Палладио, Андреа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андреа Палладио
Andrea Palladio
Основные сведения
Имя при рождении

Andrea di Pietro della Gondola

Дата рождения

30 ноября 1508(1508-11-30)

Место рождения

Падуя, Венецианская республика

Дата смерти

19 августа 1580(1580-08-19) (71 год)

Место смерти

Мазер

Работы и достижения
Работал в городах

Виченца, Венеция, Удине

Архитектурный стиль

палладианский

Важнейшие постройки

Вилла Ротонда,
Собор Сан-Джорджо Маджоре

Научные труды

I Quattro Libri dell’Architettura (Четыре книги об архитектуре)

Андреа Палладио (итал. Andrea Palladio), настоящее имя Андреа ди Пьетро (30 ноября 1508, Падуя — 19 августа 1580) — великий итальянский архитектор позднего Возрождения и маньеризма. Основоположник палладианства и классицизма. Вероятно, самый влиятельный архитектор в истории[1].





Биография

Родился 30 ноября 1508 года в Падуе, бывшей в то время частью Венецианской республики, в семье мельника Пьетро «делла Гондола» (Pietro «della Gondola»). При рождении был наречён именем Андреа ди Пьетро делла Гондола[2].

Первый опыт в архитектуре получил в родном городе, с 1521 года став учеником резчика по камню в мастерской скульптора Бартоломео Кавацца из Соссано, печально известной скверными условиями работы. Дважды пытался оттуда сбежать — вторая попытка, в 1524 году, была удачной, и Палладио перебрался в Виченцу[2].

В Виченце Палладио начал работать в камнерезной и скульптурной мастерской Сан-Бьяджо в квартале Педемуро, считавшейся ведущим предприятием подобного рода. Её владельцы, Джованни ди Джакомо из Порлеццы и Джироламо Питтони из Луминьяно, были знаменитыми в Виченце скульпторами. Андреа делал работу, обычно поручаемую подмастерьям: капители, рельефы, фризы. По протекции ди Джакомо был принят в гильдию каменщиков[2].

В 1534 году (ему было 26 лет) его женой стала Аллеградонна, дочь плотника Маркантонио. У них родилось 5 детей: сыновья Леонид, Маркантонио, Орацио и Силла, и дочь Зенобия[2].

В Виченце будущий мастер сблизился с гуманистом Дж. Дж. Триссино, под руководством которого начал изучать архитектуру и получил гуманистическое образование. Триссино убедил его сменить имя на псевдоним Палладио (от греч. палладион — так называлась статуя богини Афины Паллады, которая, по афинскому преданию, упала с неба и защищала город от врагов; именем Палладио сам Триссино впоследствии назвал небесного посланника в одной из своих эпических поэм). По совету Триссино будущий архитектор совершил своё первое путешествие в Рим, а по его возвращении гуманист стал его первым заказчиком.

При покровительстве Триссино мастер познакомился со многими выдающимися памятниками римской античной и ренессансной архитектуры во время поездок в Верону (1538—1540), Венецию (1538—1539), Рим (1541—1548; 1550—1554) и другие города. Опыт и творческие принципы Палладио сложились как под влиянием внимательного изучения Витрувия, так и изучения архитектуры и трактатов архитекторов XV в. и его современников (Леон Батиста Альберти, Джулио Романо, Дж. М. Фальконетто, Себастьяно Серлио, Микеле Санмикели).

С 1558 года архитектор работал в Венеции, где возвел ряд церквей, городских палаццо, общественных построек, по заказам венецианской знати строил виллы в окрестностях Венеции и Виченцы. В 1570 году получил титул «виднейшего гражданина Венеции» («прото делла Серениссима»).

Открытия

Базилика Палладио в Виченце

В 1545 году Палладио выиграл конкурс на право перестройки городской ратуши XIII века. Палаццо делла Раджоне (сейчас — Базилика Палладио; 1546—1549) в Виченце. В этой постройке формируется одна из основных особенностей творческого метода Палладио — он создает новую систему пропорций ордеров, используя ордер не как простую декорацию фасада, а как главный организующий принцип конструкции, из-за чего она становится ясной, кажется просто и ясно организованной, гармоничной.

