Павленко, Пётр Андреевич

Пётр Андреевич Павленко
П.А. Павленко в 1943 году.
Дата рождения:	29 июня (11 июля) 1899(1899-07-11)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	16 июня 1951(1951-06-16) (51 год)
Место смерти:	Москва, СССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Род деятельности:	прозаик, сценарист, журналист, редактор
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	проза, рассказ, роман, повесть, очерк
Язык произведений:	русский
Премии:
Награды:

Пётр Андре́евич Павле́нко (1899—1951) — русский советский писатель, сценарист и журналист. Лауреат четырёх Сталинских премий первой степени (1941, 1947, 1948, 1950). Известнейший деятель культуры сталинской эпохи, когда многие его произведения считались классикой.

Биография

Родился 29 июня (11 июля) 1899 года в Санкт-Петербурге в семье ремесленника. Вырос в Тифлисе и там же окончил реальное училище (1917). Учился в политехникуме в Баку (1917—1920). Служил комиссаром в РККА. В 1924—1927 годах работал в советском торгпредстве в Турции, затем в Европе. По возвращении в Москву в 1928 примкнул к группе «Перевал», из которой вышел в декабре 1930 года, а вскоре стал одним из ведущих литературных функционеров. Член СП СССР с 1934 года.

Во время Великой Отечественной войны специальный корреспондент газет «Правда» и «Красная звезда». Бригадный комиссар. Депутат ВС СССР 3 созыва с 1950 года.

С 1945 года до конца жизни по состоянию здоровья жил в Крыму, где создал Крымскую писательскую организацию и руководил ею. Добился издания альманаха «Крым» и был его редактором.

Помогал начинающим писателям. С тем, чтобы Дмитрий Холендро закончил работу над романом «Горы в цвету», Павленко снабдил его приличной суммой денег. Не раз давал он деньги на приобретение путёвки в тубсанаторий молодому поэту Льву Барышеву. Партизану Илье Вергасову помог написать и издать в журнале «Знамя» книгу «В горах Таврии».

Скончался 16 июня 1951 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 1).

Семья

• вторая жена — Тренёва, Наталья Константиновна, переводчица
• тесть — Тренёв, Константин Андреевич
• сын — Павленко, Андрей Петрович, известный востоковед

Творчество

Немецкий славист Вольфганг Казак характеризует роль этого писателя в культурной жизни Советского Союза следующим образом:

Павленко был малопопулярным, но официально поддерживаемым писателем псевдореалистического направления.

Прозаик

В двухтомном романе о возможном сценарии будущей войны «На Востоке» (1936—1937) Советский Союз побеждает Японию. Причём наступление японцев останавливает выступление Сталина на Партийном съезде в Большом театре:

«Заговорил Сталин. Слова его вошли в пограничный бой, мешаясь с огнём и грохотом снарядов, будя ещё не проснувшиеся колхозы на Севере и заставляя плакать от радости мужества дехкан в оазисах на Аму-Дарье… Голос Сталина был в самом пекле боя. Сталин говорил с бойцами в подземных казематах и с лётчиками в вышине. Раненые, на перевязочных пунктах, приходили в сознание под негромкий и душевный голос этот…»

Таким образом, участь Японии была решена.

Сценарист

Автор сценариев к фильмам:

• «Александр Невский» (1938), совместно с С. М. Эйзенштейном
• «Яков Свердлов» (1940)
• «Клятва» (1946)
• «Падение Берлина» (1947), совместно с М. Е. Чиаурели
• «В степи» (1950), совместно с А. А. Галичем
• «Композитор Глинка» (1952).

Дело Мандельштама

Есть ряд свидетельств, что Павленко принимал участие в допросе О. Э. Мандельштама в 1934 году. Надежда Мандельштам в «Воспоминаниях» рассказывает о том, как Павленко принимал участие в ночном допросе её мужа: «Ещё в 34 году до нас с Анной Андреевной дошли рассказы писателя Павленко, как он из любопытства принял приглашение своего друга-следователя, который вёл дело О. М., и присутствовал, спрятавшись не то в шкафу, не то между двойными дверями, на ночном допросе… Павленко рассказывал, что у Мандельштама во время допроса был жалкий и растерянный вид, брюки падали — он всё за них хватался, отвечал невпопад — ни одного чёткого и ясного ответа, порол чушь, волновался, вертелся, как карась на сковороде, и тому подобное…»

