Палаты Романовых

Запрос «Палаты в Зарядье» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Гражданское сооружение
Палаты Романовых
Вид со стороны улицы Варварка
Страна	Россия
Город	Москва
Тип здания	палаты
Архитектурный стиль	Русская гражданская архитектура XVI—XVII вв.
Строительство	XVI—XVII века годы
Статус	Объект культурного наследия РФ №

Палаты Романовых находятся в Зарядье. Зарядье — так в старину называлась часть центра Москвы, расположенная «за рядами» торговых лавок, примыкающих к Кремлю. Район расположен к востоку от Кремля, между Варварской улицей, в советские времена носившей имя Разина, и Москвой-рекой. Своё название он получил в XVI веке. И сегодня это место в центре Москвы. Палаты Романовых в Зарядье — это единственная постройка, сохранившаяся от большой усадьбы бояр Романовых.

Музей под открытым небом

В комплекс входят древние палаты, собор с золочеными куполами, церкви, зубчатая крепостная стена—одиннадцать разнообразных по назначению и стилю построек XVI—XVIII вв. Это огромный музей древнерусского зодчества под открытым небом. Ранее рядом с ним располагалось огромное сооружение гостиницы «Россия». В соседствующем с Красной площадью районе, среди построек старой и новой Москвы, на улице Варварке, дом 10, расположено своеобразное по архитектуре, увенчанное высокой четырехскатной кровлей трехэтажное здание, каждый из этажей которого по мере подъема в высоту уменьшается в размере. Это Палаты XVI—XVII вв., филиал Государственного Исторического музея, «Палаты в Зарядье».

На территории комплекса находятся несколько церквей, правда, до революции их было еще больше. Среди них — церковь великомученицы Варвары, по которой и названа была улица, собор Знаменского монастыря, храмы Максима Блаженного и Георгия на Псковской горке, а также церковь Рождества Иоанна Предтечи с приделом в честь Климента, папы римского, на Варварской площади. Также здесь расположены, наверное, самые древние из сохранившихся в городе зданий — Старый Английский двор и Палаты бояр Романовых. Довершает архитектурный ансамбль — зубчатая крепостная стена Китай-города.

Палаты разделены на две половины — мужскую и женскую. На первом этаже, мужской половине, представлены интерьеры: «Столовая палата», «Кабинет боярина», «Библиотека», «Комната старших сыновей». На втором этаже, женской половине, «Сени», «Комната боярыни», «Светлица». В подвалах представлены кладовые. Интерьеры древних Палат передают своеобразие русской жизни и культуры XVII в. Интерьеры и обстановку комнат составляют преимущественно подлинные предметы XVII в.: изразцовые печи, серебряная и расписанная эмалями посуда, шитье, женские украшения, сундуки, коробья, мебель, прекрасные росписи на стенах.

История

Белокаменное здание палат некогда входило в состав обширного городского двора. По предположениям учёных, время основания усадьбы, относится к концу XVI века — она обозначена уже на первом плане Москвы 1597 года. По преданию, здесь, 12 июля 1596 г. родился Михаил Федорович Романов родоначальник новой царственной династии. Сама усадьба, с XVI века, принадлежала его деду — Никите Романовичу Захарьеву-Юрьеву, сыну того самого Романа Юрьевича, который и дал начало династии русских царей Романовых, брат Анастасии Романовой, ставшей супругой царя Ивана IV Грозного, дед первого царствующего Романова — Михаила Федоровича. Само здание, к сожалению, до нас не дошло в своём первоначальном виде. Зато сохранился глубокий белокаменный подвал, построенный еще в XVI веке. Сами Палаты одно время относились к монастырскому подворью, впоследствии неоднократно подвергались огню, разграблению.

Во времена правления Борис Годунова, Романовы, как наиболее вероятные претенденты на русский престол, подверглись опале. В 1599 г. Фёдора Никитича заключили в тюрьму, а затем, насильно, постригли в монахи под именем Филарета. С этого времени Палаты остались бесхозными. И, несмотря на то, что Филарет Никитич и был при самозванцах в Москве, но не долгое время и, будучи монахом, не жил в своём доме.

