Палдиски маантеэ

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Палдиски маантеэ
Таллин
эст. Paldiski maantee

Палдиское шоссе между Таллинским зоопарком и торговым центром Рокка-аль-Маре
Общая информация
Страна

Эстония

Регион

Харьюмаа

Город

Таллин

Округ

Пыхья-Таллинн, Кесклинн, Кристийне, Хааберсти

Протяжённость

11,3 км[1]

Троллейбусные маршруты

1, 5

Автобусные маршруты

21, 21b, 22, 37, 42, 43, 46, 47

Прежние названия

нем. Wieckscher Weg; эст. Läänemaa (Западная дорога); нем. Hapsalsche Strasse, Rogerwiecksche Strasse (Хаапсалуская улица, Рогверикская дорога); нем. Baltischport, Baltischportsche Strasse (Балтийскопортская улица); нем. Wittenhofi Strasse (Витенховская улица); нем. Haberscher Weg (дорога Хааберсти); эст. Toompea alevis (поселок Тоомпеа); нем. Grosse Strasse (Большая улица); нем. Breite Strasse (Широкая улица); нем. Neugasse (Новый переулок); нем. Katzenschwanz (Кошачий хвост)[2]

Координаты: 59°26′06″ с. ш. 24°43′57″ в. д. / 59.43500° с. ш. 24.73250° в. д. / 59.43500; 24.73250 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.43500&mlon=24.73250&zoom=12 (O)] (Я)

Па́лдиски ма́нтеэ, или Па́лдиское шоссе́ (эст. Paldiski maantee) — улица в Таллине, Эстония. Начинается в центре города, от бульвара Тоомпуйестеэ, идёт в западном направлении, проходит по границам районов Пыхья-Таллинн и Кесклинн, затем Пыхья-Таллинн и Кристийне, наконец, Пыхья-Таллинн и Хааберсти и доходит до границы города, где переходит в шоссе Таллин-Палдиски. Это одна из самых длинных улиц города, её длина около 11,3 км[1].





История

Дорога на этом месте, ведущая к западным границам города, впервые появилась на плане Таллина в XVII веке. Она начиналась от Харьюских ворот в крепостной стене (ныне не существующих) и проходила по местам, где сегодня располагаются бульвар Тоомпуйестеэ и улица Эндла. Неизвестно в точности, куда дорога вела; среди возможных направлений — город Хаапсалу или шведская крепость, располагавшаяся приблизительно в 50 километрах от Таллина на берегу залива Рогервик (сегодня Палдиский залив).

На протяжении веков дорога многократно меняла своё название, причём разные её части назывались по-разному. У самого начала улицы её отрезок между современным бульваром Тоомпуйестеэ и улицей Техника улицу эстонское население называло Toompea alevis (с эст. — «поселок Тоомпеа»), так как этот отрезок находился во владении Верхнего города; население самого Верхнего города называло этот отрезок в разные времена Grosse Strasse (с нем. — «Большая улица»), Breite Strasse (с нем. — «Широкая улица»), Neugasse (с нем. — «Новый переулок»), Katzenschwanz (с нем. — «Кошачий хвост»). Последнее название закрепилось в эстонском переводе Kassisaba за всем районом между Тоомпуйестеэ, Палдиским шоссе, улицами Техника и Эндла. В районе нынешнего Лиллекюла улица назывались Wittenhofi Strasse (с нем. — «Витенховская улица», по имению Виттенхов, располагавшемуся в этом месте), вблизи озера ХаркуHaberscher Weg (с нем. — «дорога Хааберсти», по мызе Хааберсти). Дальше от города дорога в разные времена носила названия Wieckscher Weg, Läänemaa, (с эст. — «Западная дорога»), Hapsalsche Strasse (с нем. — «Хаапсалуская улица»), а также Rogerwiecksche Strasse (с нем. — «Рогервикская дорога», по названию города Палдиски до 1762 года — Рогверик, калька со швед. Rågervik). В 1789 году, после переименования Рогверика в Балтийский порт, улица стала называться Baltischport (с нем. — «Балтийский порт»), а с 1789 года Baltischportsche Strasse (с нем. — «Балтийскопортская улица»). С 1922 года, после переименования Балтийского порта в Палдиски, улица стала называться Paldiski maantee (с эст. — «Палдиское шоссе»)[2][3].

