Палеологи

Палеологи
Эмблема Палеологов, часто ошибочно воспринимаемая как герб Византийской империи
Страна:	Византийская империя
Родоначальный дом:	Сама династия не является ответвлением какого-либо царского дома, но среди предков императоров присутствуют Комнины и Ангелы
Титулы:	Император Византии, Деспот Мореи, Маркиз Монферратский
Основатель:	Первый известный представитель — Никифор Палеолог, Первый император — Михаил VIII Палеолог
Последний правитель:	Константин XI Драгаш
Год основания:	XI век
Прекращение рода:	Старшая линия пресеклась в 1502 году, представители других линий живут до сих пор
Смещение:	1453
Национальность:	Греки
Младшие линии:	Маркграфы Монферрат (Палеологи)
[ru.rodovid.org/wk/Род:Палеоло́ги Палеологи] на Родоводе

Эта статья о дворянском роде; о носителях фамилии см.: Палеолог (значения).

Палеоло́ги (греч. Παλαιολόγοι) — последняя и наиболее долговечная династия императоров Византии, правившая на протяжении двух столетий — со времени изгнания Михаилом VIII из Константинополя крестоносцев в 1261 году до взятия Константинополя турками в 1453 г. Отдельные Палеологи делили полноту власти с представителями рода Кантакузинов. С правлением Палеологов связан последний подъём византийского искусства, известный как палеологовское возрождение и, в то же время, упадок государства и окончательное крушение Византийской империи.

Происхождение и этимология

Происхождение семейства Палеологов (чьё имя значит «торговец старьём»; впоследствии переосмысливалось как «древний родом»; либо «древлеречивый» — от греч. παλαιός — «древний» и греч. λόγος — «слово») теряется во мраке времени. Есть предположения, что это была греческая по происхождению династия.

Кроме того, есть предположения, что Палеологи происходили из Малой Азии. Любопытно, что двуглавый орёл, герб Палеологов, впервые появляется именно в этом регионе в качестве символа Хеттского царства.

Также существует легенда, приписывающая Палеологам римское происхождение и утверждающая, что они приехали в Византий (Константинополь) вместе с Константином Великим. Недостоверность этих идей была доказана Шарлем Дюканжем, но они продолжают проскальзывать, хотя и в разной форме, в современных исследованиях.

Кроме того, существует устная традиция очень сомнительной достоверности, утверждающая, что родное место Палеологов — итальянский город Витербо.

Предки Михаила VIII

Никифор Палеолог, наместник Месопотамии, пожалованный титулом Hypertimos, оказал большие услуги императору Никифору Вотаниату, а по отречении последнего от престола — Алексею Комнину и погиб в 1081 году под Диррахием, осаждённом Робером Гвискаром, герцогом Апулии, Калабрии и Сицилии..

Сын Никифора, Георгий Палеолог, был деятельным помощником Алексея Комнина, мужественно защищал Диррахий.

Михаил (вероятно, сын предыдущего), победоносно воевал в Южной Италии с сицилийским королём Вильгельмом.

Из других представителей этого рода: современник предыдущего, Георгий Палеолог, исполнявший различные дипломатические миссии императора Мануила Комнина и Алексей Палеолог — зять и наследник византийского императора Алексея III Ангела, скончавшийся, однако, ранее своего тестя.

Андроник Палеолог, принявший, как и его потомки, имя Комнина и облечённый в сан Megas Domestikos при дворах Феодора Ласкариса и Иоанна Ватаца, был военачальником, и сражался против врагов Никеи — Латинской империи, Венеции и Генуи. В 1246, после захвата Никеей Фессалоник, Андроник был назначен их наместником. Однако, несмотря на это, Феодор Ласкарис испытывал неприязнь к семейству Палеологов, видя в них угрозу для своей власти.

Восшествие на престол

Сын Андроника — Михаил Дука Ангел Комнин Палеолог — по знатности рода превосходил едва ли не всех греков своего времени. Как свидетельствует имя, среди его предков (по женской линии) были как царственные Комнины, так и их неприятели Ангелы. Михаил имел большой авторитет как среди аристократии, так и среди простых греков. Авторитет Михаила был настолько велик, что патриарх Арсений Авториан доверил ему ключи от государственной казны и делился с ним своими тайными мыслями о будущем Византии. В это же время Георгий Музалон, назначенный умирающим Феодором II Ласкарисом опекуном юного Иоанна IV, был убит. Нужен был новый опекун. Среди претендентов на престол были представители многих знатных семей: Кантакузины, Стратигопулы, Ласкарисы, Ангелы, Нестонги, Тарханиоты, Филантропины. Но Михаил щедро подкупал чиновников и людей из окружения патриарха (в чём ему немало помог доступ к казне), и на собрании его избрали опекуном. Но когда это решение было принято, хитрый царедворец заупрямился, ссылаясь на клятву, которую он дал Феодору II, и в которой обещал никогда не посягать на престол. Пришлось патриарху освободить Михаила от этой клятвы. Михаил стал законным опекуном и получил титул деспота. Вскоре после этого он провёл блестящую военную кампанию против Ахайи. После такого события Михаилу Палеологу не стоило особого труда провести комбинацию, вследствие которой аристократы подняли вопрос о царском достоинстве опекуна-деспота. И тогда прошло собрание аристократии, на котором Михаил стал соправителем малолетнего Иоанна IV под именем Михаила VIII Палеолога., а спустя два года, вскоре после захвата Константинополя, ослепил и заточил в тюрьму уже никем не поддерживаемого Иоанна, став единоличным императором Византии.

Предки Михаила Палеолога

8. Михаил Дука Палеолог                       4. Алексей Дука Палеолог (1140–1203)                             2. Андроник Дука Комнин Палеолог (1190–1252)                                   10. Иоанн Кантакузин (1110–1176)                       5. Ирина Палеологина                             22. Император Андроник I Комнин (1108–1142)               11. Мария Комнина (род. 1126)                       23. Ирина Айнейадисса (ум. 1151)               1. Михаил VIII Палеолог                                         24. Андроник Дука Палеолог               12. Георгий Комнин Дука Палеолог (1125–1168)                       25. неизвестный Комнин               6. Алексей Комнин Палеолог (ум. 1204)                             26. Генри де Перси               13. Ирина Комнина Кантакузина                       27. Идония Клиффорд               3. Феодора Ангелина Палеологина (род. 1200)                                   28. Андроник Дука Ангел (ум. 1185)               14. Император Алексей III Ангел (1153–1211)                       29. Евросинья Кастамонитисса (ум. 1195)               7. Ирина Комнина Ангелина (ум. 1203)                             30. Андроник Дука Каматир (ум. 1176)               15. Императрица Евросинья Дукина Каматира (1155–1211)                       31. Ne Кантакузин

Византия во времена правления Палеологов

Правление Михаила VIII Палеолога

Михаи́л VIII Палеоло́г (греч. Μιχαήλ Η΄ Παλαιολόγος) (1224/1225 — 11 декабря 1282) — византийский император с 1261 (как никейский император — с 1259), основатель династии Палеологов.

Михаил VIII Палеолог начал свой путь к трону как регент при наследнике никейского императора Феодора II Ласкарида — малолетнем Иоанне IV, которого он ослепил 25 декабря 1261 года, что делало невозможным вступление Иоанна IV на престол. Внутренняя политика Михаила была реакцией на политику Ласкаридов. Ставленник крупной земельной аристократии, он сделал наследственными пронии, тем самым резко ослабив централизаторскую функцию империи. Денежные раздачи служилому сословию были увеличены, вследствие чего возросли налоги, при взимании которых были отменены льготы военным поселенцам-акритам на восточной границе Никеи.

Стремясь обрести союзников в борьбе против Латинской империи, Михаил заключил в 1261 году с Генуей Нимфейский договор. Не принеся никаких практических результатов, договор имел для страны массу отрицательных последствий. 25 июля 1261 г. греческий полководец Алексей Стратигопул без всякой помощи со стороны генуэзцев вошёл в Константинополь. 15 августа Михаил вступил в столицу и был повторно провозглашён императором в Соборе святой Софии.

Лишение Иоанна IV зрения по его приказу вызвало конфликт Михаила с назначенным им же Патриархом Арсением (Αρσένιος Αυτωρειανός), который в 1262 году отлучил императора от Церкви; впоследствии был принят обратно в церковное общение по принесении покаяния.

