Пален, Константин Иванович

Константин Иванович Пален<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Псковский губернатор
26 февраля 1864 — 1 января 1867
Предшественник:	Валерий Николаевич Муравьев
Преемник:	Борис Петрович Обухов
Министр юстиции
15 октября 1867 — 30 мая 1878
Предшественник:	князь Сергей Николаевич Урусов
Преемник:	Дмитрий Николаевич Набоков
Член Государственного совета по назначению
1878 — 1912
Рождение:	12 января 1833(1833-01-12) с. Вишенки, Митава
Смерть:	2 мая 1912(1912-05-02) (79 лет) имение Гросс-Ауц, Курляндская губерния
Род:	Палены

Граф Константин Иванович Пален (12 января 1833, Митава — 2 мая 1912, Курляндская губерния) — русский государственный деятель из рода Паленов, псковский губернатор (1864—1867), министр юстиции (1867—1878), член Государственного совета (с 1878 года).

Биография

Сын графа Ивана Петровича Палена (1784—1856), внук графа Петра Алексеевича Палена, возглавлявшего заговор против императора Павла I. Окончил курс Санкт-Петербургского университета по юридическому факультету со степенью кандидата прав в 1853 году.

С 1855 года состоял на службе в канцелярии Государственного совета. Во время крымской войны состоял членом комиссии, посланной императрицей Марией Александровной в Севастополь, для возможного облегчения страданий раненых. Здесь Пален провел последние три месяца осады. Из восьми членов этой комиссии лишь трое вернулись из Севастополя: остальных там не стало. Сам Пален заразился и долго болел тифом. За Крымскую кампанию был награждён орденами Св. Анны 3-й степени и Св. Владимира 4-й степени.

Перейдя в Министерство внутренних дел, Пален занимал пост вице-директора департамента исполнительной полиции. В 1864 году в чине действительного статского советника назначен псковским губернатором. В 1867 году произведён в тайные советники, пожалован статс-секретарем и назначен сначала товарищем министра юстиции, а осенью того же года — министром юстиции. Управление Министерством юстиции графом Паленом, явившегося на смену Д. Н. Замятнину, который стремился к практическому осуществлению судебных уставов в том объеме, в каком они были задуманы, представляет собой ряд первых по времени отступления от уставов, отчасти фактических (назначение «исправляющих» должность судебных следователей вместо утверждённых в должности; прекращение открытия советов присяжных поверенных), отчасти формальных, то есть сопряженных с изменением самого текста законов (закон 9 мая 1878 года, ограничивший круг действий суда присяжных). В 1869 году пожалован орденом Св. Владимира 2-й степени. В начале 1878 года, 37 лет от роду, произведён в действительные тайные советники. Оставив летом 1878 года пост министра юстиции, граф Пален сделан был членом Государственного совета. В 1879 году назначен членом особой комиссии для предварительного соображения дела о введении мировых судебных установлений в Прибалтийских губерниях; в этом же году участвовал в трудах комиссии при Государственном совете по вопросу о тюремном преобразовании. В 1883 году назначен председателем комиссии, учрежденной для пересмотра действующих о евреях в империи законов; в 1884 году назначен членом особой комиссии для составления проектов местного управления. Во время коронования императора Александра III состоял верховным церемониймейстером, а в 1896 году — верховным маршалом церемонии священного коронования императора Николая II и Александры Фёдоровны.

Был награждён орденом Св. Андрея Первозванного и бельгийским орденом Леопольда I.

2 мая 1912 года Константин Иванович Пален скончался и был похоронен в Курляндской губернии, в своем имении Гросс-Ауц.

Семья

Жена (с 30 апреля 1857 года) — графиня Елена Карловна Толь (1833—1910), фрейлина двора, дочь генерала от инфантерии графа К. Ф. Толя, лютеранка. В период губернаторства мужа в Пскове принимала активное участие в общественной жизни города. Была попечительницей Псковского детского приюта святой Ольги. В 1865 году по её инициативе в городе было создано первое женское благотворительное общество святой Марии. В 1876 году графиня Пален была награждена орденом Св. Екатерины (меньшого креста). В 1906 году по ходатайству псковского губернского попечительства детских приютов была пожаловала звание пожизненного почётного члена этого попечительства. Умерла в 1910 году в Санкт-Петербурге. Дети:

• Мария (1858—1927), фрейлина.
• Пётр (1859—1912), камергер, дипломат.
• Константин (1861—1923), гофмейстер, сенатор.
• Елена (1863— ?), с 1882 года замужем за бароном Фёдором Адольфовичем Пилар фон Пильхау (1858—1916).
• Евгения (1865 — после 1935), фрейлина, с 1884 года замужем за бароном Адольфом Адольфовичем Пилар фон Пильхау (1851—1925), лифляндским предводителем дворянства, членом Государственного совета.
• Наталия (1866—1929), с 1898 года замужем за графом Арнольдом фон Медемом.
• Иван (1869—1941), камергер.

Источники

• Almanach de St-Petersbourg. Cour, monde et ville. 1912
• Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб.: 1890—1907.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01004161228#?page=103 Альманах современных русских государственных деятелей]. — СПб.: Тип. Исидора Гольдберга, 1897. — С. 41.

Ссылки

• [hrono.ru/biograf/bio_p/palen_ki.html Хронос]
• [www.genproc.gov.ru/history/history/person-12001/ Биография на сайте Генеральной прокуратуры]

Отрывок, характеризующий Пален, Константин Иванович

Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.