Павел Фивейский
| Павел Фивейский (Павел Египетский, Павел отшельник) | |
| Παῦλος ὁ Θηβαῖος | |
 Павел Фивейский | |
| Рождение | |
|---|---|
| Смерть |
ок. 341 года |
| Почитается |
православной, католической, древневосточной церквями |
| Главная святыня | |
| День памяти |
|
| Покровитель | |
| Атрибуты |
два льва, ворон, пальма |
 Категория на Викискладе | |
Павел Фиве́йский (греч. Παῦλος ὁ Θηβαῖος), Павел Египетский, Павел Отшельник, Павел Пустынник (ок. 228 года — ок. 341 года) — первый христианский монах и отшельник, проживший по преданию 113 лет, из них 91 год в отшельничестве. В Православной церкви почитается преподобным.
Жизнеописание
Сведения о жизни Павла Фивейского крайне скудны, практически единственным источником биографической информации является его житие, которое впервые приводит Иероним в Vita Sancti Pauli Monachi Thebaei[1].
Согласно ему Павел Фивейский родился в Египте, в городе Фивы. Оставшись сиротой, он много претерпел от своего корыстолюбивого родственника из-за родительского наследства. Во время гонений императора Деция (249—251) на христиан святой Павел, узнав о коварном замысле родственника предать его в руки гонителей, покинул город и удалился в пустыню. Поселившись в пещере у подножия горы, преподобный Павел, никому не ведомый, прожил в ней 91 год, неустанно молясь Богу днем и ночью. Питался он финиками и хлебом, которые приносил ему ворон, одеждой из пальмовых листьев укрывался от холода и зноя.
Незадолго до кончины Павла, состоялась его встреча со святым Антонием, посетившим Павла в его отшельническом месте. Антоний оставался со св. Павлом вплоть до смерти последнего и похоронил отшельника. Согласно житию, св. Павел скончался во время молитвы, стоя на коленях.
Традиционно датой его смерти считается 341 год.
Несмотря на то, что Павел Фивейский не основал ни одной обители, его жизнь послужила образцом для отшельнических монашеских обителей, что даёт основание считать его первым христианским монахом-отшельником в истории.
Почитание и реликвии
Память Павла Фивейского отмечается 15 января в католицизме, 15 января в православии (по юлианскому или григорианскому календарю, в зависимости от принятого в поместной церкви календаря), 9 февраля в Древневосточных церквях, в том числе в Коптской православной церкви. У коптов почитание св. Павла широко распространено, встреча св. Павла со св. Антонием — популярный сюжет коптской иконописи. Иконографические атрибуты св. Павла — пальмовое дерево, ворон, два льва (по легенде, они вырыли могилу святого).
В V веке на месте, где находилась пещера, в которой жил святой, был основан существующий по сей день монастырь св. Павла. Мощи Павла, вместе с мощами Паисия Великого в V веке были перенесены Исидором Пелусиотским из Египта в Писидию (Малая Азия).
В XII веке, согласно преданию, мощи святого Павла были перенесены в Константинополь. Позднее они были частично перенесены в Венецию, в церковь Сан-Джулиано; а частично — в Рим.
В 1250 году был основан католический монашеский орден паулинов (полное название — Орден святого Павла, первого отшельника), названный в честь Павла Фивейского. Главный их монастырь Ясная Гора находится в Ченстохове, Польша.
См. также
Напишите отзыв о статье "Павел Фивейский"
Ссылки
- [days.pravoslavie.ru/Life/life221.htm Преподобный Павел Фивейский] на сайте Православие.Ru
Примечания
- ↑ in Bazyli Degórski (ed.), Edizione critica della «Vita Sancti Pauli Primi Eremitae» di Girolamo, Institutum Patristicum «Augustinianum», Roma 1987; Bazyli Degórski (ed.), Hieronymi historica et hagiographica. Vita Beati Pauli monachi Thebaei. Vita Hilarionis. Vita Malchi monachi captivi. Epistula praefatoria in Chronicis Eusebii Caesariensis. Chronicorum Eusebii Caesariensis continuatio. De viris inlustribus. In Regulae S. Pachomii versionem praefatio || Girolamo. Opere storiche e agiografiche. Vita di san Paolo, eremita di Tebe. Vita di Ilarione. Vita di Malco, l’eremita prigioniero. Prefazione alla traduzione delle Cronache di Eusebio di Cesarea. Continuazione delle Cronache di Eusebio di Cesarea. Gli uomini illustri. Prefazione alla traduzione della Regola di Pacomio [= Hieronymi opera, XV || OPERE di Girolamo, XV], Città Nuova, Roma 2014, s. 73-115.
Отрывок, характеризующий Павел Фивейский
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
