Павел II

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Павел II (папа римский)»)
Перейти к: навигация, поиск
Павел II
Paulus PP. II<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
211-й папа римский
30 августа 1464 — 26 июля 1471
Коронация: 16 сентября 1464
Церковь: Римско-католическая церковь
Предшественник: Пий II
Преемник: Сикст IV
 
Имя при рождении: Пьетро Барбо
Оригинал имени
при рождении:
Pietro Barbo
Рождение: 23 февраля 1417(1417-02-23)
Венеция, Венецианская республика
Смерть: 26 июля 1471(1471-07-26) (54 года)
Рим
Принятие священного сана: неизвестно
Епископская хиротония: 1440
Кардинал с: 1440

Павел II (лат. Paulus PP. II, в миру — Пьетро Барбо, итал. Pietro Barbo; 23 февраля 1417 — 26 июля 1471) — папа римский с 30 августа 1464 по 26 июля 1471 года.





Ранние годы

Пьетро Барбо родился в Венеции 23 февраля 1417 года. Был племянником папы Евгения IV. Карьера Пьетро резко пошла в гору после избрания Евгения папой. В 23 года был назначен кардиналом и стал набирать популярность в среде духовенства. Так, он хвастался, что в случае избрания папой купит каждому кардиналу виллу, чтобы они могли избегать летней жары [1].

С 1441 года Пьетро был настоятелем церкви Санта-Мария-ин-Сильвис, а в 1445 году сменил Джулиано Чезарини на посту протоиерея Ватиканской базилики. Бартоломео Платина писал, что Пий II называл Пьетро "Maria Pietissima" ("Наша госпожа Милосердная"), поскольку тот, "когда молился, часто сопровождал слезами своё обращение" [2]. Некоторые историки предполагают, что это прозвище, возможно, было намеком на склонность Пьетро к переодеванию в роскошные церковные облачения, или на отсутствие мужественности, а также гомосексуализм [3].

Избрание

Пьетро был избран преемником папы Пия II в первом туре папского конклава 1464 года четырнадцатью из девятнадцати кардиналов. После избрания на папский трон пытался ограничить чрезмерное честолюбие кардиналов, которые добивались для себя права осуществлять контроль над папским правлением. Папа собирался продолжить войну с турками, но он не мог выехать за пределы Рима без согласия большинства кардиналов. Максимальное количество кардиналов в коллегии было увеличено до двадцати четырех, и любой новый папа был ограничен волей коллегии кардиналов. После вступления в должность Павел II собрался созвать в течение трех лет Вселенский собор, но этому мешали кардиналы. Практически с момента интронизации Павел оказался в изоляции: просители могли приходить только ночью, и даже близким друзьям приходилось ждать две недели, чтобы увидеть его.

На публике Павел часто наносил румяна [4]. Кардинал Амманати рассказывал, что папа изначально собирался взять себе имя Формоз II ("красивый"), но его отговорили. Павел также на свой вкус украсил папскую тиару, усеяв её алмазами, сапфирами, изумрудами, топазами, крупным жемчугом и другими драгоценными камнями [4]. Он построил дворец Сан-Марко (в настоящее время Палаццо Венеция) и поселился там, собрав большую коллекцию предметов искусства и антиквариата [5].

Конфликт с кардиналами

Болевой точкой во взаимоотношениях Павла с коллегией кардиналов было его злоупотребление практикой назначения кардиналов In pectore - не обнародуя их имена. Папа стремился ввести в коллегию новых кардиналов, чтобы увеличить число своих сторонников, но был ограничен условиями капитуляций - требований кардиналов, которые, в частности, требовали согласия коллегии на рукоположение папой новых кардиналов. Зимой 1464-1465 годов Павел назначил двух секретных кардиналов, но оба умерли прежде, чем их имена были обнародованы. На четвертом году понтификата Павел рукоположил восемь новых кардиналов - пятеро кандидатов были ставленниками королей Жака II Кипрского, Эдуарда IV Английского, Людовика XI Французского, Матьяша I Венгерского и Фердинанда I Неаполитанского. Еще один кардинал был способным администратором-францисканцем, а оставшиеся два - старый наставник папы и его племянник [6].