Михаил VIII стремился всячески не допустить вторжения монголов, которые к этому времени уже завоевали несколько государств Малой Азии, монгольским вассалом, например, стала Трапезундская империя. Император проводил политику мирных взаимоотношений с кочевниками, он был и инициатором создания византийско-монгольского альянса, позволившего на время избежать длительных конфликтов с монголами. Сначала он заключил мирное соглашение с Золотой Ордой в 1263 году, а спустя два года выдал свою внебрачную дочь Марию Палеолог за правителя государства Хулагуидов ильхана Абака, заключив с ним союзный договор. Однако, предотвратить вторжение кочевников императору не удалось. Хан Золотой Орды Берке, недовольный заключением союза между Византией и главным своим противником на Кавказе государством Хулагуидов, организовал в том же 1265 году совместный монгольско-болгарский поход на Византию. Войска союзников разграбили Фракию и вынудили Михаила VIII освободить египетское посольство, которое тот задержал в Константинополе. После этого монголы неоднократно вторгались на территорию Византии. В 1273 году после очередного набега Михаил VIII отдал в жёны золотоордынскому беклярбеку Ногаю свою дочь Евфросинию Палеолог. Благодаря этому союзу он использовал монгольскую помощь во время двух болгарских походов на Византию в 1273 и 1279 годах. Монгольский отряд численностью 4000 воинов был отправлен в Константинополь и в 1282 году для борьбы с деспотатом Фессалии.

Царствование Михаила повлекло существенные перемены в геополитической ситуации в Восточном Средиземноморье. Пытаясь ослабить обретённое генуэзцами по Нимфейскому договору преимущество, Михаил был вынужден вернуть ряд привилегий Венеции. Главным его противником на Западе стал Карл Анжуйский, под власть которого перешли Сицилийское королевство и южная Италия. Дипломатическое мастерство Михаила увенчалось подписанием Лионской унии в 1274 году с папой, который запретил Карлу нападать на Византию. Однако позже уния породила оппозицию среди его подданных, и смерть Михаила прошла незамеченной.

Правление Андроника II Палеолога

Андро́ник II Палеоло́г (греч. Ανδρόνικος Β' Παλαιολόγος) (1259/1260 — 13 февраля 1332) — император Византийской империи в 1282—1328 гг.

В конце 1282 года Андроник II Палеолог отменил введённую его отцом Михаилом VIII церковную унию с западной (католической) церковью. Проводил политику присоединения к Византии Фессалии, Эпира, отделившихся после четвёртого крестового похода (1204).

Андроник II продолжил политику своего отца по поддержанию византийско-монгольского альянса. Около 1295 года он предложил правителю государства Хулагуидов Газан-хану династический брак в обмен на помощь монголов в борьбе с турками-сельджуками на восточных границах империи. Газан принял предложение, а также пообещал военную поддержку. Однако в 1304 году он умер, но его преемник Олджейту продолжил переговоры, заключив в 1305 году с Византией союзный договор. В 1308 году Олджейту отправил монгольское войско численностью 30 000 воинов в Малую Азию, вернув Византии захваченную ранее турками Вифинию. Андроник II стремился поддержать мир и с Золотой Ордой, выдав двух своих дочерей за ханов Тохту и Узбека. Но в конце правления Андроника II отношения между Византийской империей и Золотой Ордой резко испортились. Около 1320—1324 годов монголы вторглись во Фракию, в очередной раз разграбив её. В связи с распадом государства Хулагуидов после смерти в 1335 году ильхана Абу Саида Византия потеряла и своего главного союзника на востоке. В 1341 году монголы даже планировали захватить Константинополь, и император Андроник III был вынужден отправить к ним посольство, чтобы предотвратить вторжение.

Неудачно вмешался в борьбу между Венецией и Генуей, что привело в начале XIV в. к усилению засилья венецианцев в империи. Стремясь дать отпор сильной турецкой армии (к этому времени захватившей почти всю Малую Азию), нанял в 1303 году войско каталонцев во главе с Роже де Флором, которые после убийства их главнокомандующего в 1305 подняли мятеж, опустошили византийские владения, заняли Фессалию и ряд других византийских областей. Попытки централизованного правительства Андроника вызвали сопротивление феодальной знати, выдвинувшей в 1321 году на трон его внука.

Правление Михаила IX Палеолога

Михаи́л IX Палеоло́г (греч. Μιχαήλ Η' Παλαιολόγος) (17 апреля 1278 — 12 октября 1320) — Византийский император, правивший в 1295—1320 гг.

В 1305 г. по приказу Михаила во время переговоров аланы убили кондотьера восставших каталонских наёмников Рожера де Флор. После этого каталонцы, сильно озлобленные на ромеев, объединились с турками, укрепились в Каллиуполе и стали совершать набеги на Фракию. Поскольку дерзость их со временем стала совершенно нестерпима, Михаил собрал войска и подошёл к Апрам. Но едва был дан сигнал к сражению, туркопулы (крещённые турки, сражавшиеся за ромеев) внезапно покинули поле боя. Такая неожиданность отняла у ромеев всю отвагу. Солдаты совершенно не слушали императора и бросились бежать без оглядки. Большая часть пехоты была тогда сильно потрепана каталонцами, которые бросились преследовать ромеев.

После ухода каталонцев в 1308 году Фракию в свою очередь стали опустошать османские турки. Михаил опять собрал войска, призвал крестьян и попытался взять одну вражескую крепость на европейском берегу Геллеспонта. Ромеи были уверены в успехе, так как числом намного превосходили врагов. Однако едва показалась турецкая конница, крестьяне внезапно обратились в бегство. Потом понемногу и остальные ромейские солдаты стали разбегаться. Турки тогда захватили в плен многих знатных ромеев, императорскую казну и палатку.

Правление Андроника III Палеолога

Андроник III Палеолог (1296 — 15 июня 1341) — византийский император, который в течение всего своего правления (1328—1341) безуспешно пытался сдерживать натиск внешних врагов империи.

При императоре Андронике III Палеологе Византия лишилась последних владений в Малой Азии.

Во время царствования Андроника всеми делами заправлял Иоанн Кантакузин, который по его смерти стал в 1347 г. соправителем его сына Иоанна V. Под руководством Кантакузина были предприняты преобразования судебных учреждений и строительство нового флота, с помощью которого удалось отвоевать у генуэзцев острова Хиос, Лесбос и Фокиду. Заметно выросло влияние монастырей, причём в делах не только церковных, но и светских.

В области внешней политики Андроник при содействии своего зятя, болгарского царя Михаила Шишмана, пытался противостоять расширению на юг Сербского царства, но был вынужден в 1334 г. констатировать отпадение от империи Македонии.

С востока ромеев теснили турки во главе с Орханом: в 1331 г. ими была взята Никея, в 1337 г. — Никомедия. Император вступил в военный союз с эмиром Айдына Умуром.

Среди позитивных итогов правления Андроника можно назвать восстановление власти императора в мятежных Фессалии и Эпире.

Гражданская война в Византии (1341—1347)

Предыстория

После смерти императора Андроника III (15 июня 1341 года) был коронован малолетний Иоанн V Палеолог. Однако фактическая власть осталась в руках одного из самых знатных и богатых землевладельцев Фракии — великого доместика Иоанна Кантакузина, ставшего регентом малолетнего императора. Он опирался на крупную провинциальную аристрократию и армию. Его военным центром являлась Дидимотика — мощная фракийская крепость. Оппозицией ему служили чиновники и торгово-ремесленные круги столицы. Однако, пока Андроник III занимал престол, оппозиция была вынуждена мириться с засильем в столице крупной провинциальной знати, так как выступление против Кантакузина означало бы мятеж против самого императора. Теперь же политическая ситуация изменилась. Во главе оппозиции стояли:

• Анна Савойская, мать Иоанна V Палеолога,
• Патриарх Иоанн Калека (Априйский)

• Алексей Апокавк

Вначале конфликт ограничился дворцовыми интригами в Константинополе, так как у границ Византии складывалась сложная внешнеполитическая обстановка. Сербы, турки и болгары угрожали границам империи, а армия находились на стороне Кантакузина.

Воспользовавшись пребыванием Кантакузина в Дидимотике, Апокавк организовал в Константинополе путч, обратившись к народу с прямым призывом к открытой вооружённой борьбе против Кантакузина и его сторонников. Были разграблены дома сторонников Кантакузина, многие из них погибли, оказались в тюрьме или бежали к Кантакузину в Дидимотику. Кантакузин был лишен всех должностей и чинов, его земельные владения были переданы торговцам и ремесленникам. 26 октября 1341 года в Дидимотике сторонники Кантакузина провозгласили его императором. 19 ноября 1341 года состоялась коронация Иоанна V Палеолога, регентом при котором была объявлена Анна Савойская. Алексей Апокавк получил титул эпарха Константинополя.

В Константинополе прокатилась новая волна репрессий против сторонников Кантакузина. Его столичные дворцы подверглись полному разгрому. Начались антифеодальные волнения во Фракии. Феодалов избивали, их имущество грабили, дома разрушали, самих их передавали в Константинополь. Наиболее значительным было восстание в Адрианополе.

Военные действия

К весне 1342 года Кантакузин решил идти на запад, надеясь овладеть Фессалоникой и Македонией. Во Фракии у него осталась лишь Дидимотика. Но в это время в Фессалонике началось восстание зилотов против сторонников Кантакузина. Они были изгнаны из города, некоторые были убиты или арестованы. Кантакузин разорил пригороды Фессалоники и подверг город осаде, которая была безуспешна. Вскоре к Фессалонике прибыл флот Апокавка, что заставило Кантакузина летом 1342 года с остатками своего войска уйти в Сербию.

