Пабло, Мишель

Мишель Пабло
Μισέλ Πάμπλο
Имя при рождении:	Михалис Раптис
Дата рождения:	24 августа 1911(1911-08-24)
Место рождения:	Александрия
Дата смерти:	17 февраля 1996(1996-02-17) (84 года)

Мише́ль Па́бло (греч. Μισέλ Πάμπλο, англ. Michel Pablo, 24 августа 1911 — 17 февраля 1996); настоящее имя Михалис Раптис (греч. Μιχάλης Ν. Ράπτης) — деятель троцкистского движения греческого происхождения.

Ранняя деятельность

Михалис Раптис (будущий Мишель Пабло) родился в Александрии (Египет) в семье греческого инженера. Детство провёл на Крите. Окончив Афинский политехнический университет, он продолжил своё образование в Сорбонне, где изучал градостроительство.

В революционное движение пришёл в конце 1930-х годов, стал археомарксистом, затем примкнул к троцкистской фракции «Спартакос». Совместно с первым генсеком Коммунистической партии Греции Панделисом Пулиопулосом Мишель Пабло выступал как представитель Международной Левой оппозиции, но подвергался критике со стороны Л. Д. Троцкого. На учредительной конференции Четвёртого интернационала в Париже в 1938 году Пабло представлял греческих троцкистов.

Пабло подвергался преследованиям со стороны правого режима военного диктатора Греции Иоанниса Метаксаса, был арестован и сослан на остров Фолегандрос в Эгейском море. Хотя попытки Пабло установить контакты с членами Коммунистической партии Греции, также отбывавшими здесь ссылку, не увенчались успехом, но на острове он встретил Элли Диовуниоти, ставшую его женой. Им удалось совместно бежать с острова и покинуть Грецию. Начавшаяся Вторая мировая война застала его серьёзно заболевшим в Париже. Из-за этого заболевания он до 1944 года играл незначительную роль в деятельности французских троцкистов, хотя сообщалось, что он давал образовательные занятия для Союза коммунистов Давида Корнера.

В руководстве Четвертого интернационала

В 1944 году Пабло был полностью вовлечён в движение и был избран организационным секретарём Европейского бюро Четвёртого интернационала, в задачу которого входило восстановление потерянных за годы войны контактов между троцкистскими группами в Европе.

После войны Пабло стал центральной фигурой в Интернационале, пользуясь поддержкой СРП и Джеймса П. Кэннона. В этот период Пабло играл ключевую роль в воссоединении Интернационала, его централизации и определении его стратегии. В 1946 году Пабло посетил Грецию, где с его помощью произошло объединение четырёх троцкистских групп.

После Второй мировой войны лидеры Международного секретариата Четвёртого интернационала Мишель Пабло и Эрнест Мандель считали, что страны Восточной Европы, освобождённые Красной Армией в 1944—1945 годах и вскоре преобразованные в «народные демократии», продолжают оставаться буржуазными государствами. Эта точка зрения базировалась на утверждении, что уничтожение капитализма невозможно осуществить сверху. В дальнейшем эта позиция была пересмотрена, и третий мировой конгресс Четвёртого интернационала, проходивший в 1951 году, признал страны Восточной Европы деформированными рабочими государствами .

Тогда же Пабло была предложена тактика долгосрочного энтризма, известного как энтризм особого типа («entryism sui generis»). Пабло утверждал, что только долгосрочный энтризм в массовые коммунистические и социал-демократические партии поможет троцкистскому движению избежать изоляции. В тот период эта тактика подверглась критике со стороны части бывшей британской Революционной коммунистической партии во главе с Джоком Хастоном и Тэдом Грантом, не желавшими работать внутри Лейбористской партии.

Паблоизм

В 1953 году американская, английская и часть французской (группа в Международной коммунистической партии во главе с Пьером Ламбером и Марселем Блайбтроем) секции Четвёртого интернационала, оппозиционно настроенные к Международному секретариату, вышли из Интернационала, образовав Международный комитет Четвёртого интернационала. Основным объектом их критики стала тактика энтризма Мишеля Пабло, обозначенная ими как «паблоизм».

В 1950—1960-е годы Пабло стал уделять больше внимания перспективам развития революционного движения в странах «третьего мира», а также написал программную статью, предвосхищавшую важную роль движения за эмансипацию женщин. В начале 1960-х в рамках Международного секретариата Четвёртого интернационала (МСЧИ) появились новые разногласия. Кроме того, к концу 1950-х годов секции Интернационала, оставшиеся под руководством Международного секретариата, стали отходить от паблоистской тактики энтризма.

Пабло был очень тесно вовлечён в движение солидарности алжирской национально-освободительной борьбы против Франции. Он был арестован в Нидерландах по обвинению в подделке денег и контрабанде оружия в пользу повстанцев Фронта национального освобождения. Кампанию по освобождению Пабло инициировал сам Жан-Поль Сартр. В итоге, в 1961 году Пабло был приговорён к 15 месяцам тюрьмы и освобождён по окончании судебного разбирательства. После освобождения Мишель Пабло, которому было опасно оставаться во Франции, нашёл убежище в Марокко. После победы Алжирской революции Пабло в 1962 году становится советником президента страны Ахмеда Бен Беллы по вопросам самоуправления в сельской местности. В Алжире Пабло пытается внедрить социалистические принципы самоуправления трудящихся и знакомится с Че Геварой.

