Павел (Конюскевич)

Не следует путать с митрополитом Павлом, правившем епархией в XVII веке

Святитель Павел
Имя в миру	Пётр Конюскевич
Рождение	1705(1705) Самбор
Смерть	4 (15) ноября 1770(1770-11-15) Киев
Почитается	в Русской православной церкви
В лике	святителей
День памяти	10 июня и 4 ноября (по юлианскому календарю)

Митрополит Павел (в миру — Пётр Конюскевич (Канючкевич, Конюшкевич); 1705, Самбор — 4 (15) ноября 1770, Киев) — епископ Православной российской церкви, митрополит Тобольский и Сибирский. Святой Русской православной церкви, почитается в лике святителей, память совершается (по юлианскому календарю): 10 июня (Собор Сибирских святых) и 4 ноября.

Биография

Родился в Галиции в семье богатого мещанина. Начальное образование получил в Самборском училище, продолжил его в Киевской духовной академии. После её окончания был оставлен преподавать пиитику. Имея склонность к монашеству в 28 лет принял в Киево-Печерской лавре постриг с именем Павел. Будучи иеромонахом сопровождал настоятеля лавры в Санкт-Петербург, где был замечен и направлен проповедником в московскую Славяно-греко-латинскую академию.

В 1744 году Павла возвели в сан архимандрита и назначили настоятелем Юрьева монастыря в Великом Новгороде. В должности настоятеля Павел провёл 15 лет, осуществлял ряд построек в монастыре.

23 мая 1758 года хиротонисан в С.-Петербурге во епископа Тобольского и Сибирского и возведён в сан митрополита. В Тобольск он прибыл только 20 ноября. Управляя епархией, митрополит Павел возобновил Тобольскую семинария, пригласил в неё преподавать трёх учёных монахов из Киева, занимался строительством храмов, отдавая предпочтение каменным постройкам (при нём в епархии было возведено около 20 каменных храмов). При святителе Павле в 1764 году состоялось обретение мощей Иннокентия Иркутского.

Недовольный политикой Екатерины II в области секуляризации церковной собственности, написал в Синод резкое послание. С другой стороны, строгость митрополита, граничившая с жестокостью, вызвала на него поток жалоб. В итоге в 1767 году был вызван в Синод. Из-за болезни задержался в Тобольске до 11 января 1768 года. Прибыв в Москву в апреле, направил в Св. Синод прошение об увольнении на покой в Киево-Печерскую лавру, которое было удовлетворено. (Имеются указания, что митрополит приговаривался к лишению архиерейского сана, но императрица не утвердила это постановление Св. Синода). В лавре прожил до своей смерти, последовавшей после длительной болезни 4 ноября 1770 года. Был погребён в склепе под Успенским собором лавры. В настоящее время мощи святителя находятся в Дальних пещерах лавры.

Источники

• Сергий (Соколов). Жития Сибирских святых. — Новосибирск, 2007. — С. 105-111. — ISBN 5-88013-010-X.
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_6095 Павел (Конюскевич / Конюшкевич)]. Проверено 6 января 2010. [www.webcitation.org/66uxPSNQn Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Павел (Конюскевич)

Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.