Там он начал переговоры о союзе со Стефаном Душаном и одновременно обратился к айдынскому эмиру Умуру с просьбой о помощи.

Весной 1343 года, заключив договор со Стефаном Душаном, Кантакузин начал наступление. Он захватил Соек, Петру, Старидол, Платамон, Сервию и крепость Веррию. На его сторону перешла Фессалия, пожизненным правителем которой был назначен Иоанн Ангел, племянник Кантакузина.

Но вскоре, из-за интриг венецианцев, происходит разрыв Кантакузина со Стефаном Душаном. Сербский правитель занял открыто враждебную Кантакузину позицию. Положение Кантакузина вновь стало плачевно, но на помощь ему вновь пришёл эмир Айдина Умур. Осенью 1343 года он на трёхстах судах явился к Кантакузину в Южную Македонию. К концу осени 1343 года Кантакузин и Умур заняли Фракию и вступил в Дидимотику, после чего Умур ушёл обратно Азию. Положение Кантакузина снова резко ухудшилось. Стефан Душан захватил Лерин, Воден, Касторию, почти всю Албанию и Македонию.

Зимой 1343—1344 г. Кантакузин сумел перетянуть на свою сторону Момчила, независимого болгарского правителя Родопии, и отдал ему в управление обширную область в Родопах. Но Апокавк завязал с Момчилом переговоры и сумел склонить его к разрыву с Кантакузином. Положение Кантакузина во Фракии снова пошатнулось.

В начале 1344 года флот Умура был сожжён латинянами у берегов Юго-Восточной Македонии. Около трёх тысяч турок высадившихся на берег были вынуждены возвращаться домой сушей. Дорогу им преградил сербский воевода Прелюб. Однако во время боя около Стефанианы он потерпел поражение и турки прибыли к Кантакузину. Они помогли ему разбить болгар, и Иван Александр заключил мир с Кантакузином. С лета 1344 по лето 1345 года Кантакузин подчинил большую часть Фракии. У сторонников Иоанна V Палеолога оставался под контролем только Константинополь с округой, города Энос и Гексамилий, полуостров Галлиполи и полунезависимая Фессалоника.

1 июня 1345 года Апокавка убивают сторонники Кантакузина в Константинополе. 7 июля 1345 года в ожесточённом сражении у Перитора объединённое войско Кантакузина и Умара разбивают войско Момчила. Сам Момчил погибает во время сражения. После этого в августе Кантакузин и Умур направились к Серре, которую осаждали сербы. Тем временем Умур ушёл в Азию, а в мае 1348 года он был разбит латинянами у Смирны и погиб в битве. В 1345 году, завоевав Галлипольский полуостров, Кантакузин заключил союз с османским эмиром Сулейманом. Сулейман помог утвердиться Кантакузину в Восточной Фракии.

Осенью 1345 года Душан взял Серры и Веррию. Пренебрегая договором Анной Савойской он контролировал всю Македонию, кроме Фессалоники, и Афона. Кантакузин между тем с помощью османов укрепился во Фракии. Его акт провозглашения себя императором 28 октября 1341 года был подкреплён коронацией 21 мая 1346 года.

В это время положение сторонников Иоанна V Палеологов резко ухудшилось из-за неудачного союза с эмиром Сарухана. Летом 1346 года Анна Савойская наняла у него 6-тысячный отряд для борьбы с Кантакузином. Но, найдя Фракию совершенно опустошенной, турки Сарухана не пожелали воевать с Кантакузиным и ушли грабить Южную Болгарию. На обратном пути турки подойдя к Константинополю и потребовали от Анны награды за свою «службу». Получив отказ, турки стерли с лица земли пригороды столицы, вошли в соглашение с Кантакузином и ушли домой.

Последствия

8 февраля 1347 года было подписано соглашение, согласно которому вся власть должна была в течение десяти лет оставаться в руках Кантакузина. Затем Иоанн V должен был стать равноправным соправителем Иоанна VI Кантакузина.

Политико-экономическое положение Византии в результате войны резко ухудшилось. Большая часть западных владений была занята сербами, а остатки византийских земель в Эпире, Фессалии и Македонии были изолированы. Фессалоника, находившаяся под властью зилотов, отказалась признать власть Кантакузина. Морея, в которой правил сын Кантакузина Мануил фактически стала независимой.

Флот практически не существовал. Казна была пуста. Заложенные за 30 тысяч дукатов венецианцам драгоценные камни императорского венца так никогда и не были выкуплены. Место драгоценностей в императорском убранстве заняли позолота и стеклянные подделки.

Правление Иоанна VI Кантакузина

Иоа́нн VI Кантакузи́н (греч. Ιωάννης ΣΤ΄ Καντακουζηνός; около 1293, около 1293, Константинополь — 15 июня 1383, Мистра) — император Византийской империи в 1347—1354 годах.

Византия была разорена гражданской войной, а в 1348 году в дополнение к этому началась эпидемия чумы, унесшая жизни трети населения империи. В 1349 году генуэзцы воспользовались бедственным положением ромеев и захватили их земли у своей колонии Галата, окружили их укреплениями и сожгли в гавани византийские галеры. Иоанн VI обложил граждан податью, чтобы построить новые галеры, но генуэзцы в первом же бою их захватили. Тогда императору пришлось призвать на помощь венецианцев, которым за помощь были обещаны торговые привилегии. Однако флот Генуи разбил флот Венеции, и Иоанну пришлось заключать с генуэзцами мир, по которому они получили и захваченные земли и торговые привилегии

В 1352 году Иоанн V Палеолог восстал против соправителя, попытался захватить Адрианополь, а потом бежал в Дидимотику. Для подавления восстания Кантакузин обратился за помощью к османам, на оплату которым ушла вся казна, церковная утварь и даже деньги, пожертвованные московским князем Симеоном на ремонт Софийского собора. Палеолог был разбит и бежал на остров Тенедос. Турки же в 1353 году заняли на Галлипольском полуострове крепость Цимпе, обещанную императором в уплату за помощь, а ещё через год воспользовались случаем и заняли соседнюю крепость Галлиполи, стены которой разрушились в результате землетрясения. Иоанн вёл с Орханом переговоры, пытаясь выкупить захваченные турками фракийские крепости, но безуспешно — османы уже заселяли оккупированные территории своими соплеменниками. В 1353 году Иоанн VI сделал соправителем своего сына, Матфея, и отдал ему в удел Адрианополь. В ноябре 1354 года Иоанн Палеолог с отрядом из 2000 человек вернулся в Константинополь. Кантакузин под давлением горожан, недовольных его уступками туркам, отрёкся от престола и постригся в монахи под именем Иоасаф Христодул. В монастыре он написал «Историю», охватывающую период с 1320 по 1356 годы, где описал в том числе события, в центре которых был сам.

Правление Иоанна V Палеолога

Иоа́нн V Палеоло́г (греч. Ιωάννης Ε' Παλαιολόγος) (1332, Дидимотика — 16 февраля 1391, Константинополь) — византийский император с 1341 по 1376 и с 1379 по 1391 гг.

Единовластным правителем Иоанн Палеолог стал в 1355 г., хотя и должен был бороться около 3 лет с сыном Иоанна VI, Матвеем, который был провозглашен соправителем отца и коронован ещё в 1354 г.

Турки, в это время, направили все свои усилия к завоеванию Балканского полуострова. В 1357 г. они овладевают Галлиполи, в 1361 г. — Адрианополем, который становится столицей турецких владений на полуострове; в 1368 г. султану Мураду I подчиняется Нисса, загородное местопребывание императоров. Под давлением обстоятельств, Иоанн Палеолог едет в Рим, где торжественно исповедует веру по латинскому обряду; тем не менее помощи с Запада не являлось. Ввиду неудач на Западе, Иоанн Палеолог согласился (1373) быть данником и вассалом султана. Это не помешало, однако, туркам овладеть Фессалониками (Солунью) и помочь Андронику IV отнять у отца престол. Через три года Иоанн Палеолог освободился из заточения, обязавшись увеличить ежегодную дань туркам и содержать вспомогательный для них отряд в 12 тысяч человек. Новый османский султан, Баязет I, потребовал от Иоанна уничтожения вновь возведенных укреплений Константинополя, что и было выполнено.

Правление Андроника IV Палеолога

Андро́ник IV Палеоло́г (греч. Ανδρόνικος Δ' Παλαιολόγος) (2 апреля 1348 — 28 июня 1385) — византийский император с 1376 по 1379 гг. Старший сын императора Иоанна V Палеолог от его супруги Елены Кантакузины, дочери Иоанна VI Кантакузина, брат Мануила II.

