Павичич, Виктор

Виктор Павичич
хорв. Viktor Pavičić
Дата рождения	15 октября 1898(1898-10-15)
Место рождения	Австро-Венгрия
Дата смерти	20 января 1943(1943-01-20) (44 года)
Место смерти	Сталинград, СССР
Принадлежность	Хорватия Хорватия / Третий рейх Третий рейх
Род войск	пехота
Годы службы	1942—1943
Звание	полковник
Командовал	369-й пехотный полк
Сражения/войны	Вторая мировая война Сталинградская битва
Награды и премии

Виктор Павичич (хорв. Viktor Pavičić; 15 октября 1898 — 20 января 1943) — хорватский военачальник, полковник Хорватского домобранства и командир 369-го усиленного хорватского пехотного полка Третьего Рейха.

Биография

Павичич окончил Хорватскую военную академию НГХ в Загребе, работал там преподавателем. Прекрасно знал немецкий язык. С 26 июня 1942 находился на Восточном фронте, руководил 369-м хорватским пехотным полком. В ходе Сталинградской битвы его подразделение сумело продвинуться относительно далеко и занять часть строений фабрики «Красный Октябрь». За это Павичич был в конце сентября 1942 года награждён Военным орденом Железного трилистника III степени, награждение было произведено лично поглавником Анте Павеличем в донской станице Голубинской.

К середине ноября 1942 года из 5 тысяч солдат Павивича боеспособными остались около 300 (со всеми уцелевшими артиллерийскими орудиями), значительная их часть погибла в боях за строение 4 фабрики «Красный Октябрь». По свидетельству майора Гельмута Вельца (нем. Helmut Welz), люди гибли как от пуль и осколков снарядов, так и от голода, обморожения и болезней, а Павичич отдавал абсолютно невозможные и абсурдные приказы. Один из подчинённых, майор Брайкович, в разговоре с Вельцем заявил, что не намерен оставаться с тем, что осталось от полка, и заявил, что хочет вернуться домой. Удручённый поведением хорватских легионеров, Вельц вынужден был лично повести их в атаку 11 ноября 1942: в ходе боя хорваты безуспешно пытались подорвать здание, ответным артиллерийским огнём добрая их часть была уничтожена. Вельц писал, что многие безрассудно шли вперёд и были сражены насмерть вражеским огнём, а некоторым даже отрывало головы. В военном дневнике самого полка же утверждалось, что причиной потерь стала труднопроходимая местность, на которой солдаты не могли ориентироваться.

В конце битвы Павичич был награждён орденом II степени и получил звание рыцаря (витязя). Также он был награждён Немецком крестом в золоте, став единственным хорватским офицером 369-го пехотного полка — кавалером подобной награды.

10 и 11 января 1943 в письме генералу Занне Павичич писал, что его подразделение смертельно устало и полностью деморализовано.

Должен сказать, что в период с 27 сентября 1942 года, когда мы прибыли под Сталинград и до сегодняшнего дня, мои люди имели лишь 4 дня отдыха. Последний день отдыха, 30 декабря, был недостаточным даже для необходимости просто поспать, так как после 3 дней и ночей велись постоянные сражения вокруг завода «Красный Октябрь».

Если 12 января боеспособными считались 70 человек, то на следующий день их осталось всего 40 (все они были в резерве). Павичич отчаялся и заявил, что уже не может никак их убедить продолжить службу. В конце концов, 14 января 1943 Павичич был освобождён от обязанностей командира, а его преемником стал подполковник Марко Месич.

20 января 1943 Павичич разбился в авиакатастрофе, согласно официальной версии (основанной на свидетельстве сержанта Эгона Юрича, выбравшегося в ночь с 22 на 23 января 1943 на самолёте в Загреб). По неофициальной версии, его расстреляли за дезертирство: 15 января 1943 Павичича объявили дезертиром в штабе 100-й пехотной дивизии. Версия об авиакатастрофе оспаривается тем, что аэродром под Сталинградом прекратил работу 15 января 1943.

Литература

• Krunoslav Mikulan, Siniša Pogačić: Hrvatske oružane snage 1941.-1945., Zagreb 1999.
• Ivan Košutić: Hrvatsko domobranstvo u Drugom svjetskom ratu, Zagreb 1992.
• Ivan Košutić: Rađanje, život i umiranje jedne države: 49 mjeseci NDH, Stručna i poslovna knjiga d.o.o., 1997.
• [www.jutarnji.hr/nedjeljni_jutarnji/clanak/art-2008,2,24,,109804.jl Heroji za pogrešnu stvar: Bačeni na Staljingrad, Jutarnji list, 24. veljače 2008.]
• [www.naklada-ljevak.hr/knjiga/show/id/2079 Milan Pojić Hrvatska pukovnija 369. na Istočnom bojištu 1941. — 1943.]
• Welz H. Verratene Grenadiere. — Berlin, Deutscher Militärverlag, 1965.

Ссылки

• [www.hous.hrvati-amac.com/slike/korice_369.jpg Originalna skica položaja 369. pukovnije 24. i 25. studenog 1942.]
• [www.stalingrad-info.com/556.JPG Originalna skica mjesta stanovanja u Staljingradu 369 pukovnije.]
• [www.wehrmacht-awards.com/related/axis_allies/croatia_main.htm Independent State of Croatia]  (англ.)
• [www.ullsteinbild.de/search.php?search=Kroatische+Ostfront&date= Neke rijetko viđene slike 369. pukovnije]  (нем.)
• [war2.name/369_polk_stalingrad/ 369 хорватский полк. Сталинградская битва]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Павичич, Виктор

Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.