Павлик, Карел (офицер)

Карел Павлик
чеш. Karel Pavlík
Дата рождения	19 октября 1900(1900-10-19)
Место рождения	Градове-Стржимелице, близ Чески-Брода, Богемия, Австро-Венгрия
Дата смерти	26 января 1943(1943-01-26) (42 года)
Место смерти	Маутхаузен (концентрационный лагерь), Третий рейх
Принадлежность	Чехословацкая Республика
Род войск	пехота
Годы службы	1920—1943
Звание	капитан
Часть	8-й Силезский пехотный полк
Командовал	12 пулемётная рота
Сражения/войны	Вторая мировая война Бой за Чаянковы казармы Движение Сопротивления
Награды и премии

Карел Павлик (Karel Pavlík, 19 октября 1900, Градове-Стржимелице, Богемия — 26 января 1943 г., концлагерь Маутхаузен) — офицер армии Чехословакии, участник Сопротивления. 14 марта 1939 г. с солдатами своей роты вопреки приказу начальства дал бой вступившим в город Мистек (ныне Фридек-Мистек) германским оккупационным войскам. Этот эпизод известен как бой за Чаянковы казармы, единственный случай организованного сопротивления германской оккупации Чехословакии в 1939 г.

Биография

До 1939 г.

Карел Павлик родился в семье учителя из маленького чешского села Градове Стржимелице, в Среднечешском крае, в окрестностях городка Черни-Костелец (ныне Костелец-над-Черними-Леси), около 20 км южнее города Чески-Брод (чешск.). В 1920 г. призван в армию, поступил в военную академию и в 1923 г. получил офицерское звание. Служил в пограничных и пехотных частях. В 1932 г. был произведен в капитаны, и больше в чине не повышался. В 1934 году командир 8-го Силезского полка характеризовал Павлика, как «поверхностного», «легкомысленного» и «не поддающегося воспитанию» офицера. Среди товарищей и солдат Павлик, тем не менее, пользовался уважением. Он был хорошим наездником и стрелком и интересовался политикой больше, чем это считалось допустимым для чехословацкого офицера в то время. Брак Павлика распался в 1935 г., после этого он заметно пересмотрел свои взгляды на жизнь и службу, чем заслужил одобрение начальства. В 1936 г. он был назначен командиром роты.

Бой 14 марта 1939 года

На день немецкой оккупации в Мистеке в «Чаянковых казармах» размещался 3-й батальон 8-го Силезского пехотного полка и полурота 2-го бронетанкового полка (взвод танкеток LT vz.33 и взвод бронеавтомобилей OA vz.30). В казармах находились командир батальона подполковник Штепина, командир 12-й пулемётной роты капитан Павлик, командир броневой полуроты подпоручик Хейниш, ещё несколько младших офицеров, солдаты и унтер-офицеры, всего около 300 человек, почти все по национальности чехи. Военнослужащие-словаки убыли на родину, так как ожидалось провозглашение независимой Словакии.

Вечером 14 марта 1939 года в Мистек вошёл 2-й батальон 84-го пехотного полка 8-й пехотной дивизии вермахта. У Чаянковых казарм немецкая колонна остановилась, и часовым у входа было предложено сдать оружие и вызвать дежурного офицера. Чешский караул ответил выстрелами. Когда началась стрельба и дежурный офицер поручик Мартинек объявил боевую тревогу, Павлик разместил своих солдат с винтовками и ручными пулемётами у окон здания и приказал открыть огонь. К ним присоединились отдельные солдаты других подразделений. По свидетельству очевидцев, Павлик действовал решительно, всячески стараясь приободрить солдат. Остальные офицеры ничего не предпринимали, ссылаясь на отсутствие приказа, и только пытались связаться с полковым командиром. Бронетехника подпоручика Хейниша в бою не участвовала. Первая попытка немцев войти на территорию казарм была отбита. Немцы обстреляли казармы из миномётов и противотанковой пушки (без особого успеха, здания казарм были очень прочные) и предприняли второй штурм при поддержке бронеавтомобиля. Чехи отразили и эту атаку ружейно-пулемётным огнём и ручными гранатами. В это время по телефону поступил приказ командира 8-го полка полковника Элиаша немедленно прекратить огонь и сложить оружие под угрозой военного суда. Павлик поначалу игнорировал приказ, но затем, видя, что кончаются боеприпасы, а немцы стягивают к казармам основные силы 84-го полка, подчинился. Батальон капитулировал.

Бой продолжался около 30-40 минут, потери чехов составили от 2 до 6 человек ранеными, немцев — до 24 человек убитыми и ранеными (источники дают разные цифры потерь). Чешских офицеров немцы поместили под домашний арест, разоружённым солдатам разрешили вернуться в казармы, где уже находился немецкий караул.

Дальнейшая судьба

После оккупации и ликвидации армии Карел Павлик сотрудничал с подпольной организацией «За родину» (чеш. Za vlast), которая переправляла чешских кадровых военных на Запад. Переехав в Прагу, он вступил в организацию «Оборона народа» (чеш. Obrana národa), готовившую вооруженное восстание против оккупантов. В 1942 г., после покушения на Гейдриха, гестапо арестовало Павлика. При аресте он оказал вооруженное сопротивление. Был приговорен к смерти, но казнь заменили заключением в концлагерь (по некоторым данным, за Павлика ходатайствовали офицеры немецкого 84-го полка, с которым он воевал в 1939 г.). 26 января 1943 г. охранник концлагеря Маутхаузен застрелил Павлика за неподчинение.

После войны Карелу Павлику посмертно было присвоено звание полковника, в 1999 г. он был посмертно награждён медалью «За храбрость» (cs:Medaile Za hrdinství). Место погребения Павлика неизвестно. Его символическая могила находится в городе Костелец-над-Черними-Леси.

См. также

• Мюнхенское соглашение 1938 года
• Чехословакия во Второй мировой войне
• Протекторат Богемии и Моравии

Ссылки

• [blog.kp.ru/users/pen_duik/tags/%F7%E5%F5%EE%F1%EB%EE%E2%E0%EA%E8%FF/ ...он надеялся, что Чаянковские казармы станут детонатором... А ДЕТОНАТОР НЕ СРАБОТАЛ]  (рус.)
• [www.army.cz/avis/vojenske_rozhledy/2000_2/pavlik1.htm Plukovník in memoriam Karel PAVLÍK]  (чешск.)
• [www.euportal.cz/PrintArticle/4252-kasarna-ktera-bojovala.aspx Marek Skřipský. Kasárna, která bojovala]  (чешск.)
• [www.zanikleobce.cz/index.php?obec=5035 Místek — Czajánkova kasárna]  (чешск.)
• [www.v-klub.cz/view.php?cisloclanku=2005031904/ Čajánkovy kasárna — symbol národního odporu]  (чешск.)

Отрывок, характеризующий Павлик, Карел (офицер)

И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.