Паломничество

Запрос «Пилигрим» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Пало́мничество (от лат. palma «пальма»; от пальмовой ветви, с которыми жители Иерусалима встречали Иисуса Христа) — путешествие к Святой земле и другим географическим местностям, имеющим сакральное значение для христианской веры с целью поклонения и молитвы; вообще хождение верующих к святым местам на поклонение. Богомольца, совершающего такое путешествие, называют паломником или пилигримом (от лат. peregrinus «чужеземец, странник»).

Христианский обычай основывается на стремлении верующих поклониться местам и святыням, связанных с Христом, апостолами, Пресвятой Богородицей, помолиться перед чудотворными иконами, окунуться в священные воды реки Иордан и святые источники. В других религиях имеются аналогичные обычаи:

• Хадж — посещение мусульманами Мекки, Медины и совершение там предписанных ритуалов;
• Ко́ра — ритуальный обход вокруг какой-либо святыни в религиях Индии, Непала и Тибета;
• у ламаистов — посещение Лхасы (Тибет);
• у индусов — посещение Праяга и Варанаси (Бенарес, Индия) (последний также у джайнов и махаянистов);
• у буддистов и синтоистов — посещение Нары (Япония).

История паломничества

Хождение верующих к святым местам на поклонение известно ещё с глубокой древности. Центрами паломничества в древности были храмы Амона в египетских Фивах, Осириса в Абидосе, Аполлона в Дельфах и др.

В Ветхом Завете упоминаются случаи путешествия благочестивых израильтян ко главной тогдашней святыне Скинии с Ковчегом Завета (позже — в Иерусалимский храм) для совершения жертвоприношений и молитв.

В Новом Завете также видим продолжение обычаев паломничества, когда Святое семейство — Дева Мария с 12-летним отроком Иисусом Христом и супругом Иосифом Обручником совершили ежегодное посещение Иерусалима на праздник Пасхи (Лк. 2:41—52).

Апостол Павел, несмотря на смертельную угрозу и многочисленные уговоры, совершил своё последнее паломничество с соблюдением всех ветхозаветных обрядов, во время которых он и был схвачен и арестован.

Для предотвращения паломничества христиан, римские императоры всячески стремились уничтожить всё, что связано с Иисусом Христом, разрушали храмы, срыли гору Голгофу, даже переименовывали города, а на христианских святынях устраивали языческие капища.

С получением свободы в IV веке христиане значительно чаще стали совершать паломничества и не только в Палестину, где совершались божественные деяния Спасителя. Каждый паломник получает много впечатлений от чудесных знамений и необычных совпадений, происшедших с ним во время паломничества.

Однако святитель Григорий Нисский осуждает чрезмерное увлечение паломничеством, считая, что паломники часто совершают путешествия из праздного любопытства, впадают в неприличные истории и искушения. Многими православными считается, что в любом храме можно причаститься Тела и Крови Христовых (самой Высшей святыни), а деньги, собранные для паломничества, лучше раздать нищим. Среди православных монахов приветствовалось затворничество (от соблазнов мира), а паломничество и крестные ходы допускались для укрепления ещё неокрепших в вере членов Церкви.

В средние века наряду с Палестиной паломничество стало предприниматься: у православных — в Константинополь, на гору Афон (Греция); у католиков — в Рим и Лорето (Италия) по дороге франков, в Лурд (Франция). Западная церковь различала:

• великое паломничество (peregrinationes primariae) — путешествия к Святому Гробу в Палестину, в Рим (Limina apostolorum), Сантьяго-де-Компостелу (см. Путь Святого Иакова) и Лорето (см. Дом Богородицы);
• малое паломничество (peregrinationes secundariae) — посещение местных отечественных святынь.

В конце ХV в. для совершения паломничества требовалось предварительное разрешение духовных властей, которое давалось под условием платежа пошлины в пользу Папы. Пунктом отправления служила Венеция (впоследствии — и Марсель), где паломники запасались путеводителем, отпускали бороду и облачались в паломническую одежду — калиги, коричневый или серый плащ, греческую шляпу с весьма широкими полями, обыкновенно украшенную раковинами; клюка, сума и бутылка (выдолбленная тыква) дополняли паломнический наряд. К плащу и шляпе паломники прикрепляли красный крест. В Венеции паломник заключал контракт с судохозяином (патрон), который обязывался не только перевезти его в Святую Землю и обратно, но и сопровождать его в странствиях по святым местам, обеспечивать ему во время всего пути пищу и защиту, платить за него подати мусульманским властям и т. п.

Постепенно стали допускаться дальнейшие смягчения: знатный господин мог послать вместо себя слугу или наёмника. Образовались даже светские цехи профессиональных наёмных паломников (в Германии называемых Sonnweger), которые вскоре сильно размножились, так как этот своеобразный промысел оказался весьма прибыльным. В XVI в. паломник мог быть направлен от целой общины за её счёт.

С 1881 г. во Франции стали ежегодно организовывать паломнический караван в Святую Землю, придавая ему характер приношения покаяния за преступления республиканского правительства против церкви; в состав такого каравана, численность которого нередко доходила до 300—400 чел., входили лица белого духовенства и зажиточные люди ультрамонтанского настроения. С конца 1870-х годов такие же немецкие караваны устраиваются францисканцами в Вене и Мюнхене.

