Падилья Арансибиа, Давид

Давид Падилья Арансибиа David Padilla Arancibia
53-й Президент Республики Боливия
24 ноября 1978 — 8 августа 1979
Предшественник:	Хуан Переда Асбун
Преемник:	Вальтер Гевара Арсе
Вероисповедание:	католик
Рождение:	13 августа 1927(1927-08-13) Сукре, Боливия
Смерть:	25 сентября 2016(2016-09-25) (89 лет) Сукре, Боливия
Супруга:	Марина Готинья Пеньяранда
Образование:	Военный колледж
Профессия:	военный
Военная служба
Звание:	бригадный генерал, дивизионный генерал (1978), генерал-майор (1979)
Командовал:	командующий сухопутными силами Боливии (1978 - 1979)

Давид Падилья Арансибиа (исп. David Padilla Arancibia, 13 августа 1927, Сукре, Боливия — 25 сентября 2016, там же) — боливийский военачальник и государственный деятель. Генерал, Президент Республики Боливия в 1978 — 1979 годах. Пытался покончить с многолетним военным правлением и провёл всеобщие выборы, чтобы передать власть законно избранным президенту и конгрессу.

Биография

Родился в семье Роберто Падильи, представителя среднего класса. В 1948 году в звании лейтенанта окончил Военный колледж в Ла-Пасе, проходил специализацию в Школе вооружённых сил, стажировался на курсах главного командования и курсах передовых военных исследований. Проходил обучение за границей в школе «USARCARIB» (США) в Зоне Панамского канала и в Высшей военной школе в Аргентине. В правление президента Уго Бансера Суареса командовал дивизией. 24 июля 1978 года, когда новый президент дивизионный генерал Хуан Переда Асбун полностью сменил командование армией, Давид Падилья был назначен командующим сухопутными войсками. Он не одобрил манёвров президента Переды, который откладывал проведение всеобщих выборов на партийной основе. Ночью на 24 ноября 1978 года генерал Давид Падилья отдал приказ сухопутным силам взять под контроль столицу страны Ла-Пас и захватил власть. Это был 187 государственный переворот в истории Боливии.

Деятельность правительства Давида Падильи

24 ноября 1978 года Давид Падилья Арансибиа стал Президентом Республики Боливия и председателем Военной правительственной хунты (исп. H. JUNTA MILITAR DE GOBIERNO). В Ла-Пасе было опубликовано коммюнике военного командования за подписью Падильи, в котором было заявлено, что Конституция 1967 года остаётся в действии, а всеобщие выборы состоятся в первое воскресенье июля 1979 года, а избранный на них президент вступит в должность в августе 1979 года. Падилья объявил состав нового правительства и привел его к присяге в Ла-Пасе. В состав кабинета вошли 13 представителей вооруженных сил и одно гражданское лицо — министр иностранных дел Рауль Ботело Гонсалвес. Пост министра финансов остался вакантным. Падилья и поддержавшая его военная группировка пообещали провести демократизацию внутриполитический жизни. Они заявили, что армия должна расчистить путь для возвращения к демократии, а затем отойти от политического руководства страной. В начале декабря в квартире генерала прогремел сильный взрыв в результате которого погибла его дочь. 10 декабря в условиях сохранявшейся напряженной обстановки в Ла-Пасе было опубликовано официальное коммюнике министерства внутренних дел о раскрытии антиправительственного заговора с целью помешать восстановлению конституционного режима. В организации заговора обвинены предприниматели, объединенные в Национальную федерацию частных владельцев, а также Гражданский комитет департамента Кочабамба. Министр внутренних дел Рауль Лопес Лейтон заявил, что властям хорошо известны замыслы заговорщиков и правительство Падильи твердо придерживается обещания провести выборы.

