Пайл, Говард

Говард Пайл
Дата рождения:	5 марта 1853(1853-03-05)
Место рождения:	Уилмингтон, США
Дата смерти:	9 ноября 1911(1911-11-09) (58 лет)
Место смерти:	Флоренция, Италия
Гражданство:	США США
Жанр:	художник, иллюстратор, писатель
Влияние:	Гомер Уинслоу
Влияние на:	Джил Элвгрен, Ньюэлл Конверс Уайет
Работы на Викискладе

Говард Пайл (англ. Howard Pyle; 5 марта 1853 — 9 ноября 1911) — американский художник-иллюстратор и писатель (главным образом, детский). Уроженец Уилмингтона (Делавэр, США), последний год своей жизни он провел во Флоренции (Италия).

Биография

Пайл родился в 1853 году в квакерской семье. Его отец был производителем кож. Мать поощряла его интерес к чтению, сочинительству и живописи — в течение трех лет Пайл брал уроки живописи у бельгийского художника Ван дер Вейлена (Van der Weilen), а с 19 лет начал давать подобные частные уроки уже сам.

В 1876 году Пайл опубликовал свою первую проиллюстрированную поэму в журнале «Scribner’s Monthly». В течение следующих тридцати пяти лет Пайл создал бесчисленное множество иллюстраций для исторических и приключенческих романов (например, «Жанна д’Арк» Марка Твена) и детских книг, а также для ведущих изданий того времени: «Harper's Weekly», «Harper’s Monthly», детского журнала «St. Nicholas Magazine» и других.

Кроме того, Пайл сам написал несколько книг (действие которых часто разворачивается в средневековой Европе) и проиллюстрировал их:

• «Славные приключения Робин Гуда» (1883);
• сборник сказок «Чудесные часы» (1887) (сборник из двадцати четырёх сказок, написанных по мотивам народных европейских сказок, по одной для каждого часа суток; каждой сказке предшествует причудливое стихотворение, повествующее о традиционных домашних занятиях, типичных для данного часа дня, и проиллюстрированное сестрой Пайла Катариной);
• сборник сказок «Перец и соль» (1887);
• роман «Отто — Серебряная рука» — история жизни сына «барона-разбойника» во времена Темных веков (1888);
• роман «Железный человек» (1892) (был экранизирован в 1954 году под названием «Черный щит Фэлуорта»);
• «Книга Говарда Пайла о пиратах» (1903);
• «Король Артур и рыцари Круглого стола» (1903);
• «Рыцари Круглого стола» (1905);
• «Сэр Ланселот и его рыцари» (1907);
• «Грааль и смерть Артура» (1910).

Книги Пайла переиздаются до сих пор, в том числе, и в России.

В 1884 году Пайл начал преподавать книжную графику в Дрексельском Институте Искусств, Науки и Индустрии (теперь Дрексельский Университет), а после 1900 года основал собственную школу искусств и иллюстрации, которая получила название «Школа искусства книжной графики Говарда Пайла». Пайл также способствовал созданию брэндивайнской колонии художников (по названию ручья Брэндивайн, Делавэр), к которой принадлежали такие художники-иллюстраторы, ученики Пайла, как Олив Раш, Н. К. Уаит, Фрэнк Шуновер, Элеонора Эбботт, Эллен Бернард Томпсон Пайл и Джесси Уиллкокс Смит.

Пайл также создавал фрески для общественных зданий (например, «Сражение у Нэшвилля» для церкви Св. Павла в Миннесотте (1906) и в 1910 году отправился в Италию, чтобы ближе познакомиться с творчеством мастеров настенной живописи эпохи Ренессанса.

Спустя год он умер во Флоренции от острого пиелонефрита.

