Шеремет, Павел Григорьевич

Павел Шеремет
белор. Павел Рыгоравіч Шарамет
Имя при рождении:	Павел Григорьевич Шеремет
Род деятельности:	тележурналист, телеведущий
Место рождения:	Минск, Белорусская ССР, СССР
Гражданство:	СССР СССР → Белоруссия Белоруссия → Россия Россия
Дети:	Николай, Елизавета
Награды и премии:	1995 Премия Белорусского пен-центра имени А. Адамовича как лучший тележурналист Белоруссии 1998 Премия Международного комитета защиты журналистов за вклад в развитие свободы слова 2002 Лауреат премии ОБСЕ за демократию и за защиту прав человека в области журналистики

Па́вел Григо́рьевич Шереме́т (белор. Павел Рыгоравіч Шарамет; 28 ноября 1971, Минск — 20 июля 2016, Киев) — российский, белорусский и украинский тележурналист, руководитель отдела специальных информационных проектов ОРТ, впоследствии — «Первого канала». В дальнейшем работал на Общественном телевидении России.

Известен как противник режима белорусского президента Александра Лукашенко.

Биография

Белорусский период

Павел Григорьевич Шеремет родился 28 ноября 1971 года в Минске.

После окончания средней школы поступил на исторический факультет Белорусского государственного университета. Окончив три курса, ушёл из этого вуза и поступил на факультет международных экономических отношений Белорусского экономического университета (дипломная работа — «Офшорный бизнес») и прошел полный курс обучения.

До 1992 года работал в отделе валютных операций одного из банков, после стал работать консультантом экономических программ Белорусского телевидения. Вскоре стал ведущим еженедельной аналитической программы «Проспект» Белорусского ТВ.

В 1994 году Шеремет стал автором и ведущим еженедельной аналитической программы «Проспект» на Белорусском телевидении, и уже в следующем году был удостоен премии Белорусского пен-центра имени А. Адамовича как лучший тележурналист Белоруссии.

В 1996 году работал главным редактором «Белорусской деловой газеты». В том же году был назначен заведующим белорусским бюро Общественного российского телевидения (сокр. ОРТ, ныне — «Первый канал») и собственным корреспондентом ОРТ по Белоруссии.

Зарекомендовал себя как противник режима президента Республики Беларусь Александра Лукашенко. В июле 1997 года после показа в эфире телеканала ОРТ репортажа о ситуации на белорусско-литовской границе (репортаж о контрабанде и о том, что между государствами фактически нет охраняемой границы) был арестован сотрудниками силовых структур Республики Беларусь по обвинению в незаконном групповом пересечении государственной границы. Был приговорён к двум годам лишения свободы условно и к одному году испытательного срока. Провёл в заключении в общей сложности три месяца и был депортирован после того, как президент России Ельцин не пустил самолёт Лукашенко на территорию России и публично потребовал освобождения Шеремета.

Российский период

В 1998 году Шеремет начал работать специальным корреспондентом программ «Новости» и «Время» дирекции информационных программ ОРТ. В январе 1999 года занял пост шеф-редактора российской и зарубежной корреспондентской сети дирекции информационных программ ОРТ. Был ведущим еженедельной аналитической программы «Время». Сам журналист оценивал эту работу как «негативный профессиональный опыт». «Мне очень стыдно за то, что происходило во время парламентских и президентских выборов», — отмечал Шеремет. «Нам казалось, что мы сможем сохранить какую-то объективистскую позицию. Но во время парламентских выборов все каналы были за гранью добра и зла…».

В конце декабря 1999 года отстранённый от обязанностей генеральный прокурор Юрий Скуратов заявил, что подал в суд иск о защите чести и достоинства к Павлу Шеремету. Основанием для иска стало заявление Шеремета о том, что Скуратов имеет дом в Орловской области.