Президент не пытался проводить в Боливии серьёзных преобразований, а видел свою задачу в обеспечении порядка в стране и проведении выборов. При нём также была создана Национальная служба здравоохранения (исп.  Servicio Nacional de Salud), заработала наземная станция спутниковой связи в Тиванаку. Давид Падилья восстановил автономию университетов и отменил закон об университетах, принятый при Уго Бансере. Декретом № 16106 от 12 января 1979 года он разрешил свободный ввоз в страну учебной и научной литературы, отменив прежние ограничения. В период деятельности правительства генерала Давида Падильи была создана Единая профсоюзная федерация сельских рабочих (исп.  Confederación Sindical Única de Trabajadores Campesinos, CSUTCB). 5 апреля 1979 года декретом № 16359 Падилья учредил создание боливийской фабрики боеприпасов «F.B.M.» госкорпорации «COFADENA»(исп.  Fábrica Boliviana de Munición Cofadena, F.B.M.) при участии Франции.

14 февраля 1979 года исполнялось 100 лет с того момента, когда чилийская армия захватила принадлежавший Боливии город Антофагасту и страна, вовлечённая во Вторую тихоокеанскую войну, была лишена выхода к морю. В связи с этим были проведены общественные мероприятия, и Давид Падилья принял меры по переоснащению речных судов ВМС и укомплектованию их экипажей.

В марте 1979 года, с целью предотвратить новый военный переворот, были отправлены в отставку и уволены из армии Уго Бансер и пять других генералов, занимавших высокие посты в период его правления. 1 апреля 1979 года Давид Падилья выступил с обращением к нации и осудил сопротивление некоторых политических и армейских кругов процессу демократизации. Он заявил, что правительство не допустит новой диктатуры. 10 — 12 мая 1979 года Давид Падилья провёл реорганизацию правительства в связи с предстоящими выборами.

Экономика Боливии в период правления Давида Падильи

В период правления Падильи экономическое положение Боливии продолжало оставаться тяжелым. Падение мировых цен на экспортируемые страной полезные ископаемые особенно тяжело отразилось на государственном секторе, дававшем 30 % валового национального продукта. Сельское хозяйство, в котором было занято около 65 % активного населения, по-прежнему не могло обеспечить страну продукцией, и Боливия импортировала более 50 % продовольствия и сырья за счёт продажи полезных ископаемых. Дефицит торгового баланса на конец 1978 года составил 130.8 млн долларов, дефицит платежного баланса достиг 398 млн долларов, внешний долг оценивался около 3 млрд долларов. Стремясь выйти из сырьевой зависимости, правительство Падильи Арансибиа подписало контракт на строительство завода по выплавке олова и серебра в Карачипампе (Karachipampa). Однако при этом не было сделано необходимого экономического обоснования и предприятие фактически не работает до сих пор.

Внешняя политика правительства Падильи

В марте-апреле министр иностранных дел Ботело Гонсалес совершил поездки в Аргентину, Перу и Уругвай. В июне 1979 года Боливия вместе с другими странами Андского пакта выступила с осуждением режима Анастасио Сомосы в Никарагуа и официально признала Сандинистский фронт национального освобождения, а затем и Временное демократическое правительство национального возрождения Никарагуа во главе с Виолеттой Барриос де Чаморро, с которым установила дипломатические отношения.

Выборы 1 июля 1979 года

Правительство Давида Падильи не стало принимать новый избирательный закон и проводило выборы на основании принятых при Уго Бансере декретов № 15237 от 10 января 1978 года о Национальном избирательном трибунале и № 15 363 от 21 мая 1978 года об избирательных округах. Национальный избирательный трибунал зарегистрировал 8 блоков, выдвинувших своих кандидатов на пост президента и вице-президента, 208 кандидатов на 27 мест в сенате и 1170 кандидатов на 117 мест в палате представителей конгресса:

• 1. Альянс Националистического революционного движения (исп.  Alianza del Movimiento Nacionalista Revolucionario, ADNR)) — Виктор Пас Эстенссоро;
• 2. Фронт демократического народного единства (исп.  Union Democratica Popular, UDP)) — Эрнан Силес Суасо;
• 3. Демократическое националистическое действие (исп.  Accion Democratica Nacionalista, ADN)) — Уго Бансер Суарес;
• 4. Партия боливийского единства (исп.  Partido de la Union Boiviana, PUB) — бывший карабинер Вальдо Гонсалес Вальда (Waldo González Valda);
• 5. Блок «VO» Рикардо Катойры — Рикардо Катойра(Ricardo Catoira);
• 6. Народный альянс за национальную интеграцию (исп.  Alianza Popular de Integracion Nacional) — генерал Рене Берналь Эскаланте (René Bernal Escalante);
• 7. Социалистическая партия (Partido Socialista, PSI) — Марсело Кирога Санта-Крус;
• 8. Индейское движение Тупака Катари (исп.  Movimiento Indio Tupac Katari, MITKA) — Лучано Тапиа (Luciano Tapia), крестьянский лидер.

