Пай-Хой

</tt> </tt> </tt> </tt> </tt> </tt> </tt> </tt> </tt>

Пай-Хой
69° с. ш. 63° в. д.69° с. ш. 63° в. д. / 69; 63
Страна	Россия Россия
Высшая точка	467 м
Пай-Хой

Пай-Хой — старый, сильно разрушенный горный кряж в центре Югорского полуострова. Образующие его каменистые гряды и холмы протянулись примерно на 200 км от северной части Полярного Урала к проливу Югорский Шар, а географическое продолжение их прослеживается на острове Вайгач, разделяющем Баренцево и Карское моря.

Физико-географическая характеристика

Пай-Хой располагается на крайнем северо-востоке Европейской части России. К западу и юго-западу от него простирается Печорская низменность и протекает река Коротаиха, к юго-востоку и востоку находятся западные склоны Полярного Урала и низовья реки Кары, а на севере лежит Карское море.

Высочайшая точка кряжа — гора Мореиз (Вэсэй-Пэ) (423 м над уровнем моря), которая является самой высокой точкой поверхности Ненецкого автономного округа. Пай-Хой сложен кремнистыми и глинистыми сланцами, известняками, песчаниками. Осевая часть представлена аллохтоном, сложенным отложениями континентального склона, надвинутыми на палеозойские шельфовые отложения Уральского океана (возник в ордовикском, исчез в каменноугольном периоде). Деформации и перемещения на Пай-Хое происходили в раннем триасе.

Кряж не образует сплошной горной цепи и состоит из ряда обособленных холмов. При этом западный склон Пай-Хоя — сравнительно короткий, а восточный является пологим, понижаясь к Карскому морю широкими морскими террасами. Высотная поясность на Пай-Хое не выражена.

Климат в районе Пай-Хоя — субарктический. Зима здесь длится до 230 дней, причём среднегодовая температура воздуха составляет −9 °C (в январе средняя температура снижается до −20 °C, в июле повышается до +6 °C; в отдельные же годы температура воздуха может летом достигать +30 °C, зимой — падать до −40 °C). Годовое количество осадков достигает 700 мм (в феврале их количество минимально, в августе-сентябре — максимально). Регион входит в зону вечной мерзлоты.

Растительность представлена каменистой горной тундрой, ниже на склонах — мохово-лишайниковая, травянистая, реже — кустарничковая тундра (ива, карликовая берёза). В долинах рек и ручьёв встречаются ивняки и луговины с обильным разнотравьем. В тундре преобладают глеевые и глееватые торфянистые почвы, в горах — щебнистые и перегнойно-щебнистые.

История открытия

Первым из учёных достиг хребта Пай-Хой сотрудник Императорского Ботанического сада в Санкт-Петербурге российский биолог и минералог А. И. Шренк в начале августа 1837 года. Пройдя на север, он в середине августа переправился через Югорский Шар и обследовал остров Вайгач, а потом вернулся на материк и проследил южный склон Пай-Хоя (эту «горную цепь с широкими пологими склонами» Шренк рассматривал как северо-западную ветвь Урала). Однако результаты Шренка не сразу стали всеобщим достоянием: отчёт о своей экспедиции он опубликовал только в 1848 году, а основной труд Шренка «Путешествие к северо-востоку Европейской России» был издан в 1855 году. В полном смысле слова открыла для европейцев хребет Пай-Хой и составила его первое геологическое и биологическое описание научно-исследовательская экспедиция Русского географического общества под руководством Э. К. Гофмана (1847—1850). Её участники вышли к Пай-Хою в августе 1848 года. При этом Гофман проехал на оленях через тундру вдоль северного склона Пай-Хоя от горы Константинов Камень (самая северная вершина Полярного Урала) до Югорского Шара, а затем, обогнув кряж у моря и обследовав его южный склон, пересёк его по долине нижнего притока Кары и вышел к юго-восточному краю кряжа. Выделяя Пай-Хой как самостоятельный хребет, Гофман исходил прежде всего из «его направления и внешней формы гор», но отметил, что своим геологическим строением Пай-Хой не отличается от Полярного Урала, будучи его продолжением (хотя отрезан от последнего «полосой низкой тундры шириною в 40 вёрст»).

Участники экспедиции нарекли новооткрытый хребет именем Пай-Хой (по-ненецки «Каменный хребет»; Шренк передавал традиционное ненецкое название формой Пайгой) и нанесли его на карту. В Академию наук они доставили образцы горных пород и минералов, гербарии, этнографические материалы. Результаты экспедиции были изложены в двухтомном труде «Северный Урал и береговой хребет Пай-Хой» (написан совместно Гофманом и участником экспедиции, астрономом М. А. Ковальским).

Литература

• Вехов Н. В.  [www.ras.ru/publishing/nauka.aspx?ID=5a4e7434-9065-4fb9-8def-63dcce1dead2 Первооткрыватель Урала] // Наука в России. — 2014. — № 1 (199). — С. 40—45.
• Гофман Э. К.  Северный Урал и береговой хребет Пай-Хой. Т. 2. — СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1856. — 376 с.
• Гофман Э. К.  Об гипсометрических отношениях хребта Уральского. — СПб., 1860.
• Ковальский М. А.  Северный Урал и береговой хребет Пай-Хой. Т. 1. — СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1853. — 384 с.
• Магидович И. П., Магидович В. И.  Очерки по истории географических открытий. Т. 4. Географические открытия и исследования нового времени (XIX — начало XX в.). 3-е изд. — М.: Просвещение, 1985. — 335 с.
• Шренк А. И.  Путешествие к северо-востоку Европейской России. — СПб.: Типография Григория Трусова, 1855. — 665 с.

Отрывок, характеризующий Пай-Хой

– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.