Пагиряй

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 54°16′53″ с. ш. 25°29′10″ в. д. / 54.28139° с. ш. 25.48611° в. д. / 54.28139; 25.48611 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=54.28139&mlon=25.48611&zoom=14 (O)] (Я) Пагиряй (лит. Pagiriai; в 1955—1996 годах; с 1996 года — Погири) — бывший эксклав Литовской ССР, а затем независимой Литовской Республики, окружённый в советские времена территорией Вороновского района Гродненской области Белорусской ССР, а затем, после распада Союз Советских Социалистических Республик, Республики Беларусь.

В 1996 году после длительных и довольно тяжёлых переговоров обе стороны договорились о ликвидации эксклава: Вороновский район Гродненской области Белоруссии поглотил Пагиряй (Погири), а взамен Литва получила эквивалентную территорию, непосредственно прилегающую к границе[1].



История

По местному преданию, Погири возникли как богатое имение польского помещика, после революции превратившееся в обыкновенный хутор. В 1955 году на хуторе проживала одна из бригад ближайшего литовского колхоза, поэтому его отнесли к Литовской ССР, а из Литвы даже провели отдельную линию электропередач. Постоянное население хутора в 1955 году составляло 10 человек — все они этнические поляки. Земли хутора при этом со всех сторон окружали угодья белорусского колхоза имени Мичурина. К 1991 году на хуторе проживало всего пять человек, а к 1996 году осталось всего одна польская семья из трёх человек — пожилая мать и два её сына без постоянной работы[2].

Напишите отзыв о статье "Пагиряй"

Примечания

  1. www.vinokurov.info/downloads/vinokurov%20anklavy.pdf
  2. [www.belarus.net/minsk_ev/russia/a6_e291.htm Анклав, или государство в государстве] (рус.). WWW Belarus 1996, Newspaper Vecherny Minsk. [web.archive.org/web/20121408361900/www.belarus.net/minsk_ev/russia/a6_e291.htm Архивировано из первоисточника 14 августа 2012].

Отрывок, характеризующий Пагиряй

– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…