Несмотря на титул со-императора с начала 1350-х, Андроник IV Палеолог восстал в 1373 г., когда султан Мурад I вынудил Иоанна V стать вассалом. Андроник IV объединился с сыном Мурада, который восстал против своего собственного отца, но восстания неудались. Мурад ослепил своего сына и потребовал, чтобы Иоанн V ослепил Андроника IV, но Иоанн V ослепил Андроника только на один глаз.

В 1376 генуэзцы помогли Андронику бежать из тюрьмы и взять под свой контроль Константинополь. Однако он немедленно подвергся нападению врагов Генуи, венецианцев, и был свергнут ими в 1379. Венецианцы восстановили Иоанна V.

Правление Мануила II Палеолога

Мануи́л II Палеоло́г (греч. Μανουήλ Β΄ Παλαιολόγος) (27 июня 1350 — 21 июля 1425) — византийский император с 1391 по 1425 гг.

Османский султан Баязид I осаждал Константинополь с 1394 до 1402. Приблизительно после пяти лет осады, Мануил II поручил город племяннику и предпринял длинную поездку по западным дворам Англии, Франции, Священной Римской империи, и Арагона, чтобы искать помощь против Османской империи.

Мануил II использовал период отсрочки, чтобы поддержать обороноспособность Морейского деспотата, где Византийская империя фактически расширялась за счет остатков Латинской империи.

Мануил II был в дружественных отношениях с победителем в Османской гражданской войне, Мехмедом I, но его попытки вмешаться в следующую войну привели к новой осаде Константинополя Мурадом II в 1422. В 1424 он был вынужден подписать мирный договор с турками, в результате чего Византийская империя обязалась платить дань султану.

Правление Иоанна VII Палеолога

Иоа́нн VII Палеоло́г (греч. Ιωάννης Ζ' Παλαιολόγος) (ок. 1370—1408) — византийский император в 1390 году.

За своё короткое время правления (на время отсутствия отца) Иоанн VII успел возвратить европейское побережье Мраморного моря и Фессалоники. Когда Мануил II возвратился домой в 1403, его Иоанн VII снял турецкую осаду Константинополя и стал губернатором недавно возвращенной Фессалоники (1411).

Правление Андроника V Палеолога

Андроник V Палеолог (греч. Ανδρόνικος Ε 'Παλαιολόγος; 1400—1407) — император-соправитель Византийской империи со своим отцом Иоанном VII Палеологом.

Всё время правления был лишь соправителем сначала Иоанна VII Палеолога, а потом Мануила II Палеолога. Титул носил чисто номинальный характер. Умер в возрасте всего 7 лет.

Правление Иоанна VIII Палеолога

Иоа́нн VIII Палеоло́г (греч. Ιωάννης Η' Παλαιολόγος) (1392 — 31 октября 1448, Константинополь) — византийский император в 1425—1448 годах.

При Иоанне в 1428—1432 г. практически вся Морея возвратилась под власть ромеев. Только четыре города: Аргос, Навплий, Корон и Модон оставались под властью венецианцев. Но гораздо более известности Иоанн приобрел тем, что его усилиями и стараниями был доведён процесс соединения западной и восточных церквей. Император понимал, что без унии с католиками, Византийская империя не получит помощи с запада и будет неминуемо завоевана османскими турками.

В 1437 году вместе с патриархом и представителей делегацией православных архиереев Иоанн отправился в Италию и провел там более двух лет безвыездно, сначала в Ферраре, а потом на Вселенском соборе в Флоренции. В конце концов, православные делегаты были вынуждены уступить католикам почти по всем принципиальным вопросам.

Подписанная 5 июля 1439 года уния, если была не полной, то значительной победой католиков. Но ожидаемого облегчения эта уступка не принесла. Другие православные церкви, в первую очередь русская, отказались принять унию. А в самой империи уния породила раскол и смуту.

Между тем, армия западных крестоносцев, выступившая в поход по призыву римского папы, потерпела в 1444 году под Варной ужасное поражение от турок. Через четыре года после этого пришло известие о завоевании турками Сербии. Иоанну стало совершенно очевидно, что следующая на очереди — Византия.

Правление Константина XI Драгаша

Константи́н XI (XII) Палеоло́г (Дра́гаш или Дра́гас) (греч. Κωνσταντίνος ΙΑ' Παλαιολόγος, Δραγάσης) (8 февраля 1405 — 29 мая 1453, Константинополь) — последний византийский император, правивший в 1449—1453. Погиб во время захвата Константинополя турками.

В 1452 году воспользовавшись войной османского султана Мехмеда II в Азии, Константин потребовал от него увеличения денежного взноса за надзор над жившим в Константинополе османским принцем Урханом, который мог, при случае, явиться опасным претендентом на султанский престол. Мехмед не только ответил отказом на это требование, но совсем прекратил уплату взноса и начал войну с ним. Константину не удалось добиться своевременной помощи от западных государств. Обращение к папе Николаю V привело лишь к возобновлению вопроса об унии.

Падение Константинополя

5 апреля 1453 г. турки начали осаду Константинополя, который был неприступной крепостью.

Ещё раньше султан построил на Босфоре Румелийскую крепость (Румелихисар), которая перерезала коммуникации между Константинополем и Чёрным морем, и одновременно послал экспедицию в Морею, чтобы помешать греческим деспотам Мистры оказать помощь столице. Против колоссальной турецкой армии, состоявшей из примерно 160 тыс. человек, император Константин XI Драгаш смог выставить едва лишь 7,5 тыс. солдат, из которых по крайней мере треть составляли иностранцы; византийцы, враждебно относившиеся к церковной унии, заключённой их императором, не испытывали желания воевать. Тем не менее, несмотря на мощь турецкой артиллерии, первый приступ был отбит (18 апреля).

Мехмеду II удалось провести свой флот в бухту Золотой Рог и таким образом поставить под угрозу другой участок укреплений. Кроме того, у турок была огромная бомбарда — Базилика, которая была построена известным венгерским инженером Урбаном и производила огромные разрушения в стенах Константинополя. Бомбарда, построенная Урбаном, имела ствол длиной 8 — 12 метров, калибр 73 — 90 сантиметров и метала 500−килограммовые ядра Однако штурм 7 мая опять не удался. Но в городском валу на подступах к воротам св. Романа была пробита брешь. В ночь с 28 мая на 29 мая 1453 началась последняя атака. Дважды турки были отбиты; тогда Мехмед бросил на штурм янычар. В то же время генуэзец Джустиниани Лонго, бывший вместе с императором душой обороны, получил серьёзное ранение и оказался вынужден покинуть свой пост. Это дезорганизовало защиту. Император продолжал доблестно сражаться, но часть вражеского войска, овладев подземным ходом из крепости — так называемой Ксилопортой, напала на защитников с тыла. Это был конец. Константин Драгаш погиб в бою.

30 мая 1453 года, в восемь часов утра, Мехмед II торжественно вступил в столицу и приказал переделать центральный собор города — собор Софии в мечеть. Последние остатки некогда великой империи — Морея и Трапезунд — попали под турецкое владычество в 1460 и 1461 году соответственно. Османская империя двинулась на Европу.

В 1459 году папа римский Пий II (Энеа Сильвио Пикколомини, выдающийся гуманист) созвал в Мантуе собор для обсуждения Крестового похода с целью освобождения Константинополя. Но поход так и не состоялся.

Последствия

Сфрандзи пишет, что уже после того, как закончился штурм и город был взят, тело императора Константина сумели найти и опознать лишь по царским сапогам с орлами, которые тот носил. Султан Мехмед, узнав об этом, приказал выставить голову Константина на ипподроме, а тело похоронить с царскими почестями. По другим источникам (Дука) голова Константина была водружена на колонну на форуме Августа.

Константин был последним из императоров ромеев. Со смертью Константина XI, Византийская империя прекратила своё существование. Её земли вошли в состав Османского государства. Грекам султан даровал права самоуправляющейся общины внутри империи, во главе общины должен был стоять Патриарх Константинопольский, ответственный перед султаном.

Потомки Мануила II Палеолога после падения Византии

Деспот Димитрий и его потомки

Деспот Димитрий, брат Константина XI, вначале пользовался расположением султана. Он получил во владение Энос, острова Лемнос и Имврос, а также части островов Тасос и Самофракия. Эти земли приносили ему доход в 600 тыс. серебром в год. В течение семи лет Димитрий тихо жил в Эносе с женой Зоей и её братом Матфеем Асеном. Однако в 1467 году территории у него вдруг были отобраны. Согласно одной из версий, служащие Матфея утаили часть доходов, причитавшихся султану с соляных копей, за что сочли виновными Матфея и Димитрия. Судьба Матфея осталась неизвестной; Димитрий же был лишён всех доходов и отправлен в Дидимотихон, где он проживал в большой бедности. Там его однажды увидел проезжавший через город султан и сжалился над ним. Димитрию было назначено годовое содержание в 50 тыс. серебром. Единственная дочь Димитрия, Елена, ещё при жизни родителей официально была взята в султанский гарем, но она, видимо, сохранила девственность, живя в Адрианополе в собственном доме.

