Пакт Бриана — Келлога

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Пакт Бриа́на — Ке́ллога, Парижский пакт — договор об отказе от войны в каче­стве орудия национальной политики; получил название по именам инициаторов — министра иностранных дел Франции А. Бриана и госсекретаря США Ф. Келлога. Подписан 27 августа 1928 года представителями 15 государств (позже к ним присоединились почти все существовавшие в то время страны). Заключение договора означало первый шаг на пути создания системы коллективной безопасности в Европе.





История

Идея договора об отказе от войны в каче­стве орудия национальной политики была подсказана министру иностранных дел Франции Бриану американским антивоенным активистом Дж. Шотвеллом. 6 апреля 1927 года Бриан обратился к США с призывом заключить американо-французский договор «о вечной дружбе, запрещающий обращение к войне как к средству национальной политики».

28 декабря 1927 года госсекретарь США Фрэнк Келлог заявил Бриану, что американское правительство принимает предложение Франции, но при этом полагает невозможным заключить такой договор только с Францией. По мнению Келлога, нужно «достигнуть присоединения всех главных держав к пакту, посредством которого эти державы отказались бы от войны как орудия национальной политики».

27 августа 1928 года в Париже состоялось подписание договора. Подписи под ним поставили представители США, Франции, Великобритании, Германии, Италии, Бельгии, Канады, Австралии, Новой Зеландии, ЮАС, Ирландии, Индии, Польши, Чехословакии, Японии.

Позже к пакту присоединились СССР[1] и ещё 48 государств. К концу 1928 года к пакту присоединились 63 государства, то есть почти все существовавшие к этому времени страны. Среди стран, которые не подписали договор: Швейцария, Аргентина, Бразилия, Мексика, Колумбия, Саудовская Аравия. Уже 29 августа 1928 года СССР ратифицировал пакт и выступил инициатором подписания Московского протокола 1929 года о досрочном введении в силу обязательств по нему. Формально договор вступил в силу 24 июля 1929 года.

В 1930 году Келлогу была присуждена Нобелевская премия мира 1929 года «за подготовку Парижского пакта». Бриан получил аналогичную премию ещё в 1926 году за Локарнские договоры.

Пакт стал одним из правовых оснований для Нюрнбергского процесса, на котором руководителям нацистской Германии было предъявлено обвинение в нарушении Пакта.

Напишите отзыв о статье "Пакт Бриана — Келлога"

Литература

  • Договор об отказе от войны в качестве орудия национальной политики (Париж, 27 августа 1928 года) // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключённых СССР с иностранными государствами. — М., 1930. — Вып. V. — С. 5—8.
  • Протокол о введении в действие парижского договора от 27 августа 1928 года об отказе от войны в качестве орудия национальной политики (Москва, 9 февраля 1929 года) // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключённых СССР с иностранными государствами. — М., 1930. — Вып. V. — С. 8—10.

Примечания

  1. «Заинтересованные в продолжении передышки, мы не должны пренебречь и самой ничтожной гарантией против войны» (Из решения Коллегии НКИД от 23.08.1928; цит. по: Гусева А. Ю. К 75-летию подписания пакта Бриана — Келлога // Дипломатический вестник. — 2003, № 8.)

Ссылки

  • [arhiv.inpravo.ru/data/base260/text260v717i488.htm Текст договора] (рус.)
  • [poland1939.ru/node/585 Декларация о присоединении СССР к договору (с текстом договора)] (рус.)
  • [www.yale.edu/lawweb/avalon/imt/kbpact.htm Текст договора (Text of the Kellogg-Briand Pact from the Yale Avalon Project)] (англ.)
  • Гусева А. Ю. [archive.is/20130417060116/www.mid.ru/dip_vest.nsf/99b2ddc4f717c733c32567370042ee43/6f765b90628079c6c3256daa0043b46f?OpenDocument К 75-летию подписания пакта Бриана — Келлога] // Дипломатический вестник. 2003. № 8.

Отрывок, характеризующий Пакт Бриана — Келлога

«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.