1 июля 1979 года прошли всеобщие выборы, на которых избирались президент и вице-президент республики, а также сенат и палата представителей Национального конгресса. Основная борьба разворачивалась между Эрнаном Силесом Суасо (выдвинут созданным в апреле 1979 года левоцентристским Фронтом демократического народного единства, в который входили Левое националистическое революционное движение, Коммунистическая партия Боливии, Левое революционное движение и др.), Виктором Пасом Эстенсоро и Уго Бансером Суаресом, опиравшимися в основном на собственные партии.

Кандидаты	избирательные блоки	голоса	%
Эрнан Силес Суасо	Фронт демократического народного единства	592 886	35,65%
Виктор Пас Эстенссоро	Альянс Националистического революционного движения	539 244	32,43%
генерал Уго Бансер Суарес	Демократическое националистическое действие	225 205	13,54%
Вальдо Гонсалес Вальда	Партия боливийского единства	??
Рикардо Катойра		??
генерал Рене Берналь Эскаланте	Народный альянс за национальную интеграцию	??
Марсело Кирога Санта-Крус	Социалистическая партия	??
Лучано Тапиа	Индейское движение Тупака Катари	??

Так как ни один кандидат не смог набрать требуемого конституцией абсолютного большинства голосов (50 % плюс 1 голос) и право избрания президента перешло Национальному конгрессу. В августе, после трёх туров голосования в Конгрессе ни один из трёх кандидатов (Силес, Пас и Бансер) не получил требуемого числа голосов. 6 августа временным президентом сроком на один год был избран председатель Сената Вальтер Гевара Арсе, которому Давид Падилья передал власть 8 августа 1979 года.

После передачи власти

Получив 13 августа 1979 года, после ухода из президентского дворца, пост главнокомандующего армией в чине генерал-майора, Давид Падилья не вмешивался в деятельность гражданских властей. Он пользовался большим уважением, как президент, вернувший страну к демократии и неукоснительно соблюдавший конституцию. Он осудил переворот 1 ноября 1979 года, которому не смог противостоять и был снят с поста и арестован по приказу нового президента полковника Альберто Натуша. После освобождения Давид Падилья уже не вернулся к руководству вооружёнными силами. После отставки из армии он ушёл в частную жизнь, но изредка делал политические заявления в защиту демократического порядка, в 1980 году издал книгу мемуаров. В том же году он подверг критике военный переворот 17 июля и находился в оппозиции последующим военным правлениям. До смерти проживал в Ла Пасе.

Сочинения

• Padilla Arancibia, David. El presidente David Padilla responde al periodismo. / La Paz [Bolivia] : S.G.I., Secretaría General de Informaciones de la Presidencia de la República, 27.12. 1978.
• Padilla Arancibia, David. Mensaje presidencial en el centenario del litoral cautivo / La Paz [Bolivia] : S.G.I., Secretaría General de Informaciones de la Presidencia de la República, 14.02.1979.
• Padilla Arancibia, David. Mensaje presidencial en el Día del Mar. / La Paz : Secretaría General de Informaciones de la Presidencia de la República, «Año del Litoral Cautivo.» Marzo de 1979.
• Padilla Arancibia, David Documentos. (Bolivia. Secretaría General de Informaciones) / La Paz : Secretaría General de Informaciones de la Presidencia de la Republica, 1978-
• Padilla Arancibia, David. Decisiones y recuerdos de un general / La Paz, 1980

См. также

Список правительства Давида Падильи, 1978-1979

Примечания

.== Ссылки ==

• [www.presidencia.gob.bo/presidentes.php Портретная галерея президентов Боливии]
• [www.itnsource.com/compilations/regions/americas/?lr=S21120701 Кинохроника «Рейтер» — клип 13. Ла-Пас 26 ноября 1978 года.]

Отрывок, характеризующий Падилья Арансибиа, Давид

У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.