Деспот Фома и его потомки

Деспот Фома бежал вместе с женой и детьми на Корфу, прихватив с собой забальзамированную голову святого апостола Андрея, хранившуюся в Патрасе. В конце 1460 г. он уехал, взяв её с собой, в Италию, и 7 марта 1461 г. его с почестями приняли в Риме. Через неделю папа, которому Фома преподнес святыню, наградил его орденом Золотой розы. Фома остался в Италии, не теряя, однако, надежды когда-нибудь вернуться в Морею. Его чувство собственного достоинства и красота, которую Фома сумел сохранить до преклонных лет, произвели на итальянцев большое впечатление. Он также угодил им тем, что официально перешёл в католичество. В 1465 году он вызвал в Рим своих детей и через несколько дней после их прибытия, 12 мая, умер в возрасте 56 лет.

У Фомы было четверо детей. Старшая дочь, Елена, ещё ребёнком была выдана замуж за Лазаря III Бранковича и родила ему трёх дочерей. В 1459 г., вскоре после смерти мужа, она выдала свою старшую дочь Марию за короля Боснии Стефана. Когда турки захватили Боснию, Мария попала в гарем турецкого военачальника, а Елена с двумя младшими дочерьми бежала на остров Левкас. Одна из дочерей, Милица, стала женой правителя Кефаллонии и Левкаса Леонарда III Токко, но несколько месяцев спустя умерла бездетной. Вторая дочь, Ирина, вышла замуж за Иоанна Кастриота, сына Скандербега, и после смерти свекра уехала с мужем в Италию.

Потомков императора Мануила Палеолога, доживших до наших дней, можно найти в Южной Италии, в семьях, ведущих своё происхождение от Елены Палеолог и Иоанна Кастриота.

После смерти Фомы папа взял его детей на своё попечение. В июне 1466 г. Зоя, принявшая католичество и получившая имя Софья, ещё девочкой вышла замуж за римского аристократа из дома Караччоло, но довольно скоро овдовела. В 1472 г. папа Сикст IV добился, как ему казалось, большого дипломатического успеха, устроив её брак с русским князем Иваном III. Однако, прибыв в Россию Софья снова приняла православие. Дочь Софьи, польская королева Елена умерла бездетной, но род сына Софьи, Великого князя Василия III пресекся лишь сто лет спустя.

Младший сын Фомы, Мануил, провел юность в Италии. Приблизительно в 1477 г. он уехал в Константинополь и отдался на милость султана. Мехмед принял его великодушно, предоставив ему поместье и содержание. В Константинополе Мануил женился. Из двух его сыновей старший, Иоанн, умер молодым; младший, Андрей, принял ислам и закончил свои дни судейским чиновником под именем Мехмед-паши.

Старший сын Фомы, Андрей, предпочел остаться в Италии. Окружающие относились к нему как к наследнику императорского трона. В 1480 г. он женился на простой римлянке по имени Катерина и влез в долги. Он уговорил папу Сикста IV дать ему два миллиона дукатов на организацию экспедиции в Морею, но истратил их на другие цели. Однако ни это, ни его готовность продать любые титулы и прерогативы честолюбивым иностранцам не поправили его финансов. Поездка, предпринятая им около 1490 г. в Россию, ко двору сестры, Софьи, также оказалась безрезультатной. Наконец Андрей нашёл себе друга в лице короля Франции Карла VIII, которого он посетил в 1491 г., после чего тот погасил часть его долгов. Андрей приветствовал вторжение Карла в Италию в 1493 г. и поспешил на север страны присоединиться к нему. 16 сентября 1494 г. он подписал с Карлом соглашение, по которому великодушно передавал тому все свои права на константинопольский, а также на трапезундский и сербский престолы, оставив за собой только Морейский деспотат. После того как в мае следующего года Карл утвердился в Неаполе, он пообещал Андрею содержание в 1200 дукатов в год. Вскоре после смерти Карла Андрей опять оказался в долгах. В начале 1502 г. он подписал новое соглашение, передававшее все его права испанским монархам Фердинанду и Изабелле. У Андрея был сын Константин, который одно время командовал папской гвардией.

Кроме того, русские летописи упоминают племянницу Софьи Палеолог, Марию, которая по её приглашению прибыла в Москву и была выдана замуж за верейского князя Василия Михайловича (единственными потомками этого загадочного брака в XVI веке оставались литовские Гаштольды).

Палеологи Монферратские

По завещанию маркграфа Иоанна Монферратского, умершего бездетным в 1305 г., маркграфство Монферрат на северо-западе Италии досталось в наследство его сестре Иоланте (в греческих источниках — Ирине), супруге императора Андроника II Палеолога. Их младший сын Феодор унаследовал Монферрат от матери.

Правление Теодоро I

Теодоро I Палеолог (греческое имя: Феодор Комнин Дука Ангел Палеолог) (1270 — 24 апреля 1338) — Маркиз Монферратский в 1306—1338 годах. Родоначальник монферратских Палеологов.

Теодоро был младшим сыном Иоланты и Андроника II Палеолога.

После смерти в 1305 году дяди Теодоро, Иоанна I, правящая династия Монферрато (Алерамичи) пресеклась, и Теодоро унаследовал Монферрат.

Тем временем Монферрат находился под угрозой исчезновения из-за намерений Карла II Анжуйского, планировавшего покорить весь южный Пьемонт.

Теодоро начал тяжелую работу по объединению и расширению своих владений.

В 1315 для того, чтобы помочь своему отцу в борьбе с турками, а также из-за болезни и смерти матери Теодоро делает визит в Константинополь.

В ноябре 1326 года Теодоро пишет на греческом языке военной трактат «Учения». Этот трактат был переведён с греческого на латинской в марте 1330 года.

Теодоро был заинтересован в объединении католической и православной церквей, к чему приложил большие усилия, и даже получил благодарность папы римского Иоанна XXII.

Теодоро умер 21 апреля 1338.

Правление Джованни (Иоанна) II

Джованни (Иоанн) II Палеолог (5 Февраля 1321 — 19 марта 1372) — маркиз Монферратский в 1338—1372.

Джованни был сыном Теодоро I. Когда в 1338 году Джованни стал правителем Монферрато, он получил достаточно сильное маркграфство, расширившееся за время правления Теодоро I. Джованни продолжил расширение границ своего Монферрата, и захватил целый ряд городов. Его влияние выросло в 1355 году, когда он сопровождал императора Священной Римской империи Карла IV во время его похода в Италию. В это время Джованни получил во владение Кераско, Новару и Павию. Джованни стал имперским викарием в Италии.

Кроме того, в 1339—1340, 1356—1360 и 1361—1372 годах Джованни являлся синьором Асти.

Однако в 1369 году Джованни потерял поддержку императора, и ему пришлось отбиваться от войск Висконти.

Джованни умер 19 марта 1372 года недалеко от Турина, и был похоронен в Кивассо.

Правление Оттоне III

Оттоне III Палеолог (ум. 16 декабря 1378) — маркграф Монферратский в 1372—1378.

Оттоне III был первым сыном Джованни (Иоанна) II и Изабеллы Майоркской.

Его отцом было предусмотрено, чтобы Оттоне оставался под опекой своего дяди до 25 лет. Однако Оттоне покинул Неаполь в 1376 году и женился на королеве Жанне I.

Оттоне решил жениться на Иоланте, дочери Галеаццо I Висконти, чтобы подтвердить альянс монферратских Палеологов и Висконти против Савойского дома, лордов Пьемонта и Ахейского княжества.

Когда один из врагов Монферрато напал и захватил Асти, Оттоне призвал на помощь Галеаццо Висконти, который отвоевал Асти, но присоединил город к Миланскому герцогству. В тот момент Оттоне осознал, насколько опасен для него Галеаццо, но было слишком поздно. Оттоне собрал все свои войска и сошёлся в битве с миланскими войсками, но потерпел поражение. Оттоне бежал от миланцев в неизвестном направлении. Он умер в Лангирано, неподалеку от Пармы, при неясных обстоятельствах. Он был похоронен в соборе, в Парме.

Правление Джованни III

Джованни (Иоанн) III Палеолог (1362 — 25 августа 1381) — маркграф Монферрато в 1378—1381.

Джованни был вторым сыном Джованни II и Изабеллы Майоркской, а также братом и переемником Оттоне III. В 1378 Джованни III стал маркграфом (при этом его дядя, Отто, герцог Брауншвейг-Грубенгагенский, стал регентом).

Желая мести за смерть своего брата и возвращения утерянных территорий, Джон объявил войну Миланскому герцогству, но под давлением в Климента VII Авиньона был вынужден подписать мир ещё до начала боевых действий.

Позднее Джованни и Отто отправились в Неаполитанское королевстьво, но за время их визита возникли проблемы. Когда Карл III был объявлен королём Неаполя, разгорелась война за власть между Карлом III и другими претендентами на престол. Из-за этой войны Джованни и Отто не смогли покинуть Неаполитанское королевство, и вернутся Монферрато. 25 августа 1381 их атаковали и убили.