«Славные приключения Робина Гуда»

«Славные приключения Робина Гуда» Пайла — это компиляция множества легенд и баллад о Робине Гуде, переработанных Пайлом и адаптированных им для детей. Например, баллада «Путешествие Робина Гуда в Ноттингем» претерпела следующие изменения: если в оригинальном варианте баллады Робин Гуд убивает четырнадцать охотников, проигравших ему спор и отказавшихся платить, то в версии Пайла охотники заменяются на разбойников, угрожающих Робину, да и то Робин убивает лишь одного из них — того, кто выстрелил в него первым. Также были изменены истории, в которых Робин полностью обирает путешественников, такие как «Робин Гуд и епископ Херефорда» — Робин Гуд Пайла оставляет своим жертвам треть имущества, а другую треть делит между бедняками.

Историческая достоверность не слишком занимала Пайла, хотя в балладе «Робин Гуд и королева Екатерина» он изменил имя королевы на «Элеонора», поскольку исторически это больше сочеталось с королём Ричардом Львиное Сердце, с которым Робин, согласно сюжету, заключил перемирие.

Ни одна из сказок в книге Пайла не была придумана им самим. Однако, он связал традиционные легенды и баллады воедино, создав одну общую историю. Например, сказка «Робин Гуд и отчаянный монах» не была отдельным произведением, но в ней описывалось возвращение брата Тука, а священник был необходим Пайлу, чтобы обвенчать Алана-а-Дейла с его возлюбленной Эллен. В традиционной «Малой песне о Робине Гуде» рыцарь спасает жизнь безымянного борца, который честно выиграл поединок, но, увы, был чужаком; по мнению Робина этот благородный поступок оправдывает опоздание рыцаря, поскольку каждый, кто помогает доброму йомену, тем самым, становится другом самого Робина. В книге же Пайла, в сказке «Робин Гуд и золотая стрела», безымянный борец становится Дэвидом из Донкастера, разбойником из шайки Робина. Также, некоторые персонажи, о которых упоминалось только в одной балладе, такие как вышеназванный Дэвид из Донкастера или Добродушный Артур, были более полно развиты в трактовке Пайла.

Современники о Пайле

Пайл пользовался всеобщим уважением на протяжении всей своей жизни и продолжает высоко цениться художниками до сих пор. Его современник, Винсент ван Гог, в письме своему брату писал, что работы Пайла «… поразили меня, я онемел от восхищения».

Галерея

• Dulcibel-frontis.jpg

  Дульсибел Бартон
• Pyle Howard Joan of Arc in Prison.jpg

  Жанна д’Арк в тюрьме
• Pyle pirates burying3.jpg

  Пираты, зарывающие сокровища
• Pyle pirates treasfight.jpg

  Пираты дерутся из-за сокровищ

• Pyle pirate captain.jpg

  Капитан пиратов на палубе
• Pyle pirate tales.jpg

  Пиратские истории
• Pyle pirate handsome.jpg

  Буканьер Карибского моря
• Pyle pirate plank edited.jpg

  Пиратская казнь («хождение по доске»)

Интересные факты

• Привычный образ пирата — мрачного головореза с банданой на голове и серьгой в ухе — был создан Говардом Пайлом. Именно Пайла принято считать первым художником, который изобразил пиратов в серьгах с драгоценными камнями в ушах и «обмотал» им головы цветными платками.
• Иллюстрация Пайла «Пират, высаженный на необитаемый остров» была использована для оформления обложки диска морских песен шанти «Rogue’s Gallery: Pirate Ballads, Sea Songs and Chanteys».

См. также

• Лейендекер, Джозеф Кристиан
• Флэгг, Джеймс Монтгомери
• Роквелл, Норман
• Гибсон, Чарльз Дана

Ссылки

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

См. Howard Pyle

• [pyle.thefreelibrary.com/ Biography and etext of Robin Hood]
• [www.gutenberg.org/author/Howard+Pyle Работы Howard Pyle] в проекте «Гутенберг»
• [www.classicreader.com/read.php/bookid.1551/sec.5/ Etext of Twilightland]
• [www.americanartarchives.com/pyle,h.htm Howard Pyle artwork can be viewed at American Art Archives web site]
• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=11367072 Пайл, Говард] (англ.) на сайте Find a Grave

Отрывок, характеризующий Пайл, Говард

– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.