В феврале и марте 2000 года Шеремет являлся автором и ведущим воскресной «Информационной программы с Павлом Шереметом» на канале ОРТ. В марте 2000 года за две недели до президентских выборов он покинул программу в связи с конфликтной ситуацией, сложившейся в отношениях с руководством, оказывавшем на него давление. «Ушёл из „Времени“ и долго смывал этот позор», — вспоминал позже Шеремет.

Весной 2000 года Шеремет ушёл из новостных программ и стал руководителем отдела специальных проектов ОРТ, занимавшегося производством фильмов и программ в жанре журналистского расследования в рамках информационных программ.

В 2005 году Шеремет выступил инициатором создания информационно-аналитического интернет-сайта «Белорусский партизан». По замыслу редакции сайта, он должен был стать пространством «для свободного и открытого обмена информацией». Во второй половине 2000-х годов Шеремет также упоминался в прессе в качестве руководителя издательства «Партизан», которое занималось выпуском книг. В июне 2006 года Шеремет вместе c Людмилой Алексеевой, Никитой Белых, Владимиром Кара-Мурзой и другими стал учредителем новой организации «Российский антифашистский фронт», в эти же годы Шеремет участвовал в акциях белорусской оппозиции в Минске.

В 2008 году окончательно покинул «Первый канал», поводом для разрыва отношений стала его статья в газете «Ведомости», в которой он написал, что «Россия идёт по пути Беларуси». В дальнейшем время работы ведущим программы «Время» называл «позорным» периодом своей жизни: освещение телеканалом выборов в Государственную думу, по его словам, было далеким от демократических стандартов.

С 2009 года являлся редактором отдела политики и общества в журнале «Огонёк», в дальнейшем писал авторские колонки для этого издания.

В 2010 году был лишён белорусского гражданства, основанием являлось наличие второго гражданства — российского.

В 2011 году Шеремет недолго являлся ведущим передачи «Приговор» на телеканале РЕН ТВ.

С 2012 года начал вести блог журналиста в интернет-газете «Украинская правда».

В 2012 году был создан сайт научно-популярного исторического интернет-издания «Историческая правда», создателем которого был Павел Шеремет.

С сентября 2013 по июль 2014 года работал ведущим программы «Прав? Да!» на Общественном телевидении России. Причиной ухода называл свои взгляды относительно событий на Украине, которые выражал следующим образом: «Считаю аннексию Крыма и поддержку сепаратистов на востоке Украины кровавой авантюрой и роковой ошибкой российской политики».

Последний раз на публике в России Шеремет появлялся на панихиде Бориса Немцова, которую он вёл. В тот же день телеканал «Дождь» показывал последнюю телевизионную работу Павла Шеремета в России — фильм к 50-летнему юбилею Бориса Немцова.

Украинский период

Начал с сотрудничества с изданием «Украинская правда», в дальнейшем стал его исполнительным директором. Занимался развитием школы журналистики, организованной этим изданием, проводил мастер-классы по технике интервью, спецрепортажей и документалистики.

Участник конгресса «Украина — Россия: диалог», прошедшего 24—25 апреля 2014 года в Киеве.

В июне 2015 года запустил авторский проект «Диалоги» на украинском телеканале 24. С сентября 2015 года по апрель 2016 года — ведущий на украинском «Радио Вести», позже возобновил сотрудничество.

Утром 20 июля 2016 года по пути на работу погиб в результате взрыва бомбы, заложенной в автомобиль. 23 июля был похоронен на Северном кладбище под Минском.

Убийство

Обстоятельства

Внешние видеофайлы
	[www.youtube.com/watch?v=bIv2gkUE6Jo Убийство Павла Шеремета: момент взрыва - эксклюзивное видео. 18+]

Павел Шеремет погиб утром 20 июля 2016 года в результате взрыва автомобиля, который принадлежал руководителю «Украинской правды» Алёне Притуле (в момент взрыва её в машине не было). Взрыв произошёл в 7:45 на углу улицы Богдана Хмельницкого и Ивана Франко, когда Шеремет выехал из дома по дороге на радиоэфир с руководителем украинской Федерации лёгкой атлетики Игорем Гоцулом.

