Палаццо Питти

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Запрос «Питти» перенаправляется сюда; см. также другие значения.
<td colspan="2">

<tr>

Палаццо Питти
Оригинальное название итал. Palazzo Pitti
Период или стиль Возрождение
Тип Палаццо
Архитектор Лука Фанчелли
Начало строительства 1458
Окончание строительства 1464
Первоначальный владелец Лука Питти
Первоначальное назначение резиденция банкира Луки Питти
Современный владелец Коммуна Флоренции
Современное назначение художественная галерея
Сайт www.polomuseale.firenze.it/musei/pitti.php?m=palazzopitti
Широта
Долгота 		43°45′53″ с. ш. 11°15′00″ в. д. / 43.76478° с. ш. 11.25006° в. д. / 43.76478; 11.25006 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=43.76478&mlon=11.25006&zoom=14 (O)] (Я)
Страна Италия
Регион Тоскана
Город Флоренция

Палаццо Питти (итал. Palazzo Pitti) — самый большой из палаццо Флоренции, выдающийся памятник архитектуры кватроченто. Находится на покатой площади того же имени, рядом с садами Боболи. Здание служило резиденцией сначала великим герцогам Тосканским (из родов Медичи и Габсбургов Лотарингских), затем итальянских королей. Сегодня это один из самых крупных музейных комплексов Флоренции, где помещаются Палатинская галерея, Галерея современного искусства, Музей серебра, Музей фарфора, Музей карет и Галерея костюма (крупнейшее в Италии собрание, посвященное истории моды).





История и нынешнее назначение здания

Ранняя история

Строительство этого строгого и неприветливого здания было начато в 1458 году флорентийским банкиром Лукой Питти, главным сторонником и близким другом Козимо Медичи. Ранняя история дворца представляет из себя смесь фактов и выдумок. Как утверждают, чтобы превзойти своего покровителя, Питти приказал рабочим сделать окна своего дворца ещё больше, чем вход во дворец Медичи. Современник Питти Никколо Макиавелли сообщает, что все изгнанные из Флоренции, к тому же и преступники, подлежащие преследованию, находили убежище во дворце, если могли быть полезны строительству[1]. Строительные работы были приостановлены, когда со смертью Козимо Медичи в 1464 году у Питти начались финансовые трудности. Хозяин дворца умер в 1472 году, так и не доведя своё предприятие до конца.

Историк XVI века Джорджо Вазари сделал предположение, что архитектором дворца был Филиппо Брунеллески, а его ученик Лука Франчелли лишь помогал ему, однако сегодня авторство в основном приписывается именно ученику. Помимо очевидных различий между стилями учителя и ученика, это подтверждает и тот факт, что Брунеллески умер за 12 лет до начала строительства. Кто бы ни был его архитектор, видно, что он пошёл против тогдашних модных течений. Рустованный каменный фасад придаёт дворцу могущественный и суровый вид. Хотя Палаццо Питти получился довольно впечатляющим зданием, он всё же не мог тягаться с резиденциями Медичи.

Медичи

В 1549 году разорившийся потомок Луки Бонаккосро Питти продал дворец Элеоноре Толедской, жене великого герцога Тосканского Козимо I Медичи. Переезжая в новое имение, Козимо приказал Вазари расширить здание; добавленная к нему пристройка с тыльной стороны увеличила площадь дворца более чем в два раза, что было во вкусах герцога. Вазари также построил коридор, позже названный его именем, — надземный переход из старого дворца Козимо и места заседания правительства, Палаццо Веккьо, в Палаццо Питти, проходящий через Уффици и Понте Веккьо. Это сооружение позволило герцогу и его семье сделать переезд более лёгким и безопасным. Вначале дворец использовался по большей части для размещения официальных гостей, в то время как главной резиденцией Медичи оставался Палаццо Веккьо. Лишь при сыне Элеоноры Фердинанде I Медичи палаццо стал постоянным местом размещения коллекции произведений искусства семьи Медичи. Земля на холме Боболи была выкуплена для создания на ней парка и садов, ныне известных как сады Боболи. Их устройством занялся состоявший при дворе Медичи садовник-декоратор Никколо Триболо, который умер в следующем году; практически сразу его заменил архитектор Бартоломео Амманати. Исходный план садов был сосредоточен вокруг амфитеатра. Первое представление прошло там в 1476 году; там была показана «Девушка с острова Андрос[en]» Публия Теренция Афра. За ней последовали многие пьесы флорентийских писателей, таких как Джован Баттиста Чини[en]. Исполняемые для развлечения культурного двора Медичи, в них использовались сложные образы придворного сценографа Бальдассаре Ланчи[en].

Дома Лотарингии и Савойи

Дворец оставался главной резиденцией Медичи вплоть до 1737 года, когда умер последний представитель рода Медичи по прямой мужской линии — Джан Гастоне Медичи. Затем он недолго находился в руках его сестры Анны Марии; с её смертью прямая линия рода Медичи угасла и дворец перешёл к новым Великим герцогам тосканским — Лотарингскому дому из Австрии в лице императора Священной Германской Империи Франца I Стефана. Австрийская аренда была ненадолго прервана Наполеоном, пользовавшегося дворцом в период своего контроля над Италией. В 1860 году Тоскана перешла из рук Лотарингского дома к представителям Савойской династии; то же случилось и с Палаццо Питти.

