Падение замка Осака

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Падение замка Осака — военно-историческое событие, под которым подразумевают захват замка Осака, являвшегося оплотом рода сёгунов Токугава, проимператорскими силами союза княжеств Сацума и Тёсю 2 февраля 1868 года.

После поражения сил экс-сёгуна в битве при Тоба — Фусими, войска бакуфу попытались перегруппироваться, отступив к Осакскому замку. В самом замке Токугава Ёсинобу собрал своих советников и военачальников для выработки новой стратегии, а также заявил на заседании, что для поднятия боевого духа своих солдат он лично выйдет на поле боя в качестве командира сил бакуфу.

Однако 31 января 1868 года Ёсинобу покинул замок Осака, сопровождаемый даймё ханов Айдзу и Кувана. Он собирался бежать обратно в Эдо на корабле сёгуната «Кайё мару» (англ.). До прибытия «Кайё мару» последний сёгун из рода Токугава нашёл убежище на борту американского шлюпа «Ирокез» (англ.), стоявшего на якоре в заливе Осака. «Кайё мару» прибыл на следующий день, на два часа позже намеченного срока, и принял Токугаву и его сопровождающих на борт[1].

Когда остатки войска узнали, что сёгун бежал, они покинули замок Осака, который впоследствии был сдан имперским силам без сопротивления. Ёсинобу позже утверждал, что был обеспокоен императорской поддержкой действий Сацумы и Тёсю, и после появления парчового знамени Императора над полем боя потерял всякую волю к борьбе. Замок был захвачен и сожжён в воскресенье, 2 февраля 1868 года[1].

Падение замка Осака было весьма символичным событием, так как эта твердыня столетиями являлась важным символом господства рода Токугава над западной Японией. Его падение под натиском проимператорских сил ознаменовало собой низвержение власти бакуфу и установления прямого правления императора. Кроме того, этот замок было исторически значим для рода Токугава тем, что в ходе Осакской кампании 1615 года под его стенами произошло решающее сражение, результатом которого было установление власти Токугавы Иэясу над Японией более двух веков назад, что и положило началу третьего сёгуната[2]. Новое правительство сожгло замок Осака, он был превращен в руины, а затем был использован в качестве основания для постройки военных казарм.

Напишите отзыв о статье "Падение замка Осака"



Примечания

  1. 1 2 Jack L. (Leonard) Hammersmith. [books.google.com/books?id=p2U5RzsyaIUC&pg=PA71 Spoilsmen in a "flowery fairyland"]. — P. 71.
  2. Trudy Ring. [books.google.com/books?id=vWLRxJEU49EC&pg=PA651 International Dictionary of Historic Places: Asia and Oceania]. — P. 651.

Отрывок, характеризующий Падение замка Осака

– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.