Паломничества на Святую Землю из России

В России паломничества в Святую Землю начались уже в первые времена русского христианства. Трудность и опасность пути заставляла паломников собираться в «дружины». Совершая свой путь, главным образом, через Константинополь, древнерусские паломники заимствовали у западных пилигримов костюм. К XII в. страсть к паломничеству до того распространилась, что церковная власть находила нужным сдерживать не в меру ревностных богослужителей.

С половины XV в. в российском паломничестве совершается как бы перелом. Уже прежние «паломники» полны жалоб и негодования на притеснения «срацын» и «злых арапов», а взятие Константинополя турками окончательно предало христианские святыни Востока в руки неверных.

Хождения в Святую Землю возобновляются лишь во второй половине XVI в. Известно знаменитое паломничество купца Василия Гагары. Но чаще это, так сказать, «официальные паломничества», совершаемые людьми, которых посылало московское правительство на Восток с поручениями и милостыней. А с XVIII в. начинает преобладать новое, более сознательное и критическое отношение к Востоку.

Продолжительные войны с Турцией во времена царствования Екатерины II (вторая половина XVIII в.) затруднили паломничество русских людей на Восток. Однако в XIX в. удобство и безопасность путей сообщения привели к сильному его росту в Святую Землю. Немаловажную роль в этом сыграло учреждение в 1847 году Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и создание в 1882 году Императорского Православного Палестинского Общества.

Годы	1820	1840-е	1859	1866	1869	1870-е	1880	1889	1896
Человек	200	около 400	950	1098	2035	около 1500	2009	3817	4852

См. также: Писатель-путешественник#Российские паломники

Современное паломничество в России

В настоящее время в России начинает возрождаться паломничество верующих в святые места. Большую роль в этом играют действующие монастыри и церкви, организуя такие мероприятия. Появились паломнические службы, специализирующиеся на организации паломнических поездок по всему миру. Некоторые туристические компании также активно включились в этот процесс.

По данным Русской духовной миссии в Иерусалиме, православные из России, с Украины и из Молдавии, которые приезжают в этот город совершить паломничество, составляют около половины духовных странников со всего мира.

За пределами России русские богомольцы помимо Палестины посещают греческий Афон, итальянский город Бари, где покоятся мощи Николая Чудотворца, черногорскую столицу Цетине, где находится десница Иоанна Крестителя и другие христианские святыни.

Несмотря на кажущуюся внешнюю схожесть паломничества с экскурсионным туризмом, внутренняя их суть весьма различается: в то время, как экскурсионный туризм имеет своей целью посещение интересных мест, паломничество предполагает предварительную духовную работу, «очищение души», перед посещением святыни. Однако часто паломничество подменяется экскурсионным туризмом, когда людей просто проводят по «экскурсионным объектам», без предварительной внутренней, духовной, подготовки. Поэтому ещё весной 2003 года Межрелигиозный совет России внёс предложение в Госдуму РФ о разграничении понятий «паломничество» и «туризм» на правовом уровне.

Значение паломничества

Для поощрения паломничества составлялись многочисленные путеводители (итинерарии), многие из которых, как и описания самих паломничеств, стали впоследствии важными историческими источниками. Описания «хождений» в Святую Землю, составленные некоторыми паломниками, сыграли на Руси огромную роль в распространении легенд и апокрифической литературы.

Религиозные мотивы часто являлись прикрытием торговых и захватнических целей. Например, паломничество сыграло значительную роль в подготовке крестовых походов. А среди паломников в Иерусалиме в средние века можно было встретить и дворян, искавших посвящения в рыцари у Гроба Господня; и политических и военных агентов королей; и авантюристов, искавших оккультических знаний на чудодейственном Востоке; и учёных исследователей; и, наконец, купцов, посещавших Палестину с торговыми целями.

См. также

• Покаянные паломничества
• Места паломничества
• Тиртха и кшетра
• Парикрама
• Падаятра

Литература

• Горшунова О.В. Женское паломничество к святым местам (по материалам Ферганской долины) // Итоги полевых исследований. Ред. З.П. Соколова. Москва: ИЭА РАН, 2000. Сс. 23-39.
• Лучицкая С. И. [www.igh.ru/books/homo-viator/7luchizkaia.pdf Путешествие в Святую Землю в XII-XIII вв.: Очерк истории повседневной жизни]. С. 72-102.

Ссылки

• Паломничество // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Паломничество // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
• Шейнман М. М. [web.archive.org/web/20070921064613/www.cultinfo.ru/fulltext/1/001/008/086/445.htm Паломничество].
• [ippo.ru/christian-culture/7/14/ Образ странника и богомольца в русской живописи].
• [ippo.ru/christian-culture/7/bogomolie/ Выезды на богомолье в русской живописи].
• [www.academia.edu/29162162/Поэтика_и_стилистика_повести_С._И._Снессоревой_Дарьюшка._История_русской_странницы_The_poetics_and_style_of_the_story_Daryushka._The_sketch_of_a_Russian_woman_pilgrims_life_by_S._I._Snessoreva| Чуркин А. А. Поэтика и стилистика повести С. И. Снессоревой Дарьюшка. История русской странницы].
• В. Н. Хитрово. [jerusalem-ippo.ru/sv_z/pal/n_p/ Неделя в Палестине].
• А. П. Ладинский. [jerusalem-ippo.ru/sv_z/pal/ladinskiy/ Путешествие в Палестину. 1937 г.].

Отрывок, характеризующий Паломничество

– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.