Некогда усадьба была обширной, и занимала видное место в топографии Москвы XVI в.. Даже была особо отмечена на плане города 1613 г.. В углу усадьбы находилась тогда другая постройка — «Палаты на верхних погребах»; она, вероятно, являлась одной из вспомогательных построек усадьбы, возникавших постепенно, в связи с ростом семейных бытовых потребностей. Основным жилым помещением боярской семьи Романовых, служили, более обширные «Палаты на нижних погребах», стоявшие в центре усадьбы.

3 мая 1626 г., в Москве, случился пожар, опустошивший город. Бушевавший огонь не пощадил и Двор Государев. После пожара Варварская улица была расширена. Возрождение двора началось только по избрании Михаила Федоровича на престол Российский. Новый Государь разместился в царских палатах в Кремле, отчего дом стал известен как «Старый государев двор, что на Варварском крестце или у Варвары-горы». К этому времени, при Знаменской церкви на государевом дворе, был уже протопоп Иаков с двумя священниками и третьим придельным и другими лицами клира. Сами же царские палаты едва ли кем были заняты.

24 сентября 1631 г., по смерти матери, инокини Марфы Ивановны, Михаил Фёдорович, подписал царский указ об основании Знаменского монастыря, и грамотой от 1 ноября 1631 г. наделил обитель бывшими за ней родовыми царскими населенными имениями и угодьями, а также и самими Палатами, вместе со всей усадьбой — «Старым государевым двором», ставшими неотъемлемой частью монастыря. Монастырь, на белокаменных подвалах, выстроил два этажа из кирпича — подклети и первый жилой этаж с тяжелыми сводчатыми перекрытиями. Кроме двух зданий, непосредственно составлявших палаты Романовых, были также построены деревянные кельи и больница. Вся площадь монастыря была обнесена частично решетчатым забором, а больше частоколом.

Во время пожара 1668 г., сильно пострадал Знаменский монастырь, о чём и подано было царю Алексею Михайловичу донесение и прошение. Сами Палаты также сильно пострадали, и в 1674 г. были разобраны под «погребной свод» (подвал). На месте сохраненной белокаменной основы XVI в. мастер Мелетий Алексеев «со товарищи» соорудили в камне новые Палаты с крыльцом — нынешние первый и второй этажи филиала музея. В 1675—1679 гг., перестроенное здание служило кельями монахов. А в 1679—1752 гг. — «казенными кельями» (управление монастыря), которые считались первым местом в монастыре после храмов Божьих, так как в них находилось монастырское правление и хранились драгоценности.

В 1680 г. царь Фёдор Алексеевич (внук Михаила Фёдоровича), после свадьбы на Агафье Грушецкой (28 июля 1680 г.), занялся постройкой новых деревянных хоромов, как для себя и для своей супруги, Агафьи Грушецкой, так и для своих сестер, бóльших и меньших царевен. Его хоромы были поставлены у терема, возле западной стены Воскресенской теремной церкви; сюда же перенесены были и хоромы Натальи Кирилловны.

В 1737 году монастырь и палаты вновь подверглись пожару. В первой половине XVIII века, казенные кельи, из палат, были переведены в другое место, а в палатах поместился на житье грузинский митрополит Афанасий, вместе со своим штатом. В них он жил десять лет, с 1752 по 1762 год, отчего палаты назывались архиерейскими. С 1752 по 1856 гг., здание сдавали в аренду разным лицам. Уже в 1857 году здание стало носить статус исторического памятника. Этому послужил появившийся в середине XIX в. интерес к памятникам старины, в том числе и к данной постройке, как непосредственно относящейся к семье Романовых. Император Александр II устроил в своей родовой вотчине музей «Дом бояр Романовых», один из первых музеев в Москве. Палаты были выкуплены у монастыря, расчищены от поздних наслоений, тщательно обмерены и отреставрированы. Проект ансамбля разработал придворный архитектор Ф. Ф. Рихтер, который в своей работе использовал исторические аналоги. Идея основателей музея была такова, что он должен был воссоздать бытовую обстановку предков русского царя. Реставрвция была осуществлена в 1857—1858 гг.. Был надстроен полностью утраченный верхний деревянный этаж в виде теремка с высокой крышей, достроено крыльцо. В комнатах поставили богатые изразцовые печи, настелили паркет, стены обили дорогой парчой с царскими вензелями. Эта обивка сохранилась частично и сегодня. В комнатах также находилась серебряная и расписанная эмалями посуда, шитьё, женские украшения, сундуки, коробья, мебель, стены были украшены прекрасными росписями. И, хотя, здание строилось как часть монастыря, сочиненная в 1850-х годах придворными кругами легенда, стала называть его местом рождения царя Михаила Романова.