Дворцовые постройки

Внимательно изучая «Десять книг об архитектуре» Витрувия и развив его идею дома с атриумом и перистилем, зодчий создал новый тип городского дворца — палаццо. Ранние палаццо в Виченце (палаццо Тьене, 1550—1551; Изеппо да Порто, 1552) ещё близки флорентийским палаццо XV века. В палаццо Кьерикати, начатом в 1550 году, соединены черты небольшого дворца и общественного сооружения. Фасад украшен открытыми колонными лоджиями в двух ярусах. По классической древнеримской схеме, применённой ещё в Колизее, в первом ярусе применён дорический (тосканский) ордер, во втором — ионический. Внутри палаццо устроены анфилады залов с центральным большим залом во втором этаже. Благодаря глубоким лоджиям фасад приобретает объемность и рациональную тектонику.

В оформлении фасадов ряда вилл и городских домов Палладио нередко применял большой ордер (недостроенное палаццо Порта-Бреганзе в Виченце, 1571). Огромные колонны на высоких постаментах зрительно объединяют окна первого и второго этажей, затеснённые между колоннами. Ещё в палаццо Вальмарана (начато в 1566) был применён большой ордер в виде пилястр. Но самая знаменитая постройка Палладио, украшенная колоннадой большого композитного ордера — незаконченная Лоджия дель Капитаньо (1571-72) на площади Синьории в Виченце напротив базилики.

Виллы в окрестностях Венеции

Наиболее значительная часть наследия Палладио — многочисленные спроектированные им виллы в окрестностях Венеции и Виченцы. Виллы были приспособлены для ведения сельского хозяйства и отвечали потребностям аристократии области Венето, вкладывавшей капиталы в земельные угодья. Композиция каждого ансамбля строго симметрична — от парадного сада и подъездов через главный портик или аркаду, предшествующую парадным залам, к лоджии, или портику противоположной стороны дома, выходящей во второй сад. Колонный портик с фронтоном в духе римской архитектуры придавал жилищу человека «храмовидный» характер, тем самым возвышая и личность владельца, и будто сам круг его жизни. В виллах Палладио особенно замечательно проявилось его умение искусно сочетать архитектуру и природу, превращая пейзажное окружение в естественную среду обитания человека (для венецианцев это было особенно значимым, так как сама Венеция лишена зелени).

Шедевром Палладио является вилла Альмерико-Вальмарана («Ла Ротонда» (или «Капра») в Виченце (1551—1567, достроена Винченцо Скамоцци) — первая светская постройка эпохи Возрождения, увенчанная куполом. Здание выстроено в пропорциях золотого сечения по типу бельведера с круглым залом, увенчанным куполом, со световым фонарем и расположенными вокруг него по сторонам фасадов легкими ионическими 6-колонными портиками с лестницами.

Палладио остроумно и тактично обходится с мотивами древнеримской архитектуры, изученной им в Риме и по трактату Витрувия, обыгрывая сочетания колонн разной высоты и разных ордеров, нередко объединяя этажи здания массивными колоннами («большой ордер»), накладывая портики и арки на простые геометрические архитектурные объемы и этим подчеркивая чистоту форм и гармонию их соотношений. Помимо своих исследовательских работ в Риме, Палладио проводил обмеры античных памятников в Вероне, Сплите, Ниме.

Церкви

В Венеции Палладио по заказам Церкви выполнил несколько проектов и построил ряд церквей (Сан-Пьетро ин Кастелло, 1558; клуатр церкви Санта Мария делла Карита [ныне Музеи Академии]; фасад церкви Сан-Франческо делла Винья, 1562; Сан-Джорджо Маджоре на одноименном острове, 1565 [завершена В. Скамоцци к 1610]; «Иль Реденторе», то есть [церковь] Спасителя, на острове Джудекка, 1576—1592; Санта-Мария делла Презентационе, или «Ле Цителле»; Санта-Лучия, разобрана в сер. XIX в. при строительстве железнодорожной станции). Если виллы Палладио в целом объединяет впечатление гармонии и умиротворенности форм, то в его церквах главное — динамика форм, иногда — взволнованная патетика.