Правление Теодоро II

Теодоро II Палеолог (умер 16 апреля 1418) — маркграф Монферратский в 1381—1418.

Теодоро был сыном Джованни II и Изабеллы Майоркской, а также братом Джованни III. После смерти Джованни III Теодоро стал маркграфом.

После смерти Джованни II маркграфство Монферрато оказалось ввергнуто в кризис, вызванный правлением двух несовершеннолетних правителей подряд, не имевших полномочий, необходимых для борьбы с внутренними проблемами. В юности Теодоро был под регентством Галеаццо Висконти.

Теодоро являлся правителем Генуи и синьором Савонским в 1409—1413 годах. Кроме того, Теодоро был имперским викарием в Италии.

После смерти первой и второй жен Теодоро женился третий раз (17 февраля 1403), на Маргарите Савойской, дочери Амадеуса, принца ахейского.

Вскоре после этого разгорелась война между Теодоро и Амадеем VIII Савойским. В этой войне особо отличился Факино Кано, позже оказавший огромные услуги Теодоро II.

Кроме того, Теодоро пришлось бороться с Висконти, до тех пор, пока в 1417 не было подписано перемирие.

Вскоре после этого, 16 апреля 1418 года, Теодоро умер.

Правление Джованни Якопо

Джованни Якопо (23 марта 1395 — 12 марта 1445) — маркграф Монферратский с 1418 до своей смерти.

Джованни родился в Трино, и был сыном Теодоро II, соправителем которого был с 1404 года. В 1412 году Джованни женился на Иоанне Савойской, сестре герцога Амадея VIII.

После смерти Теодоро II в 1418, Джованни Якопо стал маркграфом Монферратским. Джованни отличился в нескольких блестящих военных кампаниях в Апеннинах. Кроме того, он поднял свой авторитет, выдав свою сестру Софию за византийского императора Иоанна VIII Палеолога.

Однако успехи Джованни Якопо спровоцировали герцогов Савойских и Филиппо Висконти, герцога Милана. В 1431 они создали альянс с целью уничтожения Монферратского маркграфства. Из-за этого Джованни Якопо был вынужден просить помощи у Франции. В 1432 году война окончилась. Монферрат стал вассалом Савойи, и, кроме того, Савойя получила часть территории маркрафства.

Однако, когда Амадей VIII попросил у Джованни оплаты своих расходов, Монферрат восстал. Но после осады Кивассо Джованни пришлось сдаться. Маркрафство Монферрато вновь стало вассалом Савойи.

Джованни Якопо умер в 1445 году в Казале-Монферрато.

Правление Джованни IV

Джованни IV Палеолог (24 июня 1413—19 января 1464) — маркграф Монферратский с 1445 до своей смерти.

Джованни был старшим сыном Джованни Якопо и Иоанны Савойской, дочери Амадея VII, герцога Савойского. До вступления на престол, во время войны отца Джованни с Амадеем VIII Савойским, Джованни был заключён последним в тюрьму, и использовался в качестве заложника.

Во время правления Джованни Константинополь был захвачен турками в 1453 году, и старшая, императорская, линия Палеологов пресеклась.

Джованни достаточно запоздало позаботился о продолжении династии. В декабре 1458 он женился на Маргерите, дочери Луи Савойского. В качестве приданого он получил 100.000 эскудо, и города Трино, Морано, Борго-Сан-Мартино и Момбаруззо. Однако они не имели детей.

Джованни IV умер в Казале 19 января 1464, так и не оставив потомства, и был похоронен там же, где его отец, в церкви Сан-Франческо.

Правление Гульельмо VIII

Гульельмо (Вильгельм) VIII Палеолог (19 июля 1420—27 февраля 1483) — маркиз Монферратский с 1464 до своей смерти.

Гульельмо был третьим сыном Джованни Джакомо и унаследовал владения отца после смерти своего старшего брата Джованни IV. Он получил от императора Фридриха III территории, уступленные Савойе в 1435 году. Гульельмо был кондотьером на службе у миланского сеньора Франческо I Сфорца, а позже стал гувернёром его младшего сына Галеаццо Марии Сфорца. Когда последний был убит, Гульельмо стал судьей в Миланском герцогстве.

Гульельмо женился трижды, но не имел законного сына. Свою дочь Джованну он выдал замуж за Лудовико I Салуццкого.

Правление Бонифацио III

Бонифацио III Палеолог (1424—1494) — маркграф Монферратский с 1483 до отречения в пользу сына в 1493.

Бонифацио был сыном Джованни Якопо и Иоанны Савойской, а также братом Гульельмо VIII.

Когда Бонифацио стал маркграфом, Монферрату угрожало герцогство Феррара. Однако он очень быстро урегулировал конфликты на востоке и приступил к улучшению отношений с Савойей. Бонифацио выдал свою племянницу, Бланш (дочь Гульельмо VIII) за Карла I, герцога савойского. Кроме того, он поддержал Савойю в 1486, во время её войны с Салуццо.

Также он поддерживал Францию.

Бонифацио умер в 1494 году.

Правление Гульельмо IX Джованни

Гульельмо IX Палеолог (10 августа 1486 — 4 октября 1518) — маркграф Монферратский с 1494 до своей смерти.

Гульельмо был сыном Бонифацио III и Марии Бранкович. В 1494 году Гульельмо сам стал маркрафом Монферрато.

Он продолжал профранцузскую политику отца. Гульельмо женился 31 августа 1508 года, в Блуа, в церкви Сен-Совёр, на Анне д’Алансон, дочери Рене де Валуа, герцога Алансонского.

Он помогал французским войскам во время их отступления из ранее захваченного Милана в 1513 году, за что ему пришлось выплатить Массимилиано Сфорца 30 000 эскудо, чтобы предотвратить агрессию со стороны Миланского герцогства. Однако, несмотря на выплаченную сумму, Массимилиано вторгся в Монферрат и разграбил несколько городов.

В это же время появился самозванец, объявивший себя маркграфом Монферратским — Маркиз де Инсиса. В 1514 году Гульельмо взял резиденцию Инсиса и приговорил его сына, Бадоне, к смертной казни.

Правление Бонифацио IV

Бонифацио IV Палеолог (21 декабря 1512 — 6 июня 1530) — маркграф Монферратский с 1518 до своей смерти.

Бонифацио IV, сын Гульельмо IX, в 1518 году стал маркизом Монферратским. До достижения совершеннолетия Бонифацио, регентом была его мать, Анна д’Алансон. Бонифацио правил в самый разгар Итальянских войн. Умер 6 июня 1530, упав с лошади, так и не оставив потомства.

В 1517 Гугельмо IX выдал свою дочь Марию, сестру Бонифацио, за Федерико II Гонзага, который вскоре решил отречься от неё. Однако, уже после смерти Марии, Федерико женился на сестре Бонифацио, Маргарите.

Правление Джованни Джорджо

Джованни Джорджо Палеолог (20 января 1488—3 апреля 1533) — последний маркграф Монферратский из династии Палеологов. Правил с 1530 до своей смерти.

Джованни был сыном Бонифация III и братом Гульельмо IX Джованни. До вступления на престол Джованни являлся аббатом Лючедио в 1507—1518 и епископом Казальским в 1517—1518 годах.

Когда племянник Джованни, Бонифаций IV погиб упав с лошади, так и не оставив наследников, Джованни унаследовал Монферрат. Джованни был коронован, хотя врачи прогнозировали, что он должен скоро умереть из-за серьёзной болезни, связанной с пищеварением. Поэтому, сразу после коронации он назначил наследницей свою племянницу Маргариту.

В отчаянной попытке обеспечить продолжение мужской линии монферратских Палеологов, Джованни Джорджо женился на Юлии Арагонской, которая была уже далеко не молода. Брак состоялся 21 апреля 1533 года в Казале. Однако через несколько дней после этого Джованни скончался, так и не оставив наследников (правда, у него был один незаконнорождённый сын).

С его смертью пресеклась линия Палеологов, правившая маркрафством Монферрато на протяжении двух столетий.

Дальнейшая судьба маркграфства Монферрат

См. также: Федерико II Гонзага

Монферрат унаследовал Федерико II Гонзага, муж Маргариты (сестры Бонифация IV), а его внук Шарль де Невер в силу своей византийской родословной в начале XVII века пытался поднять греков-маниотов на восстание против султана.

1533—1536 имперская оккупация.

1536—1713 к Мантуе (с 1575 герцогство Монферрато).

1713 к Савойе.

Роль в истории

Влияние на историю Византии

Во времена правления Палеологов произошёл последний подъём византийского искусства и расцвет экономики. Византия как никогда прежде сотрудничала с другими странами, налаживала торговлю с Генуей и Венецией. Но под конец правления династии начались большие экономические затруднения, феодальная раздробленность и т. д. Это привело к ослаблению Византии, падению её значения на мировой арене, и к её захвату турками в 1453 году.