Жилые помещения представляли собой небольшие комнаты с тяжелыми сводчатыми потолками, и предназначались для мужчин. Кроме общей «трапезной», где семейство обедало, а также принимались гости, здесь находится «кабинет боярина» и «комната старших сыновей» с обширной библиотекой и «учебными пособиями»: астролябией, телескопом, географическими картами. Женщинам отводился верхний, деревянный этаж, который назывался теремом. Здесь, наоборот, большие и просторные помещения, освещенные множеством окон. Самое светлое из помещений — светлица — предназначалось для занятий рукоделиями. В женской половине также находилось большое количество книг, зеркала, разные женские принадлежности: коробочки и ларчики для румян, белил и сурмил, серьги, перстни, опахалы, а также и материалы для всевозможных рукоделий. Боярская дочь трудилась над прялкой или пяльцами наравне со своими служанками. В те времена девушке стыдно было выходить замуж, не научившись шить, прясть и вышивать. Своё приданое невеста должна была изготовить своими руками. Только выйдя замуж, боярыня становилась полноправной хозяйкой дома. И, хотя она и не была посвящена в торговые или государственные дела своего мужа, но зато в домашнем хозяйстве зачастую имела решающий голос.

После революции

После революции 1917 г., в музее открыли «Музей старого русского быта», или «Музей боярского быта», сохранившего подлинные предметы давно прошедших лет. Музей был частично перестроен. С 1932 г. он является филиалом Государственного Исторического музея. На территории музея обнаружили уникальное деревянное сооружение — три венца сруба, столбики, поддерживающие его основание, фрагменты русской печной кладки, а также некрополь XVI века. Наиболее интересная и важная находка — производственный комплекс конца XV—XVII веков с двумя одновременно работавшими печами — гончарная мастерская. Рядом с горнами были обнаружены глиняные игрушки, фрагменты посуды, изразцы — всего около 500 предметов.

Здание филиала состоит из трех частей, разбитых на разные исторические отрезки: боярской кладовой XVI в., монашеских келий XVII в. и музейной надстройки XIX в. Палаты сохранили классический тип русской избы, состоящей из «клети» (жилое помещение) и «подклета» (подсобное помещение). Построены они, как и характерно для большинства русских домов XVII в., в виде буквы «Г». С внешней стороны стены имеют декоративное убранство XVII в, наличники окон, карниз, полуколонны на углах. Внутри терема — небольшие комнаты, низкие, сводчатые потолки, толстые стены, двери, окна и печушки с закруглениями верхов. Два помещения подвала и четыре комнаты второго этажа здания оформлены в характерном для того времени интерьеров боярского дома. Убранство комнат состоит из, преимущественно, подлинных предметов XVII в. Боярская столовая — самая большая из комнат, с окнами, обращенными на ул. Варварка. Это помещение, в котором семья собиралась для обеда. Здесь устраивались пиры, иногда носившие официальный характер, принимались гости. В самом углу стоит стол, порядок мест за которым соблюдался согласно обычаю «местничества» — распределения служебных должностей по признаку родовитости: наиболее знатные гости садились около хозяина, менее знатные — в противоположном конце стола. Рядом со столом — небольшой столик с кумганом (умывальником) и чашей (лоханью) — принадлежности для мытья рук во время пиршества. В просторной столовой стоит пять кресел, которые были редкостью в русском доме XVII в. Вдоль стен и стола, расположено множество традиционных лавок. Лавки покрасуются разного вида и размера деревянные, обитые прорезным железом ларцы с изящно расписными изнутри крышками. У стены находится поставец, имеющий вид горки с уступами, на котором расставлена столовая посуда. Также в столовой выставлены иноземные вещи, свидетельствующие о развитии торговых связей России с Востоком и Западом. Среди них — шведское паникадило, полавочники турецкого бархата, немецкая гравюра, портрет боярина Т. Стрешнева в раме (в те времена портреты только входили в обиход и их могли себе позволить лишь небольшой круг знати), шкаф с слюдяными створками, фигурным фронтоном, и украшенными росписью в виде крупных тюльпанов, нижними дверьми.