По предварительным данным, взрывное устройство было заложено под днищем автомобиля.

Извлечённый очевидцами из салона автомобиля, Шеремет оставался жив в течение нескольких минут и скончался в скорой. Через сутки судмедэксперты закончили работу над телом погибшего журналиста и сделали выводы, что смерть наступила в результате несовместимых с жизнью травм и критичной для жизни кровопотери.

Близкие друзья журналиста сообщили, что в последнее время Шеремет и его гражданская жена жаловались на слежку за собой.

Расследование

В полиции заявляют, что Павел Шеремет был убит с помощью дистанционной бомбы. По предварительным данным, мощность взрывного устройства составила от 400 до 600 граммов в тротиловом эквиваленте.

Возбуждено уголовное дело по ст. 5 115 УК (умышленное убийство, совершенное способом, опасным для жизни многих лиц). Советник министра внутренних дел Украины Зорян Шкиряк заявил, что рассматриваются три версии убийства журналиста: профессиональная деятельность, неприязненные отношения, также он не исключил «российский след». В полиции не исключают, что целью покушения был не сам журналист, а Алёна Притула. Президент Украины Петр Порошенко предоставил ей охрану после убийства Шеремета. Были также озвучены другие версии.

Глава Национальной полиции Хатия Деканоидзе заявила, что украинские правоохранители создают оперативную группу по расследованию убийства Шеремета с задействованием сотрудников ФБР.

По результатам предварительных экспертиз на 21 июля, следствие по делу об убийстве склоняется к версии, что целью преступников был именно Павел Шеремет. Следствие обосновывает это тем, что взрыв был подготовлен целенаправленно для убийства водителя.

Внешние видеофайлы
	[www.youtube.com/watch?v=droXncUfIcI Киллером оказалась женщина: видео закладки взрывчатки под автомобиль Шеремета]

22 июля была опубликована видеозапись минирования автомобиля Шеремета. Один злоумышленник в 0:22 подготовил место для крепления взрывного устройства, а само взрывное устройство было заложено примерно в 2:40 другим человеком.

К вечеру 22 июля национальная полиция Украины озвучила основную версию гибели журналиста — его профессиональная деятельность. Позже было сообщено, что удалось установить личности людей, которые были зафиксированы камерой ночью возле машины.

3 августа появились фотографии убийц. Также 3 августа советник главы МВД Антон Геращенко назвал одну из ведущих версий убийства: демонстрация для того, чтобы внести беспорядок в государственный строй Украины. 4 августа советник министра МВД Украины Зорян Шкиряк заявил, что за убийством Павла Шеремета стоят российские спецслужбы.

Реакция на убийство

Убийство вызвало множество откликов на Украине, в России и за рубежом:

• Президент Украины Петр Порошенко принес соболезнования родным и близким журналиста и потребовал наказать виновных. С соболезнованиями и обещанием сделать все возможное для раскрытия преступления выступили генеральный прокурор Украины Юрий Луценко, премьер-министр страны Владимир Гройсман и многие другие.

• Пресс-секретарь президента Российской Федерации Дмитрий Песков заявил, что убийство Шеремета, который является гражданином Российской Федерации, это «серьезный повод для беспокойства» в Кремле, и выразил надежду на беспристрастное и быстрое расследование.
• Представители власти Республики Беларусь случившееся никак не прокомментировали.
• В посольстве США сообщили, что они шокированы убийством журналиста и надеются на эффективное расследование этого резонансного преступления. Госдепартамент США распространил заявление, в котором отмечено, что «гражданин Белоруссии мистер Шеремет был примером для журналистов в регионе» и «подобные убийства нельзя терпеть в свободном и демократическом обществе». Генеральный секретарь Совета Европы Турбьерн Ягланд решительно осудил убийство журналиста, назвав это «прямой атакой на свободу выражения и свободу СМИ». Аналогичные комментарии дали представители дипломатических ведомств ЕС, США, Франции, Великобритании и других стран.

