Тычина, Павел Григорьевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Павло Тычина»)
Перейти к: навигация, поиск
Павел Тычина
укр. Павло Тичина
Место рождения:

село Пески, Козелецкий уезд, Черниговская губерния, Российская империя ныне Бобровицкий район, Черниговская область

Дата смерти:

16 сентября 1967(1967-09-16)

Место смерти:

Киев, УССР, СССР

Гражданство:

Российская империя, СССР

Род деятельности:

поэт, переводчик, публицист,
литературовед

Годы творчества:

19061967

Направление:

модернизм

Жанр:

стихотворение, поэма, очерк, рассказ

Язык произведений:

украинский

Премии:
Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Подпись:

  
Председатель Верховного Совета УССР
8 сентября 1953 года — 24 марта 1959 года
Предшественник: Александр Евдокимович Корнейчук
Преемник: Александр Евдокимович Корнейчук
 

Па́вел Григо́рьевич Тычи́на (рус. дореф. Павелъ Григорьевичъ Тычининъ; укр. Павло Григорович Тичина; 11 [23] января 1891[1] — 16 сентября 1967) — украинский советский поэт и государственный деятель. Герой Социалистического Труда (1967). Лауреат Сталинской премии 1-й степени (1941). Член ВКП(б) с 1944 года.





Биография

Родился 11 (23) января 1891 года в селе Пески Козелецкого уезда Черниговской губернии (ныне — Черниговская область, Украина). Был одним из 13 детей (четверо умерли в младенчестве) сельского псаломщика Григория Тимофеевича Тычинина[2], учителя «школы грамоты». С детства Павел проявил способности к музыке, рисованию и стихосложению.

Учился сначала в земской школе, потом в Черниговском мужском духовном училище[3], одновременно пел в монастырском хоре — таким образом зарабатывал себе на жизнь после смерти отца, скончавшегося 7 (19) июня 1906 года[4]. Затем учился в духовной семинарии (1907—1913)[5]. Позже он знакомится с Михаилом Коцюбинским, посещает литературные «субботы» в его доме, читает там свои, одобрительно встреченные, стихотворения.

Печататься Павел Тычина начал в 1912 году, первый сборник стихотворений — «Солнечные кларнеты» — датирован 1918 годом.

С осени 1913 года учится в Киевском коммерческом институте[6], одновременно работая в газете «Рада» и журнале «Світло». Революционные события 1917 года застали Тычину в Киеве.

В 1923 году переезжает в Харьков, тогдашнюю столицу УССР. Здесь он работает в журнале, много пишет, изучает армянский, начинает овладевать грузинским и турецким языками.

В 1938—1967 годах — депутат ВС УССР, в 1953—1959 Председатель ВС УССР. Депутат ВС СССР 2—5 созывов (1946—1962).

В 1943—1948 годах — министр (нарком) просвещения УССР.

Академик АН УССР (29.06.1929)[7], директор Института литературы АН УССР. Член-корреспондент Болгарской АН (1947).

Умер П. Г. Тычина 16 сентября 1967 года в Киеве. Похоронен на Байковом кладбище.

Творчество

Первые стихи написал в 1906 году. Большое влияние на начинающего поэта оказали встречи с украинским писателем Михаилом Коцюбинским, литературные субботы которого он регулярно посещал. В 1912 впервые напечатан стих Тычины («Ви знаєте, як липа шелестить»).

В Киеве в 1919 году вышел его сборник «Сонячні кларнети», в котором он предложил украинскую версию символизма. Свой голос в поэзии Тычина сохранил и после победы большевиков на Украине, издав сборники «Замість сонетів і октав» (1920), «В космічному оркестрі» (1921). В то же время начинает работать над поэмой-симфонией «Сковорода», посвященной великому философу.

К началу 1920-х годов Павел Тычина становился все более «советским», что не уберегло его от обвинений в буржуазном национализме. Начало 1930-х — период капитуляции Тычины перед большевизмом. Поэт сочиняет профессиональные пропагандистские стихи, на долгие годы вошедшие в школьные программы и заслонившие суть его творчества (Стих «Партія веде» «Правда» 21 ноября 1933 печатает на языке оригинала).

До конца жизни остаётся верен пропагандистско-агитаторскому стилю. Талант Павла Тычины лишь изредка прорывался в его незавершенных поэмах, стихах посмертного сборника «В серці у моїм» (1970) и многочисленных переводах.

П. Г. Тычина является одним из соавторов слов Гимна Украинской ССР.

Награды и премии

Память

В честь П. Г. Тычины назван проспект в Киеве (жилмассив «Березняки»), а также улица в г. Ереване и школа №20 в г. Ванадзоре (Республика Армения).

Напишите отзыв о статье "Тычина, Павел Григорьевич"

Примечания

  1. ГАК. Ф. 153. Оп. 5. Д. 8080, с. [81412.livejournal.com/52138.html#13z 13об], [81412.livejournal.com/52138.html#17 17]..
  2. ГАК. Ф. 153. Оп. 5. Д. 8080, с. 13–14об..
  3. ГАК. Ф. 153. Оп. 5. Д. 8080, с. [81412.livejournal.com/52138.html#13z 13об.].
  4. ГАК. Ф. 153. Оп. 5. Д. 8080, с. [81412.livejournal.com/52138.html#13z 13об]..
  5. ГАК. Ф. 153. Оп. 5. Д. 8080, с. [81412.livejournal.com/52138.html#16 16,] [81412.livejournal.com/52138.html#16z 16об.].
  6. ГАК. Ф. 153. Оп. 5. Д. 8080, с. 2–20.
  7. www.nas.gov.ua/Person/T/Pages/TychynaPG.aspx

Литература

  • Ильенко Иван. Книгоград Павла Тычины // Альманах библиофила: Вып. 9 / Гл. ред. Е. И. Осетров; Художник В. В. Вагин; Всесоюзное добровольное общество любителей книги. — М.: Книга, 1980. — С. 45—72. — 304 с. — 50 000 экз. (в пер., суперобл.)
  • Колесник Г. М. [www.kulturamovy.org.ua/KM/pdfs/Magazine9-1.pdf Поезія П. Тичини «Партія веде»]
  • Унгурян Ольга. [fakty.ua/127122-pavlo-grigorevich-otkazalsya-nominirovatsya-na-nobelevskuyu-premiyu-poskolku-v-sluchae-soglasiya-emu-prishlos-by-delat-vybor-mezhdu-ukrainoj-i-vyezdom-za-rubezh Павло Григорьевич отказался номинироваться на Нобелевскую премию…] // Факты. — 2011. — 28 января. — С. 4.
  • Тычинин Павел Григорьевич. Дело Киевского коммерческого института. Нач. 1913 г. // Государственный архив города Киева. Ф. 153. Оп. 5. Д. 8080. 20 л.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10315 Тычина, Павел Григорьевич]. Сайт «Герои Страны».
  • [poetyka.uazone.net/tychina/index.phtml Стихотворения Тычины]

Отрывок, характеризующий Тычина, Павел Григорьевич

– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.