Смежная со столовой комната, оформлена как кабинет боярина. Окна её обращены во двор. В комнате представлена будничная обстановка домашних дел и служила для досуга главы дома. Под иконой расположен рабочий стол с письменными принадлежностями. Возле стола стоит кресло, лавка и два стула. Также в комнате стоит сундук-теремок с книгами в кожаных переплетах, глобус голландской амстердамской работы 1642 г., портрет русского дипломата XVII в. и думного дьяка И. Т. Грамотина и картина «Осада Смоленска польско-литовскими войсками в 1610 г.». Две стены комнаты обиты сукном и ещё две — золоченой фландрской кожей, считавшейся в те времена, особо изысканным украшением. Возле входной двери расположена печь из зеленых поливных изразцов, с рельефными изображениями исторических сюжетов, сказок и бытовых сцен («Александр Македонский», «Соловей-разбойник», «Борцы борются» и другие).

Проход в другую половину дома, состоящую из двух помещений, проходит через площадку лестницы. Первое от лестничной клетки помещение оформлено в виде сеней, служившие в боярских домах и как «спальные чуланы», и как места хранения необходимых в повседневной жизни вещей. По комнате на лавках расставлены ларцы, шкатулки и коробья, в которых находятся кружева и ткани. В стенных нишах расположен кокошники (женские головные уборы) и барабан с коклюшками и сколками. Отсюда же, из сеней — вход в женскую комнату, светелку, в которой окна с трех сторон. Таковое расположение женской комнаты, за сенями, в изолированной части дома, лучше всего передает характерные особенности женского быта XVII в. Единственное развлечение для женщины того времени (если, конечно же она не умела читать) было шитье, которое и заполняло досуг. Соответственно и основная обстановка интерьера светлицы — предметы, связанные с шитьем: пяльцы, в них образцы орнаментального шитья, сундук-укладка с шитьем, на стене — шитая пелена с изображением Христа во гробе (Плащаница). Помимо этого в светлице находятся зеркало со створками, «коробья» и ларец для тканей и драгоценностей, широкая лавка, крытая бархатом, на ней подголовок — ларец со скошенным верхом, который ночью ставили в изголовье постели, под подушку.

Далее, из жилых комнат, в подвал XVI в., некогда принадлежавший боярину Никите Романовичу ведёт внутренняя лестница. В подвале стоят сундуки для денег и ценностей, тканей, одежды и обуви, железные светцы, посуда. Помимо этого — предметы, которые напоминают о военной службе боярина, который был обязан являться на войну при своем вооружении и на своем коне — холодное и огнестрельное оружие, доспехи и конский убор.

Реставрация XXI века

Герб Романовых — с изображением грифона был расположен на фасаде музея над входной дверью северного фасада со стороны улицы Варварки. «В Советское время ниша была заделана, грифон снят и дальнейшая судьба этого памятника не известна. Во время реставрационных работ 1984—1991 гг. нишу раскрыли. Её предназначение выяснили в результате работы в архивах. Нашли ряд малоизвестных проектов Ф. Ф. Рихтера и фотографию 1913 года, на которой изображен император Николай II на фоне северного фасада палат, над входом хорошо виден грифон».

В 2008 годе потомки Ф. Ф. Рихтера — семья Черновых-Рихтеров и Пол Эдвард Куликовский, потомок сестры Николая II, финансово помог реконструировать эти два рельефа с изображением геральдических грифонов на фасадах здания.

См. также

• Знаменский монастырь

Ссылки

• [www.shm.ru/romanovy.html Сайт Государственного Исторического Музея].
• [testan.narod.ru/moscow/museum/pal_rom.htm Музеи и исторические места Москвы, Палаты бояр Романовых в Зарядье].

Источники информации

• Кондратьев И. К. «Седая старина Москвы».
• Кондратьев И. К. «Памятники архитектуры Москвы».

Отрывок, характеризующий Палаты Романовых

Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.