Палеоиндейцы

Палеоиндейцы — условное наименование первых людей, заселивших Американский континент в конце последнего ледникового периода (в Европе — Вислинское оледенение, в Северной Америке — висконсинское оледенение). Процесс заселения Америки является предметом споров и исследований.

Хронология

См. также: Теории прибрежных миграций

Согласно современной точке зрения, первые люди прибыли в Америку через ещё существовавший тогда Берингов перешеек (Берингию) между Сибирью и Аляской. По наиболее распространённой точке зрения, первое переселение состоялось около 11 тыс. лет назад (хотя есть и гипотезы более раннего переселения — см. статьи Лузия (ископаемый человек), Ньеде Гидон). Остаётся предметом споров их путь по американскому континенту: либо от Аляски по Тихоокеанскому побережью, либо по центральной части материка через свободное от льдов пространство между Лаурентийским ледяным щитом и глетчерами Береговых хребтов на территории Юкон в Канаде.

Находки в XXI в. человеческой ДНК в пещерах Пэйсли в штате Орегон указывают скорее на перемещение вдоль побережья около 14300 лет назад. Отдельные находки в Монте-Верде (Чили) или Мидоукрофте (Пенсильвания) также позволяют сдвинуть дату первого переселения на более ранний срок. Весьма спорной является датировка находки в Пещерах Блуфиш.

«Аборигены Америки»

См. также: Кенневикский человек и Лузия (ископаемый человек)

Древнейшие человеческие останки в Америке, по мнению некоторых антропологов, имеют «неиндейские» черты лиц. На основании этого археологи Вальтер Невеш и Эктор Пуччарелли сформулировали гипотезу об «аборигенах Америки», прибывших в Америку на несколько тысяч лет ранее индейцев (носителей американоидной расы), и позднее ассимилированных или истреблённых ими.

Отдельные культуры

Культура Кловис

Первой широко распространённой археологической культурой доколумбовой Америки была культура Кловис, известная также как культура Льяно, названная по месту находок у г. Кловис в штате Нью-Мексико. Датируется 11500 — 11000 гг. до н. э. Для данной культуры характерны своеобразные наконечники стрел из кремня и роговика с желобчатым основанием и двусторонним ретушированием поверхности.

Люди культуры Кловис занимались охотой и собирательством и кочевали небольшими семейными группами по Северной и Центральной Америке вплоть до Панамы, то есть по территории, в тот период всё ещё покрытой тающими массами льда. К югу от Панамы вместо наконечников типа Кловис встречаются возникшие примерно одновременно наконечники в виде «рыбьего хвоста». У них желобок отсутствует, вместо этого вблизи от нижнего конца имеется уступ, уменьшающийся и исчезающий на конце, за что наконечники и сравнивают с рыбьими хвостами.

Фолсомская традиция

После культуры Кловис возникла традиция Фолсом (ранее именовавшаяся также культура Фолсом или культура Линденмайер), названная по месту находок в штате Нью-Мексико. Данная надкультурная традиция существовала в период около 10 500 — 9500 гг. до  н. э. и отличается довольно широким спектром охотничьей добычи (дичи), что, возможно, было связано с вымиранием мегафауны по окончании последнего оледенения. Наконечники копий (стрел) — существенно меньшего размера, чем у предшествующей культуры Кловис.

Поздние палеоиндейские культуры

Культуры, возникшие после Кловис и Фолсом, были региональными. Общей чертой было то, что наконечники стрел, как правило, уже не имели желобка, а также вновь стали крупными, как и во времена культуры Фолсом.

К этим поздним культурам относятся культура Долтон и Культура Сан-Патрис на юго-востоке Северной Америки, а также культура Плано на юго-западе Мексики.

Переход к архаичным индейским культурам

Окончание «палеоиндейского периода» (именуется также литическим, по аналогии с палеолитом в Евразии и Африке) обычно датируют около 8000 г. до н. э. (для востока Северной Америки и для Месоамерики, на прочих землях Америки этот период продолжался существенно дольше). За ним следует архаичный период доколумбовой хронологии, когда появляются первые элементы оседлости и примитивная керамика. В западной части Северной Америки после исчезновения культуры Кловис трудно установить чёткую периодизацию, отдельные культуры занимают очень небольшие пространства, нередко в археологических слоях наблюдаются значительные зияния. В Центральной Америке и в значительной части Южной Америки с окончанием Фолсомской традиции развитие идёт совершенно своим путём, непохожим на остальные области Америки.

На территории США наибольшая концентрация палеоиндейских памятников обнаружена на севере штата Алабама. Из этих памятников наиболее интересными в стратиграфическом плане являются Скальные жилища Стэнфилд-Уорли, где наблюдается последовательность слоёв от позднего литического вплоть до миссисипского периода.

Генетика

Среди индейцев представлены следующие гаплогруппы:

• гаплогруппа C (Y-ДНК)
• гаплогруппа Q (Y-ДНК)
• гаплогруппа R1 (Y-ДНК)
• гаплогруппа A (мтДНК)
• гаплогруппа B (мтДНК)
• гаплогруппа C (мтДНК)
• гаплогруппа D (мтДНК)
• гаплогруппа X (мтДНК)
• некоторые другие крайне редкие гаплогруппы Y-ДНК и мтДНК

У изолированного племени ботокудо из Бразилии обнаружена некоторая генетическая общность с полинезийцами, что может свидетельствовать о следах одной из наиболее ранних миграций до прихода предков большинства современных индейцев.

Останки

• Кенневикский человек
• Лузия (ископаемый человек)

Памятники

• Культура Кловис
• Куэва-де-лас-Манос
• Монте-Верде
• Серра-да-Капивара
• Шегианда

Литература

• Brian M. Fagan. Das frühe Nordamerika — Archäologie eines Kontinents. — München: C. H. Beck, 1993. — ISBN 3-406-37245-7.
• Wolfgang Haberland. Amerikanische Archäologie. — Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1991. — ISBN 3-534-07839-X.

Отрывок, характеризующий Палеоиндейцы

Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.