Национализация и наше время

Во время Рисорджименто, когда Флоренция ненадолго стала столицей Итальянского королевства, король Виктор Эммануил II проживал во дворце до 1871 года. В 1919 году его внук Виктор Эммануил III национализировал дворец. Тогда палаццо и другие строения в садах Боболи были поделены на пять отдельных галерей искусств и один музей; с тех пор там стали находится не только оригинальные произведения искусства, но и другие бесценные артефакты из прочих коллекций, приобретённых государством. Открытые для посещения 140 комнат составляют часть интерьера, который был во многом обустроен позже, чем само строение, то есть в XVII и XVIII веках. После того, как в 2005 году во дворце неожиданно было найдено несколько забытых ванных комнат XVIII века, стало известно о замечательных примерах устройства тогдашнего водопровода, которое своим стилем очень напоминает ванные XXI века.

Архитектурные особенности

Уже сама облицовка рустом из огромных блоков, покрывающая весь фасад, выдает претензии на власть и величие, для чего и строился этот дворец. Козимо Медичи Старший был первым, кто использовал стилевые элементы общественных зданий (таких, как Палаццо Веккьо) при сооружении в 1444 году своего личного дворца, известного сегодня под названием Медичи-Риккарди. Соперничавшее с Медичи семейство Питти не хотело уступать, но ему не хватило средств, чтобы завершить строительство. В отместку, правда, с опозданием, Элеонора Толедская, супруга Козимо I, приобрела дворец в 1549 году. С 1558 года начались работы по расширению здания под руководством Амманнати, а затем его учениками, но с учётом первоначального проекта. Так возник один из самых грандиозных флорентийских дворцов с фасадом длиной 205 м и высотой 38 м. Чёткое членение самого дворца и той его части, которая выходит во внутренний двор Амманнати, достигнуто благодаря применению сильно подчёркнутых пилястр и полукруглых арок.

Интерьер

Роскошный интерьер бросается в глаза уже при посещении Appartamenti Monumentali: белая и золотистая лепнина, ценные гобелены и шёлковые обои, удивительные фрески и необычная подлинная мебель.

Палатинская галерея

Пышное убранство помещений Палатинской галереи, оформленных в стиле барокко, создаёт несравненный, а для многих просто ошеломляющий фон для уникальных художественных произведений. Особого внимания заслуживают мифологические залы, расписанные Пьетро да Кортона (залы Венеры, Аполлона, Марса, Юпитера и Сатурна). Собирать эту единственную в своём роде коллекцию картин начали Медичи, а Лотарингские герцоги дополнили её; правда, картины размещали по собственному усмотрению и вкусу. Они должны были служить чисто декоративным целям, тем не менее их расположение с тех пор не менялось, внося дополнительный шарм в общую атмосферу этого уникального собрания произведений искусства. Ни в одном музее мира нет стольких картин Рафаэля, как здесь (их 11); кроме того, в галерее несколько известных картин Тициана, здесь представлены работы венецианцев Тинторетто и Джорджоне, шедевры Рубенса и Ван Дейка, Караваджо и Мурильо, а также произведения флорентийских маньеристов, таких, как Россо Фьорентино, Андреа дель Сарто, Фра Бартоломео, Бронзино и, наконец, самого Понтормо.

Галерея современного искусства

В Галерее современного искусства в основном представлены произведения итальянских живописцев XIX в. Большое влияние на всю итальянскую живопись в конце того века оказала флорентийская группа художников под названием «Маккьяйоли» (итал. macchia — пятно). Такое название она получила за свободную манеру письма яркими цветовыми пятнами.

Музей серебра

В Музее серебра (итал. Museo degli Argenti) находится уникальная коллекция ваз, собранная Лоренцо Великолепным. Здесь есть древнеримские амфоры, вазы империи Сасанидов, образцы из Византии и Венеции XIV века. Разнообразие экспонатов просто поражает — тут можно увидеть драгоценные камни, золотые и серебряные изделия, слоновую кость. В этой сокровищнице собраны просто сказочные богатства. Ценнейшие изделия золотых дел мастеров рассеяны по многим залам, но не все из них принадлежат итальянцам, есть экземпляры из Германии и других стран. Здесь можно полюбоваться миниатюрной площадью Синьории, выложенной золотом и драгоценными камнями.

В культуре

Палаццо Питти показан в компьютерной игре Assassin's Creed II. По сюжету, в 1498 году главный герой вместе с Никколо Макиавелли проникают на переполненную толпой площадь Питти перед дворцом, чтобы найти и остановить безумного монаха Савонаролу, захватившего власть в городе[2].

Галерея

Напишите отзыв о статье "Палаццо Питти"

Примечания

  1. ↑ Лука Питти на [www.florentzia.ru/info/info_01/info_01_08.htm www.florentzia.ru]
  2. ↑ [assassinscreed.wikia.com/wiki/Palazzo_Pitti assassinscreed.wikia.com]

Ссылки

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 Для улучшения этой статьи желательно?:
</div>

Отрывок, характеризующий Палаццо Питти

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Палаццо_Питти&oldid=80557750»