• Секретариат ООН сообщил, что он возмущен убийством журналиста и выразил свои соболезнования. Консультативная миссия ЕС по реформе сектора гражданской безопасности сообщила, что окажет необходимое содействие правоохранительным органам в соответствии с мандатом миссии. В Amnesty International убийство назвали шокирующим и выразили уверенность, что оно было связано с его работой.

• Событие получило широкий резонанс в журналистких кругах. На него отреагировали в организации «Репортёры без границ», представитель ОБСЕ по вопросам свободы, в Белорусском союзе журналистов и многие другие.

20 июля В Киеве на Площади Независимости (укр. Майдан Незалежності) пришли несколько сотен людей, чтобы почтить погибшего журналиста. В тот же день представитель белорусской прозападной оппозиции Анатолий Лебедько инициировал пикет рядом с Белтелерадиокомпанией, в котором участвовало три человека.

Проспект Правды в Киеве предлагают переименовать в честь погибшего журналиста, и соответствующая петиция зарегистрирована 22 июля 2016 года на сайте Киевской городской государственной администрации.

Авторские работы

Является автором документальных фильмов «Дикая охота» и «Дикая охота — 2», «Осетровая война», «Чеченский дневник», «1991 — Последний год империи», «Последняя высота генерала Лебедя», «Казнь Саддама. Война без победителя», «Егор Гайдар. Окаянные дни», юбилейного фильма о бывшем президенте СССР Михаиле Горбачёве, фильма, посвящённого 60-летию начала блокады Ленинграда, документальной ленты о российском рынке антиквариата и ряда других. Автор сценария фильма «СПИД: Смерть с открытой датой».

Вместе со Светланой Калинкиной был автором книги «Случайный президент», посвящённой режиму президента Белоруссии Александра Лукашенко. В 2005 году написал книгу «Питерские тайны Владимира Яковлева» о новых российских политиках из Санкт-Петербурга. В 2009 году вышла его книга о Саакашвили, о шестидневной войне в августе 2008 года, о российско-грузинских отношениях «Саакашвили\Грузия. Погибшие мечты».

Весной 2009 года опубликовал учебное пособие для журналистов «ТВ. Между иллюзией и правдой жизни». Регулярно проводил мастер-классы для молодых региональных журналистов.

В 2005 году создал независимый общественно-политический новостной сайт «Белорусский партизан», который является одним из самых посещаемых интернет-ресурсов в Белоруссии.

В 1998 году получил премию Международного комитета защиты журналистов за вклад в развитие свободы слова, был номинантом премии ТЭФИ как «лучший репортёр» 1999 года и финалистом ТЭФИ в 2001 году в номинации «журналистское расследование» за фильм «Дикая охота» (в 2002 году за эту картину стал лауреатом премии ОБСЕ за демократию и за защиту прав человека в области журналистики), в 2003 году — в номинации «публицистическая программа» за документальный фильм «Раб и его женщины».

Премии и награды

• Премия Белорусского пен-центра имени А. Адамовича как лучший тележурналист Белоруссии (1995).
• Премия Международного комитета защиты журналистов за вклад в развитие свободы слова (1998).
• Лауреат премии ОБСЕ за демократию и за защиту прав человека в области журналистики (2002).

Павел Шеремет был номинантом премии ТЭФИ Академии российского телевидения как «лучший репортер» 1999 года и финалистом ТЭФИ-2001 в номинации «журналистское расследование» за фильм «Дикая охота», в 2003 году — в номинации «публицистическая программа» за документальный фильм «Раб и его женщины».

Семья

Вдова — Наталья, двое детей — сын Николай и дочь Елизавета. В последние годы жил с руководителем «Украинской правды» Алёной Притулой.

Примечания

Комментарии

Источники

Ссылки

• [kommersant.ru/authors/374 Материалы Павла Шеремета] в изданиях издательского дома «Коммерсант»
• [echo.msk.ru/guests/9807/ Эфиры с участием Павла Шеремета] на радиостанции «Эхо Москвы»

Отрывок, характеризующий Шеремет, Павел Григорьевич

Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.