XIV.
  44. ↑ 1 2 3 4 5 Keyes C. W. Introduction // Cicero. On the Republic. On the Laws / Transl. by C. W. Keyes. — Loeb Classical Library, vol. 213; Cicero, vol. XVI. — Cambridge, MA; London: Harvard University Press, 1928. — P. 9.
  45. ↑ Утченко С. Л. Политико-философские диалоги Цицерона («О государстве» и «О законах») // Марк Туллий Цицерон. Диалоги. — М.: Ладомир—Наука, 1994. — С. 159.
  46. ↑ Keyes C. W. Introduction // Cicero. On the Republic. On the Laws / Transl. by C. W. Keyes. — Loeb Classical Library, vol. 213; Cicero, vol. XVI. — Cambridge, MA; London: Harvard University Press, 1928. — P. 10.
  47. ↑ Keyes C. W. Introduction // Cicero. On the Republic. On the Laws / Transl. by C. W. Keyes. — Loeb Classical Library, vol. 213; Cicero, vol. XVI. — Cambridge, MA; London: Harvard University Press, 1928. — P. 9—10.

Литература

текст
  • Cicero. On the Republic. On the Laws / Transl. by C. W. Keyes. — Loeb Classical Library, vol. 213; Cicero, vol. XVI. — Cambridge, MA; London: Harvard University Press, 1928.
  • M. Tullius Cicero. De re publica / Ed. K. Ziegler. — Bibliotheca Teubneriana. — Lipsiae, 1958.
  • M. Tullius Cicero. Vom Gemeinwesen / Ed. K. Büchner. — Zürich, 1960.
  • Цицерон. Диалоги: О государстве. О законах. / Пер. В. О. Горенштейна, прим. И. Н. Веселовского и В. О. Горенштейна, ст. С. Л. Утченко. Отв. ред. С. Л. Утченко. (Серия «Литературные памятники»). — М.: Наука, 1966. — 224 стр. (переиздавались)
исследования
  • Грималь П. Цицерон. — М.: Молодая гвардия, 1991. — 543 с.
  • Утченко С. Л. Политико-философские диалоги Цицерона («О государстве» и «О законах») // Марк Туллий Цицерон. Диалоги. — М.: Ладомир—Наука, 1994. — С. 153—174.
  • Утченко С. Л. Политические учения Древнего Рима. — М.: Наука, 1977. — 255 с.
  • Утченко С. Л. Цицерон и его время. — М.: Мысль, 1972. — 390 с.
  • How W. W. Cicero's Ideal in his De re publica // Journal of Roman Studies. — 1930. — № 20. — P. 24—42.
  • Keyes C. W. Introduction // Cicero. On the Republic. On the Laws / Transl. by C. W. Keyes. — Loeb Classical Library, vol. 213; Cicero, vol. XVI. — Cambridge, MA; London: Harvard University Press, 1928. — P. 1—10.
  • Keyes C. W. Original Elements in Cicero's Ideal Constitution // American Journal of Philology. — 1921. — № 42. — P. 309—323.
  • Powell J. G. F. The rector rei publicae of Cicero's De Republica // Scripta Classica Israelica. — 1994. — №13. — P. 19—29.
  • Sharples R. Cicero's Republic and Greek Political Theory // Polis. — 1986. — № 5, part 2. — P. 30—50.
  • Wood N. Cicero's Social and Political Thought. — Berkeley; Los Angeles: University of California Press, 1988.
  • Zetzel J. Introduction // Cicero. On the Commonwealth and On the Laws / Ed. by J. Zetzel. — Cambridge: Cambridge University Press, 1999. — P. VII—XLVIII.

Отрывок, характеризующий О государстве

«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак – страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».
«7 го декабря.
«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».
«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».


Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=О_государстве&oldid=76522033»