Палмер, Герберт Ричмонд

Герберт Ричмонд Палмер англ. Herbert Richmond Palmer<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
7-й губернатор Гамбии
11 сентября 1930 — 12 апреля 1933
Монарх:	Георг V
Предшественник:	Эдвард Брэндис Дэнам
Преемник:	Артур Ричардс
4-й губернатор Кипра
8 ноября 1933 — 4 июля 1939
Монарх:	Георг V Эдуард VIII Георг VI
Предшественник:	Реджинальд Эдвард Стаббс
Преемник:	Уильям Денис Баттершил
Рождение:	18 апреля 1877(1877-04-18)
Смерть:	22 мая 1958(1958-05-22) (81 год)
Супруга:	Маргарет Абель Смит
Образование:	Кембриджский университет
Профессия:	адвокат
Деятельность:	колониальный чиновник
Награды:

Сэр Ге́рберт Ри́чмонд Па́лмер (англ. Sir Herbert Richmond Palmer; 18 апреля 1877 — 22 мая 1958) — британский адвокат, колониальный чиновник в период между двумя мировыми войнами. В разное время вице-губернатор Нигерии, губернатор Гамбии и губернатор Кипра.

Ранние годы

Палмер родился в 1877 году в Киркби Лонсдейл, Уэстморленд в семье банкира Роберта Палмера. Он получил образование в школе Аундл (Нортгемптоншир), где активно занимался спортом. В Кембридже он играл в регби за Кембриджский университет и был приглашен на показательные матчи в команду «Варвары».

Палмер предпринял поездку в Сан-Франциско, где в 1903 году работал кочегаром в целях изучения технологий горнодобывающей промышленности.

В 1904 году вступил в коллегию адвокатов, а в 1910 году получил степень магистра искусств.

Колониальный служба

Нигерия

Палмер провёл большую часть своей долгой карьеры в колониальной Нигерии. Он поступил под руководство Фредерика Лугарда, 1-го барона Лугарда, верховного комиссара протектората Северная Нигерия Протекторат. В 1904 году 27-летний Палмер был назначен помощником резидента (представителя верховного комиссар, затем — губернатора) в одной из провинций Нигерии. Одной из его первых инициатив была идея об отмене рабства, существовавшего на тот момент в северных провинциях Нигерии.

Назначение Палмера резидентом в 1905 году стало поворотным событием в истории британского правления в штате Кацина. Лугард в этот период был переведен в Гонконг. Сразу после вступления в должность Палмер осуществил реорганизацию территориального управления, образовав девятнадцать новых районов. Каждый из них находился под юрисдикцией того или иного главы района, ответственного перед эмиром. Вновь созданные районы были также разделены на округа, чтобы обеспечить надлежащее управление эмирата. В 1906 году Палмер назначил эмиром Кацины Мухаммаду Дикко, во многом благодаря его сотрудничеству с британской администрацией. Это было одним из первых примеров позаимствованной Палмер у Лугарда доктрины «косвенного управления».

В 1912 году Лугард вернулся из Гонконга в Нигерию в статусе губернатора северного и южного протекторатов. Основная миссия Лугарда заключалась в том, чтобы завершить их объединение в одну колонию. За исключением Лагоса, где ему противостояла значительная часть политической элиты и СМИ, объединение не вызвала протестов в стране. С 1914 по 1919 год Фредерик Лугард был генерал-губернатором единой колонии Нигерия.

Палмер в этот период работал в должности резидента в провинции Кано, в 1917 году был произведен в резиденты провинции Борну. Он укреплял отношения, налаженные Лугардом с халифатом Сокото, тесно контактируя с нигерийскими племенными правителями. Палмер был убеждённым сторонником принципов косвенного управления, реализуемого в Нигерии Лугардом. Эта политика значительно повысила престиж и влияние местных мусульманских эмиров и способствовала быстрому распространению ислама. Палмер также решительно выступал против деятельности христианских миссионеров, например, работавшего вопреки позиции губернатора в провинции Борну Хью Клиффорда.

В условиях Первой мировой войны работа британских администраторов в Северной Нигерии стала особенно трудной. К концу 1917 года около 6600 нигерийских солдат были отправлены в Восточную Африку для участия в операциях против Пауля фон Леттов-Форбека, а ещё 1800 находились в ожидании отправки, что серьёзно истощило военные ресурсы страны. Палмера серьезно заботили последствия войны для мусульманских провинций, подвергал резкой критике деятельности администрации соседних французских колоний

Палмер изучал культуру, языки и литературу Африки, став выдающимся специалистом в области цивилизации и литературы народов хауса и фулани. По его инициативе в северных провинциях Нигерии были открыты тысячи мусульманских школ, ученики которых занимались изучением Корана. Чтобы улучшить систему образования, Палмер предпринял тяжелое путешествие в 1918 году через Центральную Африку в Судан. Из Мемориального колледжа Гордона в Хартуме он привез ценный опыт, позволивший открыть в 1922 году в Кацине педагогический колледж для мусульманских преподавателей.

С 1921 года Палмер исполнял обязанности вице-губернатора Северной Нигерии с резиденцией в Кадуне.

Он был первым администратором, к которому можно было отнести характеристику Луция Аррунтия Старшего «capax imperii» («способный управлять»), с его пониманием и изучением местных языков и вниманием к местным традициям.