Поздние общественные постройки

Поздние общественные постройки Палладио некоторыми своими чертами — тяготением к масштабности форм, триумфальностью — близки архитектуре барокко. Строительство Лоджии дель Капитаньо (1571), расположенной напротив Базилики в Виченце, совпало с победой венецианцев над турками в битве при Лепанто и потому не случайно своей композицией она напоминает римскую триумфальную арку (в рельефах боковых фасадов изображены взятые у турок трофеи). Мощные полуколонны коринфского ордера, объединяющие два этажа, подчеркивают патетический ритм всего здания.

Подлинным шедевром Палладио является театр Олимпико, сооруженный для открытой им Олимпийской Академии в Виченце (1580—1585, окончен В. Скамоцци). Он представляет собой переосмысленный зодчим вариант античного театрального здания. Небольшой высокий амфитеатр, вмещающий 1000 человек, с каменными скамьями-ступенями обнесен сверху колоннадой, увенчанной статуями. Сквозь арку и четыре боковых проема, сделанные в заднике сцены, видны иллюзорно расходящиеся улицы города (или сходящиеся в искусственно усиленной перспективе).

«Четыре книги об архитектуре» и палладианство

Архитектурное и литературное наследие Палладио («Римские древности» — своеобразный путеводитель по римским руинам, изученным самим Палладио, 1554; комментарии с рисунками к Витрувию, изданные Даниэле Барбаро, 1556; «Четыре книги об архитектуре», 1570; работа по исследованию фасада Сан-Петронио в Болонье, 1574 г, и др.), сделавшее классический язык архитектуры общедоступным и универсальным, сыграло исключительную роль в развитии архитектурных идей барокко и классицизма в XVII и XVIII вв. (Иниго Джонс, Кристофер Рен, лорд Берлингтон, Уильям Кент — в Англии, Винченцо Скамоцци — в Италии, Джакомо Кваренги — в России, Томас Джефферсон — США, и т. д.). Последователи мастера образовали целое направление в европейской архитектуре, получившее название палладианства, обращение к которому остается актуальным в архитектуре до настоящего времени. Вместе с сыновьями Палладио подготовил новый перевод «Записок о Галльской войне» Цезаря (1574).

Всемирное наследие

В 1994 году виллы Палладио в Виченце и окрестностях были объявлены ЮНЕСКО памятником Всемирного наследия человечества. К их числу относятся:

  • Годи-Малинверни в Лонего ди Луго, 1537—1542, 1549—1552;
  • Вальмарана-Брессан в Вигадолло ди Монтичелло Конте Отто, 1541—1543 гг.;
  • Пизани-Ферри в Баньоло ди Лониго 1542—1544, ок. 1561/1562-1566/1569 гг.;

«Чтобы не вдаваться в архитектурные подробности, проще всего вызвать в воображении Большой театр или районный Дом культуры — они таковы благодаря Палладио. И если составлять список людей, усилиями которых мир — по крайней мере, мир эллинско-христианской традиции от Калифорнии до Сахалина - выглядит так, как выглядит, а не иначе, Палладио занял бы первое место».

Вайль, Генис. «Гений места»[4]
  • Гаццотти-Марчелло в Бертизана, ок. 1542—1547; 1550—1555 гг.;
  • Сарачено-Ломбарди в Финале ди Агульяро,. ок. 1545—1548;
  • Кьерикати-Риго в Ванчимульо, 1547/1548-1554, 1574—1580 гг.;
  • Кальдоньо в Кальдоньо, ок. 1548/1549-1552, 1569—1570 гг.;
  • Барбаро-Вольпи в Мазер, 1549—1558 гг. фрески кисти П. Веронезе, 1560—1562 гг.;
  • Пойяна в Пойяна Маджоре, ок. 1549—1556 гг.),— все близ Виченцы;
  • Пизани-Плакко в Порта Падова, Монтаньяна (Падуя), 1552/1553-1555 гг.;
  • Корнаро-Габле в Пьомбино, в 30 км от Венеции, 1552—1553 гг.;
  • Сарего в Санта-София ди Педемонте (Верона), 1552/1553 (?) — 1569 гг.;
  • Бадоэр во Фратта Полезина (Ровиго), в долине р. По, 1556/1557-1563;
  • Фоскари («Ла Мальконтента») в Мальконтента ди Мира, близ Венеции, 1558 г;
  • Дзен в Чессальто в Донегал ди Чассальто (Тревизо), ок. 1558—1566 (?) гг.;
  • Эмо-Каподилиста в Фанцоло де Веделаго (Тревизо), ок. 1559—1565 гг.;
  • Форни-Коста в Монтеккьо Прекальчино (Виченца), 1560-е (?),
  • и ряд других (некоторые разрушены в последующие века).