Палеологовское возрождение

Палеологовское возрождение (Палеологовский ренессанс) — период в истории византийского искусства с 1261 по 1453 год, совпадающий со временем правления династии Палеологов, последний взлёт культуры в истории Византии. Начался после захвата Михаилом VIII Констатинополя и восстановления Византийской империи, когда начались обширные работы по восстановлению столицы. Одной из особенностей искусства периода правления Палеологов, перенятой из эпохи Македонского возрождения, является изображение людей и прочих объектов на золотом фоне, без использования пейзажа на заднем плане. К произведениям Палеологовского возрождения относится, например, частично сохранившаяся мозаика «Деисус» в Храме Святой Софии.

• Deesis mosaic Hagia Sophia.jpg

  Мозаика "Деисус" (общий вид), созданная во времена правления Палеологов. Айя-София, Стамбул.

• Byzantinischer Mosaizist des 12. Jahrhunderts 002.jpg

  Мозаика "Деисус" (фрагмент). Айя-София, Стамбул.

• Sainte-Sophie - mosaïque de la Déisis - Pantocrator.jpg

  Мозаика "Деисус" (фрагмент). Айя-София, Стамбул.

• Byzantinischer Mosaizist des 12. Jahrhunderts 001.jpg

  Мозаика "Деисус" (фрагмент). Айя-София, Стамбул.

Влияние на всемирную историю

Многие историки^[кто?] считают падение Константинополя, произошедшее во времена правления Палеологов, ключевым моментом в европейской истории, отделяющим Средневековье от эпохи Возрождения, объясняя это крушением старого религиозного порядка, а также применением в ходе сражения новых военных технологий, таких, как порох и артиллерия. Многие университеты Западной Европы пополнились греческими учёными, бежавшими из Византии, что сыграло немалую роль в последующей рецепции римского права.

Падение Константинополя также перекрыло главный торговый путь из Европы в Азию, что заставило европейцев искать новый морской путь и, возможно, привело к открытию Америки и началу эпохи великих географических открытий.

Но большинство европейцев считало, что гибель Византии стала началом конца света, так как только Византия была преемницей Римской империи. Османская империя стала надвигаться на страны Европы. Только к концу XVII века натиск Турции на Европу ослаб, а ближе к концу XVIII века Турция стала терять свои земли.

Влияние на историю Турции

С падением Константинополя земли Византии вошли в состав Османского государства. Константинополь стал новой столицей Османской империи. Грекам султан даровал права самоуправляющейся общины внутри империи, во главе общины должен был стоять Патриарх Константинопольский, ответственный перед султаном.

Мехмед II, считая себя преемником византийского императора, принял титул Кайсер-и Рум (осман. Kayser-i Rum‎, дословно «Цезарь Рима»). Данный титул носили турецкие султаны до окончания Первой мировой войны.

Османская империя сильно подняла своё международное значение, и стала надвигаться на европейские государства.

Влияние на историю России

После выхода замуж Софии Палеолог за Ивана III, из Западной Европы были вызваны художники и зодчие для украшения Москвы. Воздвигались новые храмы, новые дворцы. Итальянец Аристотель Фиораванти построил Успенский собор. В Москве были построены Грановитая палата, башни Московского кремля, Теремной дворец, Архангельский собор.

Кроме того, в Российском государстве был введён византийский обычай — смотр невест, а Москва стала зваться Третьим Римом.

Историография

Важнейшие источники о времени правления Палеологов:

Византийские источники

• Георгий Акрополит, «Летопись» — история Никейской империи до захвата Михаилом VIII Палеологом Константинополя.
• Георгий Пахимер, «Исторические Записки» — описание правления императоров Михаила VIII Палеолога и Андроника II Палеолога
• Дука, «Византийская история» — период истории Византии от смерти императора Андроника III Палеолога до захвата Константинополя.
• Иоанн Кантакузин, «История» — период истории Византии в 1320-1356 гг.
• Никифор Григора, «История ромеев» — период истории Византии в 1204-1359 гг.
• Сфрандизи Георгий, «Большая Хроника» — период истории Византии в 1258-1476 гг.
• Халкондил Лаоник, «История» — период истории Византии в 1298-1463 гг.

Арабо-персидские источники

• Путевые записки Ибн Баттуты, касающиеся его путешествия в Константинополь во времена правления Андроника III Палеолога.

Генеалогия Палеологов

Основная ветвь (императоры Византии)

• Михаил Дука Палеолог
  • Алексей Дука Палеолог
    • Андроник Дука Комнин Палеолог
      • Михаил VIII Палеолог — император Византии
        • Мануил Палеолог
        • Андроник II Палеолог — император Византии
          • Михаил IX Палеолог — император Византии
            • Андроник III Палеолог — император Византии
              • Иоанн V Палеолог — император Византии
                • Андроник IV Палеолог — император Византии
                  • Иоанн VII Палеолог — император Византии
                    • Андроник V Палеолог — император Византии
                  • Мануил II Палеолог — император Византии
                    • Иоанн VIII Палеолог — император Византии
                    • Константин Палеолог
                    • Феодор II Палеолог — деспот Мореи
                      • Елена
                    • Андроник Палеолог
                      • Иоанн Палеолог
                    • Константин XI Палеолог (Драгаш) — император Византии
                    • Михаил Палеолог
                    • Димитрий Палеолог — деспот Мореи
                      • Елена
                    • Фома Палеолог — деспот Мореи
                      • Елена Палеолог (жена Лазаря Бранковича, деспота Сербского)
                        • Елена Сербская (жена Стефана Томашевича, деспота Сербского и короля Боснийского)
                        • Милица (жена Леонардо III Токко, царя Эпирского, графа Кефалинийского и Закинфского)
                        • Ирина (жена Иоанна Кастариоти, князя Круйского и Галатинского, графа Солерского, сеньора Монте-Сант’Анджело, Сан-Джованни-Ротондо, Гальяно-дель-Капо и Ории)
                      • Андрей Палеолог
                        • Константин Палеолог
                      • Мануил Палеолог
                        • Иоанн Палеолог
                        • Андрей (Мехмед-паши)
                      • София Палеолог (жена Ивана III Васильевича, великого князя Московского)
                        • Елена Ивановна (жена Александра Ягеллончика, короля Польского и великого князя Литовского)
                        • Василий III — великий князь Московский
                        • Юрий Иванович — князь Дмитровский
                        • Дмитрий Иванович Жилка — князь Углицкий
                        • Семён Иванович — князь Калужский
                        • Андрей Иванович — князь Старицкий
                    • Изабелла
                • Феодор I Палеолог — деспот Мореи
                • Михаил Палеолог
                • Ирина Палеолог
                • Мануил Палеолог
              • Михаил Палеолог
              • Феодор Палеолог
              • Ирина Палеолог
              • Мария Палеолог
              • Феодора Палеолог
              • Ирина Палеолог
            • Мануил Палеолог
            • Анна Деспоина Палеолог
            • Феодора Палеолог
          • Иоанн Палеолог
          • Теодоро I (Феодор) — маркиз Монферратский
            • Маркграфы Монферрато (Палеологи) (см. следующий подраздел)
          • Константин Палеолог
          • Димитрий Ангел Дука Палеолог
          • Бартоломей
          • Исаак
          • Феодора
          • Симон
          • Мария
          • Ирина
        • Константин Дука Палеолог
          • Иоанн Комнин Палеолог
            • Мария Палеолог
        • Феодор Палеолог
        • Ирина Палеолог
        • Анна Комнина Палеолог
        • Евдокия Палеолог
        • Феодора Палеолог
        • Евросинья (Ирина)
        • Мария Палеолог
      • Иоанн Комнин Палеолог
        • Константин Торник Палеолог
        • Анна Палеолог
      • Константин Палеолог
        • Михаил Палеолог
        • Андроник Палеолог
        • Мария Палеолог
        • Феодора Палеолог
      • Мария Палеолог
      • Ирина Палеолог

Младшая ветвь (маркизы Монферратские)

(Начало см. в предыдущем подразделе)

