Паисиево-Галичский Успенский монастырь

Монастырь
Паисиево-Галичский Успенский женский монастырь
Успенский собор Паисиево-Галичского монастыря
Страна	Россия
Город	Галич
Конфессия	Православие
Епархия	Костромская
Тип	женский (в прошлом мужской)
Основатель	Иван Овин
Дата основания	вторая половина XIV века
Реликвии и святыни	Мощи Паисия Галичского, Овиновская икона Божией матери
Настоятель	игумения Наталия (Василенок)
Статус	Монастырь
Состояние	Действующий монастырь

Паисиево-Галичский Успенский монастырь — женский монастырь Костромской епархии Русской православной церкви в городе Галиче.

Праздники: День Святой Троицы; 23 мая (5 июня) — преподобного Паисия Галичского; 15 (28) августа — Успение Пресвятой Богородицы и Овиновской иконы Божией Матери.

История

Монастырь основан галичским боярином Иоанн Овином второй половине XIV века как небольшую ктиторскую обитель на территории своей вотчиныи и первоначально именовался Никольским.

В память о явлении иконы Божией матери, названной Овинской, Иоанн Овин воздвиг в монастыре храм в честь Успения Божией Матери, а сама обитель стала называться Успенской. Традиционной датой явления Овиновской иконы считается 1425 год, однако современные исследователи полагают, что это могло случиться и ранее — в 1383 году.

Особую известность монастырю принесли многолетние труды подвизавшегося здесь преподобного Паисия Галичского. Поступив в монастырь, подвижник стал затем его игуменом, а затем был возведен в архимандриты. В 1460 году, пережив эпоху кровавых междоусобиц московских и галичских князей, святой Паисий преставился ко Господу и был погребен в Успенском храме обители. Уже в конце XV века монастырь, где подвизался преподобный, стал именоваться Успенским Паисиевым.

В 1642—1646 годах на месте деревянной Успенской церкви был возведен «холодный» (летний) Успенский собор, несколькими годами позже — «тёплый» (зимний) Троицкий храм.

В 1919 году Паисиев монастырь претерпел закрытие, хотя его храмы до начала 1930-х годов продолжали действовать как приходские.

Затем в Успенском соборе разместили инкубаторную станцию, а в Троицком храме — дровяной склад. У началу 1990-х годов монастырские храмы были заброшены, постепенно обращаясь в руины.

26 февраля 1994 года определением Священного Синода Русской Православной Церкви Свято-Успенский Паисиево-Галичский монастырь был возрожден как женская обитель.

Ссылки

• [www.kostroma-eparhia.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=652 Свято-Успенский Паисиево-Галичский женский монастырь]
• [russian-church.ru/viewpage.php?cat=kostroma&page=17 Паисиево-Галичский женский монастырь]

Отрывок, характеризующий Паисиево-Галичский Успенский монастырь

– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.