Памир
Поделись знанием:
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
| Памир | |
 | |
| 38°35′38″ с. ш. 75°18′48″ в. д. / 38.59389° с. ш. 75.31333° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.59389&mlon=75.31333&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 38°35′38″ с. ш. 75°18′48″ в. д. / 38.59389° с. ш. 75.31333° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.59389&mlon=75.31333&zoom=9 (O)] (Я) | |
| Страны |  Таджикистан Киргизия КНР Афганистан Индия Пакистан |
| Высочайшая вершина | пик Конгур |
| Высшая точка | 7719 м |
Пами́р (кит. упр. 帕米尔, пиньинь: Pàmǐ'ěr, перс. پامیر, тадж. Помир) — горная система на юге Центральной Азии и на севере горной гряды Гималаи, на территории Таджикистана (Горно-Бадахшанская автономная область), Китая, Афганистана и Индии. Памир находится на соединении отрогов других мощных горных систем Центральной Азии — Гиндукуша, Каракорума, Куньлуня и Тянь-Шаня.
Общепринятой этимологии названия Памир нет. Распространены толкования как «крыша мира», «подножие смерти» (иран.), «нога птицы», «подножие Митры» (бога Солнца).
В XVIII—XX веках Памир и окружающие его области стали ареной геополитического соперничества Британской и Российской империй, что получило в истории британской геополитики название «Большая Игра».
В настоящее время Памир является узлом неразрешённых противоречий между рядом государств, что ведёт к геополитическому напряжению в регионе.
Содержание
Орография
Высшая точка Памира — расположенный на территории Китая пик Конгур (высота 7 649 м).
Другие «семитысячники» Памира:
- Пик Исмаила Самани (бывший пик Коммунизма) (высота 7 495 м) — самая высокая вершина всего бывшего СССР. Открыт в 1880-е годы русскими исследователями Памира[1]. По ошибке был отождествлён с пиком Гармо; позже ошибка была исправлена. В 1932 году назван пиком Сталина; в 1962 году переименован в пик Коммунизма; в 1998 году переименован в пик Исмаила Самани (Таджикистан).
- Пик Ленина (пик Абу Али ибн Сины) — высота 7 134 м. Открыт в 1871 году. Был назван пиком Кауфман; в 1928 году переименован в пик Ленина; в 2006 году в Таджикистане переименован в пик Абу Али ибн Сины (в честь Авиценны)[2], он же пик Ибн Сины.
- Пик Корженевской — высота 7 105 м. Открыт в 1910 году русским географом Н. Л. Корженевским. Назван в честь его жены Евгении Корженевской.
Климат
Для Памира характерна долгая и суровая зима и короткое лето. Вершины остаются покрытыми снегом круглый год.
Климат Памира высокогорный, суровый, резко континентальный. К высокогорным районам выше 2500 м относится Центральный и Восточный Памир, и горные хребты, климат этих районов континентальный. Разреженность атмосферы высокогорных районов хоть и обуславливает повышенную солнечную радиацию, но вместе с тем является причиной потери тепла путем лучеиспускания. Поэтому колебания температуры от зимы к лету и от дня к ночи довольно значительны и увеличиваются по направлению к востоку. Нередко в зимнее утро наблюдается температура около -20° С, а после полудня она поднимается на несколько градусов выше нуля. Памир расположен в субтропическом поясе, зимой здесь преобладают массы воздуха умеренных широт, летом — тропические. Средняя температура января на высотах около 3600 м −17,8° С. Зима длится с октября по апрель включительно. Абсолютные минимумы температур достигают −50° С. Лето короткое и холодное. Летние температуры не поднимаются выше +20° С. Средняя температура июля (для тех же высот, что и в январе) +13,9° С. Особенно неблагоприятными климатическими условиями отличается Восточный Памир. Зима здесь продолжительная и суровая. Отрицательные месячные температуры отмечаются с октября по апрель. Средняя месячная температура января опускается до −14° С −26° С. Абсолютный минимум исключительно низкий −63° С Булункуль (по данным Гидрометеостанции (ГМС) Булункуль). Лето короткое и прохладное. Средняя июльская температура воздуха не превышает +15° С (ГМС Ирхт – расположена на берегу озеро Сарез). Абсолютный максимум колеблется в пределах от +20° С (Метеостанция ледник Федченко) до +34° С (ГМС Ирхт). Наибольшая продолжительность безморозного периода составляет 111 дней (ГМС Ирхт), а в ряде наиболее холодных районов Шаймак, Каракуль, Булункуль безморозный период вообще отсутствует (данные ГМС: Шаймак, Каракуль, Булункуль). Горные районы отличаются большим разнообразием как в сроках наступления и окончания периодов с различными температурами, так и в отношении длительности этих периодов. Так, в высокогорьях период с температурой выше +5° С составляет 90 – 160 дней, с температурой +10° С 26-44 дня и отсутствует в Каракуле (ГМС Каракуль) и на леднике Федченко (МС ледник Федченко)[3].