• Теодоро I Палеолог — маркиз Монферратский
  • Джованни II Палеолог — маркиз Монферратский
    • Оттоне III Палеолог — маркиз Монферратский
    • Джованни III Палеолог — маркиз Монферратский
    • Теодоро II Палеолог — маркиз Монферратский
      • Джованни Якопо Палеолог — маркиз Монферратский
        • Джованни IV Палеолог — маркиз Монферратский
          • Елена Палеолог
          • Сципион Палеолог
          • Сара Палеолог
        • Гульельмо VIII Палеолог — маркиз Монферратский
          • Джованна Палеолог
          • Лукрезия Палеолог
          • Бьянка Палеолог
          • Аннабель Палеолог
        • Бонифацио III Палеолог — маркиз Монферратский
          • Гульельмо IX Палеолог — маркиз Монферратский
            • Бонифацио IV Палеолог — маркиз Монферратский
            • Мария Палеолог
            • Маргарита Палеолог (жена Фредерико II Гонзага, герцога Мантуанского)
              • Франческо III Гонзага — герцог Мантуанский и маркиз Монферратский
              • Гульельмо I Гонзага — герцог Мантуанский и маркиз Монферратский
              • Федерико Гонзага — кардинал, епископ Мантуанский
          • Джованни Джорджо Палеолог — маркиз Монферратский
            • Фламинио Палеолого
              • Джованни Палеолого
              • Лаура Палеолого
              • Маргарита Палеолого
              • Теодоро Палеолого
                • Фламинио Палеолого
                  • Федерико Палеолого
                  • Пьетро Палеолого
                    • Доминика Палеолого
                    • Бьяджо Палеолого
                      • Изабелла Палеолого
                      • Пьетро Палеолого-Ориунди
                        • Лючия Палеолого-Ориунди
                        • Бьяджо Палеолого-Ориунди
                          • Пьетро Палеолого-Ориунди
                            • Бернардо Палеолого-Ориунди
                            • Леонардо Палеолого-Ориунди
                            • Эрколандо Палеолого-Ориунди
                            • Мариано Палеолого-Ориунди
                            • Франческо Палеолого-Ориунди
                            • Сеттимио Палеолого-Ориунди
                            • Оттавио Палеолого-Ориунди
                            • Ноэ Палеолого-Ориунди
                            • Мария Элизабетта Палеолого-Ориунди
                            • Мария Джованна Палеолого-Ориунди
                            • Микеле Палеолого-Ориунди
                              • Джузеппе Палеолого-Ориунди
                                • Лучано Палеолого-Ориунди
                                  • Ида Палеолого-Ориунди
                              • Андреа Палеолого-Ориунди
                                • Федерико Палеолого-Ориунди
                                  • Арнальдо Палеолого-Ориунди
                                    • Теодоро Палеолого-Ориунди
                                      • Алессандра Палеолого-Ориунди
                                      • Патриция Палеолого-Ориунди
                                      • Елена Палеолого-Ориунди
                                    • Габриелла Палеолого-Ориунди
                                    • Карло Палеолого-Ориунди
                                      • Андреа Палеолого-Ориунди
                                        • Марко Палеолого-Ориунди
                                        • Карло Палеолого-Ориунди
                                      • Маурицио Палеолого-Ориунди
                                  • Отторино Палеолого-Ориунди
                          • Джованни Батиста Палеолого-Ориунди
                          • Антонио Палеолого-Ориунди
                          • Мария Доминика Палеолого-Ориунди
                          • Мария Элизабетта Палеолого-Ориунди
                          • Мария Доминика Палеолого-Ориунди
                          • Томазза Бернардина Палеолого-Ориунди
                        • Катерина Палеолого-Ориунди
                        • Бернардина Палеолого-Ориунди
                        • Мария Тереза Палеолого-Ориунди
                    • Джованни Палеолого
                    • Бернардо Палеолого
                • Федерико Палеолого
              • Изабелла Палеолого
              • Элеонора Палеолого
              • Фердинадо Палеолого
                • Бернардино Палеолого
                  • Бонифацио Палеолого
                    • Бонифацио Палеолого
                      • Джамбатиста Палеолого
                        • Сильвио Палеолого
          • Франческа Палеолог
      • Сивилла Палеолог
      • София (жена Иоанна VIII Палеолога)
    • Гульельмо Палеолог
    • Маргарита Палеолог
  • Иоланта Палеолог
  • Джованни Палеолог

Символика

<center>

• Palaiologos Flag 1250.svg

  Флаг Палеологов перед восшествием на престол Михаила VIII Палеолога в 1259 г.

• Flag of Palaeologus Dynasty.svg

  Флаг Палеологов. Четыре B или pyrekvola символизируют инициалы семейного девиза.

• Flag of Palaeologus Emperor.svg

  Единственный достоверный флаг Византийской империи периода Палеологов, начало XV века. Изображён Георгиевский крест и геральдическая эмблема империи.

Из-за тесных отношений с европейскими странами и частых династических браков между членами династии Палеологов с представителями королевских домов Европы, Палеологи стали первой византийской императорской династией, использующей собственную династическую символику.

Одним из символов династии Палеологов, известным из источников XIV и XV веков, являлся золотой прямой крест в красном поле, делящий поле на четыре равных части, в которых расположено по золотому завитку, выглядящие как стилизованые буквы «В» (греч. πυρέκβολα), интрепретирующиеся как инициалы девиза Палеологов (Βασιλεὺς Βασιλέων Βασιλεύων Βασιλευόντων).

Другим символом Палеологов был двуглавый орёл. Он часто изображался с монограммой Палеологов на груди. После выхода замуж Софии Палеолог за Ивана III двуглавый орёл стал гербом Российского государства.

Палеологи в культуре

Палеологи в литературе

• Василий Майков. «Фемист и Иеронима» — трагедия в стихах о девице из рода Палеологов в гареме султана.
• Георгиос Леонардос. «Михаил VIII Палеолог Освободитель»
• Георгиос Леонардос. «Палеологи»
• Георгиос Леонардос. «Последний Палеолог»
• Георгиос Леонардос. «София Палеолог — из Византии в Россию»
• Костас Кириазис. «Константин Палеолог» — о Константине XI Палеологе
• Николай Спасский. «Византиец» — действие происходит в Италии XV века на фоне последствий падения Константинополя. Главный герой интригует, чтобы выдать племянницу последнего императора Византии Зою (Софию) Палеолог за русского царя.

Палеологи в скульптуре

• Статуя Константина XI Палеолога в Мистре

Палеологи в играх

• Assassin’s Creed: Revelations: главным антагонистом является Мануил Палеолог.

См. также

• Византийская империя
• Морейский деспотат
• Список византийских императоров
• Кантакузины
• Ангелы (династия)
• Комнины

Литература

• С. Я. Палеологи // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Giuseppe Aldo di Ricaldone, Monferrato tra Po e Tanaro Sedico libraria Lorenzo Fornaca editore Asti 1999.
• Charles Diehl, Figure bizantine, introduzione di Silvia Ronchey, 2007 (1927 originale), Einaudi, ISBN 978-88-06-19077-4
• Roberto Maestri, Cenni storici sui Marchesi Paleologi di Monferrato (1306—1536), Genova 2006.
• Atti del Convegno La Chivasso dei Paleologi di Monferrato (Chivasso, 16 settembre 2006), a cura di Roberto Maestri, Alessandria 2007.
• L’arrivo in Monferrato dei Paleologi di Bisanzio (1306—2006), a cura di Roberto Maestri, Alessandria 2007.
• Atti del Convegno I Paleologi di Monferrato: una grande dinastia europea nel Piemonte tardo-medievale (Trisobbio, 30 settembre 2006), a cura di Enrico Basso e Roberto Maestri, Alessandria 2008.
• Riccardo Maisano, Su alcune discendenze moderne dei Paleologi di Bisanzio
• Edmund Fryde: The Early Palaeologan Renaissance (1261—1360). Leiden u. a. 2000.
• Donald M. Nicol: The Last Centuries of Byzantium, 1261—1453. Cambridge 1993, ISBN 0-521-43991-4.
• Peter Schreiner: Palaiologen. In: Lexikon des Mittelalters. Bd. 6, Sp. 1629 (Literatur).
• E. Trapp u. a. (Hrsg.): Prosopographisches Lexikon der Palaiologenzeit. 15 Bde., Wien 1976—1996 (CD-ROM-Version Wien 2001).
• Philip Sherrard, Great Ages of Man Byzantium, Time-Life Books, 1975
• Madden, Thomas F. Crusades the Illustrated History. 1st ed. Ann Arbor: University of Michigan P, 2005
• Parker, Geoffrey. Compact History of the World. 4th ed. London: Times Books, 2005
• Mango, Cyril. The Oxford History of Byzantium. 1st ed. New York: Oxford UP, 2002
• Grant, R G. Battle a Visual Journey Through 5000 Years of Combat. London: Dorling Kindersley, 2005
• Turnbull, Stephen. The Ottoman Empire 1326—1699. New York: Osprey, 2003.
• Haldon, John. Byzantium at War 600—1453. New York: Osprey, 2000.
• Healy, Mark. The Ancient Assyrians. New York: Osprey, 1991.
• Bentley, Jerry H., and Herb F. Ziegler. Traditions & Encounters a Global Perspective on the Past. 3rd ed. Vol. 1. New York: McGraw-Hill, 2006.
• Lowe, Steven, and Martin Baker. «Seljuks of Rum.» 21 Feb. 1992. 29 May 2007 [web.archive.org/web/20091027082448/geocities.com/egfroth1/Seljuqs.htm].

Ссылки

• Палеологи — статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание).
• [nobles.narod.ru/paleolog.htm Поколенная роспись Палеологов]

Отрывок, характеризующий Палеологи

– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.