Пакеха
Поделись знанием:
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Не следует путать с Пакаха.
Пакеха (маори Pākehā) — жители Новой Зеландии европейского происхождения (или с преобладанием европейских генов). Происхождение слово «пакеха» неизвестно, однако в языке маори оно первоначально употреблялось как оскорбительное и, по одной из версий, происходит от названия человекообразных злых морских духов pākehakeha или pakepakehā.[1]
В настоящее время слово, хотя старшее поколение всё ещё воспринимает его негативно, всё чаще приобретает нейтральный оттенок, нередко используется в газетах и журналах.
По национальному составу «пакеха» — в основном потомки британцев, в меньшей степени — ирландцев, голландцев, скандинавов, немцев, югославов и др.
См. также
Напишите отзыв о статье "Пакеха"
Примечания
- ↑ [maorinews.com/writings/papers/other/pakeha.htm ‘Pakeha’, its origin and meaning] by Jodie Ranford, Maorinews.com.
Литература
- Hoani Nahe, [www.jps.auckland.ac.nz/document/Volume_3_1894/Volume_3%2C_No.4%2C_December_1894/The_origin_of_the_words_%26%2339%3BPakeha%26%2339%3B_and_%26%2339%3BKaipuke%26%2339%3B_by_Hoani_Nahe%2C_p_235-236/p1?action=null «The Origins of the Words 'Pakeha' and 'Kaipuke'»], Journal of the Polynesian Society, vol.3, December 1894
Отрывок, характеризующий Пакеха
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
