Павел Иудей

Павел Иудей — антиохийский патриарх (518/519 — 520/521), первый православный патриарх в Антиохии после разделения церкви на халкидонскую и не-халкидонскую.

После прихода к власти последовательных сторонников Халкидонского собора в лице императора Юстина I и его племянника Юстиниана, преследования монофизитов ужесточились. Против их лидера, патриарха Антиохийского Севира были выдвинуты серьёзные обвинения, в результате чего он был вынужден бежать в Александрию. При этом формально ссыльный патриарх своих полномочий не сложил, продолжил активную организационную деятельность и положил начало монофизитской церковной иерархии. С точки зрения официальной церкви патриарший престол являлся вакантным и после довольно продолжительных поисков, вызванных необходимостью поиска компромиссной фигуры, подходящий кандидат был найден в лице Павла, священника церкви св. Евфимия в Халкидоне. Ранее ему уже приходилось противостоять анти-халкидонской деятельности Севира, поэтому способность достижения церковного мира у новоназначенного иерарха была невелика, и уже в самом начале своей деятельности он заслужил нелестное прозвище Иудей.

Поскольку одной из проблем патриархата, вызывавшей отток епископов, была его бедность, Павлу при отправке в Антиохию была дана крупная сумма в 1000 фунтов золота. Прибыв в Антиохию, Павел публично провозгласил Халкидонский Символ Веры и включил в церковные диптихи 630 епископов, принимавших участие в соборе. Хотя Иоанн Малала утверждал, что это было сделано во всех церквях, вероятнее всего он смог это сделать только в западной части патриархата. Стратегией Павла по насаждению халкидонизма было принуждение высших иерархов к принятию либеллуса папы Гормизды («Libellus Hormisdae»). В ряде митрополий были изгнаны епископы, однако не везде это происходило мирно. Для смещения епископа Павла Эдесского патриарх послал войска с magister utriusque militiae praesentalis Патрицием во главе, однако возмущение в городе не позволило ни заставить епископа принять либеллус, ни сместить его.

Несколько большими были успехи Павла в провинции Евфратисия, где ему удалось изгнать Филоксена Маббугского. Замена одних епископов другими сопровождалась скандалами. В Киррусе назначенный епископ был обвинён в несторианстве что привело к расследованию, которое в августе 520 года по приказу императора возглавил magister utriusque militiae per Orientem Флавия Гипатия.

Процесс внедрения либеллуса в патриархате продолжился при преемниках Павла, лишённого антиохийской кафедры ранее мая 521 года.

Литература

• Menze V.-L. Justinian and the making of the Syrian Orthodox Church. — Oxford University Press, 2008. — 316 p. — ISBN 978-0-19-953487-6.
• Ю. А. Кулаковский. История Византии. — СПб.: Алетейя, 1996. — Т. II. — (Византийская библиотека. Исследования). — ISBN 5-893329-003-14.

Отрывок, характеризующий Павел Иудей

Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.