В 1963 году состоялся объединительный конгресс, на котором произошло воссоединение большинства двух троцкистских тенденций — Международного комитета и Международного секретариата Четвёртого интернационала. Одним из инициаторов объединения выступила Социалистическая рабочая партия США и Джеймс П. Кэннон. На объединительном конгрессе Пабло выдвинул контр-резолюцию, которую поддержало меньшинство участников, а также резолюцию по Алжиру. При этом сторонники Пабло получили несколько мест в Международном исполкоме. Однако, трения между сторонниками Пабло и большинством Интернационала нарастали, и в 1965 году они они вышли из его состава.

Вне Четвёртого интернационала

Центральной темой работ Мишеля Пабло в 1960—1970-е годы являлось рабочее самоуправление. В начале 1970-х годов он был приглашён в Чили в качестве советника президента-социалиста Сальвадора Альенде. После военного переворота 1973 года Пабло возвращается в Грецию. В 1980-е годы он отходит от активной политической деятельности.

После выхода из Четвёртого интернационала Пабло организовал Революционную марксистскую тенденцию, которая затем стала называться Международная революционная марксистская тенденция (МРМТ). Это была небольшая тенденция, базировавшаяся во Франции и имевшая организации в Бельгии, Германии, Великобритании, Австралии и некоторых странах Латинской Америки. В 1994-1995 годах происходит воссоединение секций МРМТ с Воссоединённым Четвёртым интернационалом. Однако сам Мишель Пабло в Интернационал не вернулся.

Пабло поддерживал товарищеские отношения с такими крупными фигурами, как Сальвадор Альенде и Че Гевара, а также с португальским революционером Отелу Сарайва ди Карвалью и кипрским президентом архиепископом Макариосом III.

Похороны Пабло в Греции носили государственный статус, что довольно необычно для революционера. Это объясняется тем, что он сохранил дружеские отношения и с премьер-министром Андреасом Папандреу, который в молодые годы также был троцкистом.

Ссылки

• [www.marxists.org/archive/pablo/index.htm Интернет-архив М. Пабло]
• [www.alternativy.ru/old/magazine/htm/95_4/1_5.htm Интервью Б. Славина с М. Пабло]
• [www.trotskyana.net/Trotskyists/Bio-Bibliographies/bio-bibl_pablo.pdf Биография и библиография М. Пабло]

Отрывок, характеризующий Пабло, Мишель

– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des Marieiages. [имеют манию женить.] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne [маленькая особа], которая очень несчастлива с отцом, une parente a nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.
– Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит 40.000 в год, – сказал он, видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он помолчал.
– Что будет через пять лет, если это пойдет так? Voila l'avantage d'etre pere. [Вот выгода быть отцом.] Она богата, ваша княжна?
– Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. [Бедняжка несчастлива, как камни.] У нее брат, вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у меня.
– Ecoutez, chere Annette, [Послушайте, милая Аннет,] – сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему то книзу. – Arrangez moi cette affaire et je suis votre [Устройте мне это дело, и я навсегда ваш] вернейший раб a tout jamais pan , comme mon староста m'ecrit des [как пишет мне мой староста] донесенья: покой ер п!. Она хорошей фамилии и богата. Всё, что мне нужно.
И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону.
– Attendez [Подождите], – сказала Анна Павловна, соображая. – Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). [с Лизой (женой молодого Болконского).] И, может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille. [Я в вашем семействе начну обучаться ремеслу старой девки.]


Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus seduisante de Petersbourg [самая обворожительная женщина в Петербурге,], молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
– Вы не видали еще? или: – вы не знакомы с ma tante [с моей тетушкой]? – говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante [тетушку], и потом отходила.
Все гости совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтобы уж весь вечер ни разу не подойти к ней.
Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.
Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкою на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто всё, что она ни делала, было part de plaisir [развлечением] для нее и для всех ее окружавших.
– J'ai apporte mon ouvrage [Я захватила работу], – сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.
– Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, – обратилась она к хозяйке. – Vous m'avez ecrit, que c'etait une toute petite soiree; voyez, comme je suis attifee. [Не сыграйте со мной дурной шутки; вы мне писали, что у вас совсем маленький вечер. Видите, как я одета дурно.]
И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой.
– Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie [Будьте спокойны, вы всё будете лучше всех], – отвечала Анна Павловна.
– Vous savez, mon mari m'abandonne, – продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, – il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая война,] – сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
– Quelle delicieuse personne, que cette petite princesse! [Что за прелестная особа эта маленькая княгиня!] – сказал князь Василий тихо Анне Павловне.
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из за границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя, действительно, Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной.
– C'est bien aimable a vous, monsieur Pierre , d'etre venu voir une pauvre malade, [Очень любезно с вашей стороны, Пьер, что вы пришли навестить бедную больную,] – сказала ему Анна Павловна, испуганно переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. Пьер пробурлил что то непонятное и продолжал отыскивать что то глазами. Он радостно, весело улыбнулся, кланяясь маленькой княгине, как близкой знакомой, и подошел к тетушке. Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее. Анна Павловна испуганно остановила его словами:
– Вы не знаете аббата Морио? он очень интересный человек… – сказала она.
– Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно…
– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот всё виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он всё боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.