С 1919 года в Нигерии предпринимались меры для разработки перспективных отраслей — производства хлопка и арахиса. Позже, в 1926 году, была начата работа по организации использования воды реки Кадуна для нужд города. Был также достигнут прогресс в строительстве новых больниц в провинциях Энугу, Йос и Кано. Ещё одним важным событием стало путешествие, предпринятое Палмером из Лагоса к озеру Чад, что было первым случаем, когда вся дистанция была пройдена на автотранспорте.

В течение 26 лет, проведённых Палмером в различных частях Северной Нигерии, большую часть своего досуга он посвящал попыткам найти данные для представления полной истории наиболее многочисленных народов Нигерии — фульбе и канури. В своем путешествии по Африке в 1918 году он имел возможность получить информацию по этой проблеме из первых рук. Результаты этих исследований были воплощены в книге под названием «Суданские воспоминания», последний том которой был опубликован в 1928 году. В 1936 году эта книга была дополнена работой под названием «Борну Сахары и Судана».

В декабре 1929 года Палмер не согласился с предложенной Лондоном политикой сокращения финансирования на развитие северных провинций. Возможно, эти разногласия побудили Палмера переехать в Гамбию.

Его отъезд из Нигерии состоялся в феврале 1930 года.

Гамбия

В сентябре 1930 года Палмер был назначен губернатором Гамбии. В этой колонии он столкнулся с менее значительными проблемами, чем на обширных просторах Северной Нигерии. В 1931 году он столкнулся с серьезной вспышкой чумы крупного рогатого скота и контагиозной плевропневмонии. В 1932 году Палмер начал осуществление административной реформы, создав в каждой из четырёх провинций представительства колониальных властей, открытых для обращений жителей круглый год

12 апреля 1933 года Палмер навсегда покинул Африку.

Кипр

8 ноября 1933 года Палмер стал губернатором Кипра. Кипр был аннексирован Великобританией, когда Турция вступила в Первую мировую войну на стороне Германии и Австро-Венгрией, и в 1925 году стала британской колонией. В 1931 году на острове произошли серьезные беспорядки греков-киприотов, требовавших присоединения Кипра с Грецией. Дом правительства в Никосии был сожжен. Прибытие Палмера также произошло в условиях двухлетней засухи, поставившей киприотов на грань голода.

Палмер оказался вынужден управлять колонией в тяжёлое время высокой напряжённости, вызванной действиями киприотов по обеспечению самоопределения. Одной из причин неприязни жителей острова к колониальным чиновникам было нежелание сотрудников администрации учить греческий или турецкий языки и поддерживать какие-либо контакты с киприотами. Палмер настаивал на изучении чиновниками местных языков. Строгий стиль его руководства стал причиной появления специального термина — «Палмерская диктатура» или «Палмерократия».

Также Палмер составил план улучшения порта Фамагусты. Составление схемы реконструкции и развития порта было начато в мае 1931 года, вся работа по контракту была завершена в марте 1933 года. Новый порт, который ранее не мог принять корабли водоизмещением более 2000 тонн, был расширен для размещения кораблей от 8000 до 9000 тонн.

Палмер подал в отставку 4 июля 1939 года.

Награды

• Орден Святого Михаила и Святого Георгия, кавалер (CMG), 1922 год
• Орден Британской империи (CBE), 1924 год
• Орден Святого Михаила и Святого Георгия, рыцарь (KCMG), 1933 год
• Орден Святого Иоанна Иерусалимского, 1936 год

Последние годы жизни

Палмер вернулся в Лэнгэм Хаус, Оукхэм в округе Ратленд. В июле 1940 года, после того, как его семья была эвакуирована в Соединённые Штаты Америки, он поселился в Кресуике и занимался адвокатской деятельностью.

Палмер также писал о своих африканских впечатлениях.

Герберт Ричмонд Палмер скончался 22 мая 1958 года.

Публикации

Палмер сделал перевод ряда арабских текстов, связанных со странами, в которых он работал:

• History of the First Twelve Years of the Reign of Mai Idris Alooma of Bornu, Лагос (1926), перепечатано в Лондоне (1970)
• Sudanese Memoirs: Being Mainly Translations of a Number of Arabic Manuscripts Relating to the Central and Western Sudan, 3 тома, Лагос (1928), перепечатано в Лондоне (1967)
• The Bornu, Sahara and Sudan, Лондон (1936)

Он написал предисловие и организовал публикацию материалов книги The Occupation of the Hausaland: Being a Translation of Arabic letters found in the House of the Wazir of Sokoto, in 1903, собранных майором Дж. Мерриком и переведенных Х. Ф. Бэквеллом, Лагос (1927).

Палмер также писал статьи для антропологических журналов:

• Notes on some Asben records, журнал Африканского общества, Том 9 — 1909-10 — С. 388—400.
• An early Fulani conception of Islam, журнал Африканского общества, Том 14 — 1914-15 — С. 53-59.
• Western Sudan history : the Raudthât’ul Alfâri, журнал Африканского общества, Том 15 — 1915-16 , — С. 261—273.
• History of Katsina, журнал Африканского общества, Том 26 — апрель 1927 — С. 216—236.
• The Kano Chronicle, Журнал антропологического института, 38 — 1909 — С. 58-98.

Семья

Палмер женился на Маргарет Изабель Абель Смит 7 июня 1924 года в Уотерфорде. Маргарет Изабель была дочерью Реджинальд Абеля Смита и Маргарет Алисы Холланд, внучкой Генри Холланда, 1-го виконт Натсфорда и Маргарет Тревельян — племянницы Томаса Бабингтона Маколея, 1-го барона Маколея. У них было две дочери.

Ссылки

• The British Empire — Northern Nigeria

Отрывок, характеризующий Палмер, Герберт Ричмонд

– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.