Награды и премии

• Сталинская премия первой степени (1941) — за сценарий фильма «Александр Невский»(1938)
• Сталинская премия первой степени (1947) — за сценарий фильма «Клятва» (1946)
• Сталинская премия первой степени (1948) — за роман «Счастье» (1947)
• Сталинская премия первой степени (1950) — за сценарий фильма «Падение Берлина» (1949)
• орден Ленина (1939)
• орден Красного Знамени (16.03.1943)
• орден Красной Звезды (1940) — за участие в советско-финской войне
• медали

Избранная библиография

• П. Павленко, Б. Пильняк. Лорд Байрон. М., Огонёк, 1928
• Азиатские рассказы, М., «Федерация», 1929, 2-е изд. 1931
• Стамбул и Турция, М., «Федерация», 1930, 2-е изд. 1932
• Очерковые рассказы. М., 1931
• Пустыня, Л., «Изд. писателей», 1931, 1932
• Путешествие в Туркменистан, Л., «Федерация», 1932, 2-е изд. М., «Тов-во писателей»,1933
• Анатолия, М., «Федерация», 1932
• Баррикады, М.. «Федерация»,1932
• 13-я повесть о Лермонтове, М., «Федерация», 1932
• Баррикады. Л., Издательство писателей, 1933
• Баррикады. М., Советская литература, 1933
• Муха. М., Молодая гвардия, 1933
• Баррикады. Роман. М., 1934
• Как я писал "Баррикады". М., 1934
• Баррикады. М., 1935
• Пустыня. М., 1935
• На Востоке, М., 1936 (Роман-газета)
• На Востоке, М., 1937
• На Востоке, М.-Л., Детиздат, 1937
• На Востоке, М., Советский писатель, 1937
• На Востоке, М., Гослитиздат, 1937
• На Востоке, Иваново., 1937
• На Востоке, Новосибирск., 1937
• На Востоке, Хабаровск., 1937
• Александр Невский. Киносценарий. М., 1938
• На Востоке. Пятигорск, 1938
• На Востоке. Омск, 1938
• На Востоке. Курск, 1938
• На Востоке. Орёл, 1939
• Разгром Колчака, М., 1939 (в соавторстве с Т. Тэсс)
• Путь отваги, М., Правда, 1942
• На высоком мысу. М., 1942
• Русская повесть. М., 1942
• Русская повесть. Краснодар., 1942
• Русская повесть. Красноярск., 1942
• Русская повесть. Хабаровск, 1942
• Русская повесть. Магадан, 1943
• Путь отваги. М., 1943
• Клятва. Киносценарий. М., 1946
• Люди одной семьи. М., 1946
• Счастье, 1947
• Сила слова. М., 1947
• В селе Рыбачьем. Симферополь, 1948
• Степное солнце, 1949
• Крымские рассказы, Симферополь, 1949
• Американские впечатления, М., 1949
• Избранное, 1949
• Степное солнце. Симферополь, 1949
• Падение Берлина. Киносценарий. М., 1950 ( в соавторстве с М. Чиаурели)
• Степное солнце. Свердловск, 1950
• Военные рассказы. М., 1951
• Итальян­ские впечатления, 1951
• Молодая Германия, М.-Л., 1951
• Киносценарии. М., 1952
• Голос в пути. М., 1952
• Рассказы и очерки. М., 1952
• Композитор Глинка. Киносценарий. М., 1953
• Рассказы, М,, 1953
• Рассказы, 1954
• Записные книжки. Симферополь, 1955
• Писатель и жизнь. М., 1955
• Дорогой славы. М., 1956
• Кавказская повесть. М., 1958
• Кавказская повесть. Махачкала, 1966
• Письмо домой. Тула, 1973
• Шамиль, историч. эпопея (не закончена)

Издания

• Собрание сочинений. В 6-ти тт., М., Гослитиздат, 1953—1955, 75 000 экз.

Память

Литературно-мемориальный музей Тренева-Павленко в Ялте. Открылся в конце 50-х годов ХХ века и является филиалом Ялтинского историко-литературного музея .

Ссылки

• [www.hronos.km.ru/biograf/pavlenko.html Биография на сайте Хронос]

Отрывок, характеризующий Павленко, Пётр Андреевич

Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.