Ключевые даты

1540: Начало первой работы, вилла Годи в Лонедо.
1544: Начало сооружения виллы Пизани в Баньоло.
1545: Первая значительная работа. Палладио привлечен к реконструкции дворца Раджоне XIII века — Базилики в Виченце. Обустроил его двухъярусной аркадой.
1550: Начало проектирования дворца Кьерикати и виллы Фоскари в Виченце.
1552: Начало работ над виллой Корнаро и дворцом Iseppo De' Porti.
1554: Публикация трактата Римские древности.
1556: В Удине работал над домом Антонини и в Виченце начинает сооружение дворца Тьене. Его заказы растут пропорционально росту его известности. В это время он сотрудничает с патриархом Аквилеи в редакции книги 'Vitruvio', обеспечивая книгу рисунками.
1557: Начало работ над виллой Бадоер в долине реки По.
1558: Реализует проект по реконструкции церкви Сан-Пьетро ди Кастелло в Венеции и возможно в том же году начинает создание виллы Malcontenta.
1559: Начало сооружения виллы Emo в деревне Фанзоло ди Веделаго.
1560: Вилла Барбаро-Вольпи в Мазере близ Тревизо.
1561: Начало сооружения виллы Пояна Маджоре, и в том же году — трапезной для монахов-бенедиктинцев монастыря св. Георгия в Венеции. Впоследствии он занимается фасадом монастыря Monastero per la Carità и виллой Серего.
1562: Начало работ над фасадом церкви Сан-Франческо делла Винья и работы над собором Сан-Джорджо Маджоре в Венеции.
1565: Начало создания виллы Каголло в Виченце и виллы Пизани в Montagnana.
1566: Дворец Вальмарана и вилла Дзено в Виченце.
1567: Начало работ над виллой «Ротонда» в Виченце.
1570: Палладио номинирован на титул Proto della Serenissima (Почетный гражданин Венеции), в том же году он публикует в Венеции трактат I Quattro Libri dell’Architettura (Четыре книги об архитектуре).
1571: Строительство виллы Piovene, дворца Porto Barbaran, лоджии дель Капитанио и Дворца Porto Breganze.
1574: Публикация «Комментариев к Юлию Цезарю» и работа над эскизами фасада церкви Св. Петрония S. Petronio в Болонье
1577: Начало сооружения церкви Иль Реденторе, в Венеции.
1580: Подготовка эскизов интерьера для церкви Санта-Лючия в Венеции, и в том же году начало строительства Театро Олимпико в Виченце.

Напишите отзыв о статье "Палладио, Андреа"

Примечания

  1. [www.google.com/search?q=palladio+%22the+most+influential+architect%22&btnG=Искать+книги&tbm=bks&tbo=1&hl=ru "the most influential architect — My library — Google Books]
  2. 1 2 3 4 Puppi, Lionello. [books.google.ru/books?id=X1fqAAAAMAAJ Andrea Palladio: the complete works]. — Electa/Rizzoli, 1989. — P. 283. — 311 p.
  3. [az.lib.ru/m/muratow_p_p/text_0010.shtml Lib.ru/Классика: Муратов Павел Павлович. Образы Италии]
  4. [lib.ru/PROZA/WAJLGENIS/genij.txt Петр Вайль. Гений места]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Палладио, Андреа

– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.