После того, как Ревель был захвачен российскими войсками в ходе Северной войны в 1710 году, возникла необходимость в новой военно-морской базе к западу от города. Подходящим местом был сочтён Рогервикский залив. В 1715 году Пётр I лично проехал по дороге к заливу, осмотрел его и принял решение строить гавань для военного флота. После смерти Петра строительство шло вяло, а вскоре было заброшено. Была заброшена и дорога. После восшествия на престол Екатерины II в 1762 году строительство было возобновлено, гавань в том же году была переименована в Балтийский порт (эстонское название города — Палдиски — представляет собой эстонизированный вариант слова «Балтийский»), и шоссе снова приобрело важное значение[2].

Значимые места

Вследствие большой Палдиского шоссе, его застройка не формирует какого-либо однородного комплекса. Сама улица, по сути, не образует единой магистрали, а состоит из нескольких связанных между собой отрезков.

В начале улицы располагается несколько гостиниц, а также дома постройки начала и середины XX века. Дорога проходит под железнодорожным виадуком, проходит мимо троллейбусного парка и ипподрома. Вблизи ипподрома от Палдиского шоссе ответвляется Мустамяэ теэ. Далее на улице расположен комплекс из нескольких медицинских учреждений: психоневрологическая клиника, инфекционная больница, больница и поликлиника Меримеэсте (Портовая). Улица следует мимо Коплиского залива и леса Вескиметса, затем проходит мимо Таллинского зоопарка. Вблизи зоопарка от улицы ответвляется Рокка-аль-Маре теэ, ведущая к музею под открытым небом. Далее дорога проходит мимо торгового центром Рокка-аль-Маре и концертного комплекса Саку Суурхалль. Рядом с комплексом к дороге примыкают улицы Эхитаяте теэ и Раннамыйза теэ. Затем дорога проходит по краю микрорайона Вяйке-Ыйсмяэ и мимо озера Харку. Вблизи озера к Палдискому шоссе примыкает улица Ярвеотса теэ. Недалеко от озера Палдиское шоссе подходит к границе города и переходит в шоссе Таллин—Палдиски[3].

Общественный транспорт

По Палдискому шоссе следуют маршруты 1-го и 5-го троллейбусов (до ипподрома), а также 6-го и 7-го троллейбусов (до Вяйке-Ыйсмяэ), кроме того, на разных участках по улице проходит несколько автобусных маршрутов, в том числе 21, 21Б, 22, 26, 26А, 33, 37, 46, 47, 40, 59[4].

Галерея

Палдиское шоссе
Начало улицы  
Жилой дом в начале улицы  
Железнодорожный виадук  
Вблизи ипподрома  
Круговая развязка около Вяйке-Ыйсмяэ  

Напишите отзыв о статье "Палдиски маантеэ"

Примечания

  1. 1 2 [www.mnt.ee/public/keskkonnakaitse/myra2012/Maanteel6ikude_strateegilise_myrakaardi_seletuskiri_Terviseametile_ELLE_160712.pdf Välisõhu strateegiline mürakaart maanteelõikudes, mida kasutab üle kolme miljoni sõiduki aastas. Seletuskiri] (эст.) : отчёт. — 2012. — L. 7.
  2. 1 2 3 Л. Лифшиц. [www.moles.ee/06/Apr/11/13-1.php На императорской дороге] // «Молодёжь Эстонии» : газета. — 2006. — Т. 11 апреля.
  3. 1 2 Л. Сурков. [www.moles.ee/06/Apr/11/13-1.php «Кошачий хвост» в центре столицы] // «Молодёжь Эстонии» : газета. — 1999. — Т. 2 марта.
  4. [soiduplaan.tallinn.ee/#bus/map Sõiduplaanid (Планы маршрутов общественного транспорта Таллина)] (эст.). www.tallinn.ee. Проверено 30 октября 2013.

Отрывок, характеризующий Палдиски маантеэ

– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.