Паколь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Пако́ль или пакуль (пакол, паккуль, пакколе, читрали топи, кховар, каузия, pakol, pawkul, khapol, khowar) — традиционный головной убор в Южной Азии, наиболее распространён в центральном, юго-восточном и северо-восточном Афганистане, северо-западном и западном Пакистане.

Паколь в Афганистане — это в большей степени афганский традиционный головной убор, его носят пуштуны, нуристанцы и таджики — северного, северо-восточного Афганистана и Панджшерского ущелья. Изготавливается из тонкой шерсти, покрашенной в чёрный, коричневый, бежевый и белый цвет. Представляет собой двухуровневый шерстяной берет, закатанными краями в обруч.

Паколь в Пакистане носится исключительно пуштунским населением, в местах, исторически населённых пуштунами, — это северо-западная часть страны, так называемая Зона племён, Северный и Южный Вазиристан, провинции Хайбер-Пахтунхва, Читрал, частично Пенджаб (Пакистан) и другие.

Получил широкое распространение в годы Афганской войны (1979-1989), став одним из характерных атрибутов одежды афганских моджахедов (душманов) — «борцов за веру». Известно, что паколь постоянно носил влиятельный полевой командир, лидер партии «Исламское общество Афганистана» и командующий группировкой «Северный альянс» — Ахмад Шах Масуд (Панджшерский лев). Многие его подчинённые так же предпочитали паколь другим видам головных уборов.

Военнослужащими Ограниченного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА) паколь часто назывался «душманка» или «пуштунка», реже «нуристанка».

В 1980-е годы паколь — символ «освободительной борьбы» афганской вооружённой оппозиции с ОКСВА можно было увидеть на голове «афганского повстанца», позирующего на фотоснимках страниц популярных западных изданий.






История возникновения

Есть мнения, что прародителем современного паколя является существовавшая в эллинистический период (возможно ранее — с времён Александра Великого, в Древнем Риме), плоская небольшого размера македонская шапка (шляпа) — καυσία («каузия», латинск. causea). Использовалась неимущими как спасение от лучей палящего солнца.

Описание

Паколь — традиционный (национальный) всесезонный головной убор — ручной вязки на шести или более швах, круглой формы диаметром до 60 см, способный разматываться в высоту.

У ряда народностей Афганистана, некоторых пуштунских племён Кунара и Лагмана, жителей Нуристана, афганского Бадахшана, Панджшера, пакистанского Читрала называется «Khowar». Паколь надевают в районах Гилгита (Пакистан), Джамму и Кашмир, а также в других регионах Южной Азии.

Паколь внешне напоминает берет с цилиндрическим основанием. Известны два основных типа паколя, наиболее классическим из которых считается «читральский тип».

Паколь завоевал популярность у представителей пуштунских племён, других народов Афганистана, а также пуштунов соседнего Пакистана лишь в начале ХХ века. Практичность, способность сохранять прохладу летом и тепло зимой сыскали паколи популярность у местного населения, преимущественно живущего в горной местности.

Паколь недорог и значительно проще в использовании, чем традиционная «громоздкая» чалма.

Виды

Изготавливается из различных видов шерсти, в том числе с подкладкой. Палитра цвета паколь представлена в диапазоне: от светлых тонов — почти белого (слоновой кости, бежевого, серого) до предельно тёмных — различных оттенков (коричневого, землисто-охряного, иногда откровенно чёрного). Абсолютно не встречаются в каких-либо ярких тонах — красном или жёлтом и иных «вызывающих» цветах.


Напишите отзыв о статье "Паколь"

Ссылки

  • [home.earthlink.net/~itsalladesign/afghanhats/afghanhats.html Afghan Pawkul Hat]

Отрывок, характеризующий Паколь

– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.