Напряженность в отношениях с коллегией кардиналов вышла на первый план, когда в 1466 году, пытаясь устранить избыточные должности, Павел II решил ликвидировать Коллегию абревиаторов, которые занимались формулированием папских документов. Павел очень плохо владел латынью, не был гуманистом и не поддерживал преклонения членов возникшей в тот период Римской академии перед традициями папского Рима. Возникла буря негодования, поскольку риторы и поэты с гуманистической подготовкой уже давно привыкли к выгодам от работы на таких должностях. Бартоломео Платина, который был одним из абревиаторов, написал письмо с угрозами папе и был заключен в тюрьму, но потом раскаялся. Тем не менее, в феврале 1468 года Платина снова был заключен в тюрьму по обвинению в участии в заговоре против Папы Римского. Но в итоге папа простил абревиаторов, приказал освободить их, а его преемник, Сикст IV, назначил Платину префектом Ватиканской библиотеки [7].

В 1464 году в бенедиктинском монастыре в Субиако была создана первая на территории Италии типография. В 1467 году Павел II приказал перевезти её в Ватикан. Папа был коллекционером-нумизматом, он собирал также драгоценные камни. Его коллекции обогатили собрания Ватиканского музея.

В 1465 году Павел II также возглавил общину аббатства Монтекассино.

Старания папских легатов на международной арене не принесли решения конфликтов с Францией, Венецианской республикой и Флоренцией. Перспектива организации совместного крестового похода против турок отдалялась с каждым годом.

Последние годы

Папа Павел отказался утвердить короля Богемии Йиржи из Подебрад, потому что принадлежал к чашникам. В августе 1465 года он призвал Йиржи на папский суд. Когда король не сумел приехать, Павел вступил в союз с повстанцами в Богемии и освободил их от клятвы верности королю. В декабре 1466 года он отлучил Йиржи от церкви. Апологет Йиржи, Григорий Хеймбергский, впоследствии обвинил Павла в безнравственности, что привело к отлучению самого Григория.

В момент, когда чешский король уже готовился к переговорам, Павел внезапно умер от сердечного приступа 26 июля 1471 года. Некоторые утверждали, что он умер от сильного расстройства желудка, переев дыни [8][9], ходили также откровенно нелицеприятные слухи, что папа умер во время гомосексуального акта с пажом [10]. Как бы там ни было, после его смерти в Центральной Европе образовался политический вакуум, особенно после того, сам Йиржи из Подебрад умер в марте того же года.

Павел II был похоронен в старой базилике Св. Петра (ныне — гроты Ватикана). Гробницу папы создавали два года известные скульпторы Джованни Далмата и Мино да Фьезоле.

Напишите отзыв о статье "Павел II"

Примечания

  1. D'Elia Anthony. A sudden terror: The plot to kill a renaissance pope. — Harvard, 2009.
  2. Platina, Lives, 2:276
  3. Karlen, Sexuality and homosexuality, New York, 1971.
  4. 1 2 Anthony D'Elia, "A sudden terror: The plot to kill a renaissance pope, Harvard, 2009
  5. Michael Walsh, The Conclave, Norwich 2003
  6. [www.fiu.edu/~mirandas/election-sixtusiv.htm Francis A. Burkle-Young, "The election of Pope Sixtus IV (1471): Background"]. Fiu.edu.
  7. Partner, Peter, The Pope's Men: The Papal Civil Service in The Renaissance (Clarendon Press), 23-24.
  8. Paolo II in Enciclopedia dei Papi", Enciclopedia Treccani, www.treccani.it/enciclopedia/paolo-ii_%28Enciclopedia_dei_Papi%29/
  9. "Vita Pauli Secundi Pontificis Maximi", Michael Canensius, 1734 [books.google.com/books?id=9HwuAQAAIAAJ&lpg=PA220&ots=zTjo1IcOAv&dq=paolo%20II%20morte%201471&pg=PA175#v=snippet&q=1471&f=false p.175]
  10. Leonie Frieda, The Deadly Sisterhood: A Story of Women, Power, and Intrigue in the Italian Renaissance, 1427-1527, ch. 3 (HarperCollins, 2013) ISBN 978-0-06-156308-9

Ссылки

Отрывок, характеризующий Павел II

– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.