В долинах Мургаба, Оксу, в бессточных впадинах (озеро Каракуль и др.) распространены многолетние мёрзлые горные породы. Преимущественное влияние на годовой ход осадков оказывают циклонические процессы при юго-западном переносе масс. Сложность рельефа и разнообразие высот обуславливают значительную неравномерность выпадения осадков в отдельных районах. В горных районах, открытых влажным западным воздушным массам, выпадает большая часть осадков. Восточные районы, отгороженные от этих воздушных масс высокими горами, получают мало влаги[3].
Довольно высокими температурами отличается Западный Памир. Так, средняя месячная температура января в МС Дарвазе положительная и составляет +0.2° С. Абсолютный минимум температуры воздуха достигает −34° С (МС Тавильдара)[3].
В долинах Западного Памира сумма годовых осадков составляет 92—260 мм, на Восточном Памире — 60—119 мм. В высокогорьях и на склонах гор количество осадков увеличивается (на леднике Федченко 1100 мм). Максимум осадков на Западном Памире — в марте — апреле, минимум — летом; на Восточном — в мае — июне и в августе. Летом на Восточном Памире возможны влияния влажных тропических масс воздуха, участвующих в муссонной циркуляции Индии.
Некоторые климатические данные по районным центрам Памира:
- Среднегодовая температура в Калай-Хумбе - 12.3 °C. 507 мм - среднегодовая норма осадков. Самый засушливый месяц - август с осадками 1 мм. Большая часть осадков выпадает в марте, в среднем 101 мм. Самый теплый месяц года - июль со средней температурой 25.1 °C. Средняя температура в январе -1.8 °C. Это самая низкая средняя температура в течение года. Разница между количеством осадков между самым сухим и самым влажным месяцем - 100 мм. Средняя температура меняется в течение года на 26.9 °C.
- Среднегодовая температура в Ванче - 9.9 °C. Выпадает около 341 мм осадков в год. Самый засушливый месяц - август с осадками 1 мм. Большая часть осадков выпадает в марте, в среднем 64 мм. Самый теплый месяц года - июль со средней температурой 23.0 °C. Средняя температура в январе - -4.9 °C. Это самая низкая средняя температура в течение года. Разница между количеством осадков между самым сухим и самым влажным месяцем - 63 мм. Средняя температура меняется в течение года на 27.9 °C.
- Среднегодовая температура в Рушане - 9.2 °C. Среднегодовая норма осадков - 292 мм. Самый засушливый месяц - август с осадками 0 мм. Большая часть осадков выпадает в март, в среднем 54 мм. Самый теплый месяц года - июль со средней температурой 22.4 °C. Средняя температура в январе - -6.1 °C. Это самая низкая средняя температура в течение года. Разница между количеством осадков между самым сухим и самым влажным месяцем - 54 мм. Средняя температура меняется в течение года на 28.5 °C.
- Среднегодовая температура в городе Хороге - 9.3 °C. 276 мм - среднегодовая норма осадков. Самый засушливый месяц - август с осадками 0 мм. Большая часть осадков выпадает в марте, в среднем 52 мм. Самый теплый месяц года - Август со средней температурой 22.6 °C. Средняя температура в Январь - -6.2 °C. Это самая низкая средняя температура в течение года. Разница между количеством осадков между самым сухим и самым влажным месяцем - 52 мм. Средняя температура меняется в течение года на 28.8 °C.
- Среднегодовая температура в Ишкашиме - 7.5 °C. 416 мм - среднегодовая норма осадков. Самый засушливый месяц - август с осадками 4 мм. Большая часть осадков выпадает в апреле, в среднем 82 мм. Самый теплый месяц года - июль со средней температурой 19.5 °C. Средняя температура в январе - -6.0 °C. Это самая низкая средняя температура в течение года. Разница между количеством осадков между самым сухим и самым влажным месяцем - 78 мм. Средняя температура меняется в течение года на 25.5 °C.
- Среднегодовая температура в Мургабе - 0.3 °C. Выпадает около 72 мм осадков в год. Самый засушливый месяц - ноябрь с осадками 1 мм. Большая часть осадков выпадает в мае, в среднем 11 мм. Самый теплый месяц года - июль со средней температурой 13.8 °C. Средняя температура в Январь - -15.5 °C. Это самая низкая средняя температура в течение года. Разница между количеством осадков между самым сухим и самым влажным месяцем - 10 мм. Средняя температура меняется в течение года на 29.3 °C.
[4]
Гляциология
Памир — горная система с большим количеством ледников различных типов и генезиса.
Самый крупный гляциальный феномен природы на Памире — ледник Федченко, который расположен в Центральном Таджикистане. Относится к горно-долинному типу ледников. Это наиболее длинный ледник в мире за пределами полярных регионов. Площадь ледника около 700 км². Среди ледников Евразии уступает по площади лишь ледникам Сиачен (длина 76 км, площадь 750 кв. км) и Балторо (длина 62 км, площадь 750 кв. км) в горной системе Каракорум.
Ледники охлаждают приземный слой воздуха, выглаживают днище и борта долин в своем движении, выносят вниз и перемалывают обломочный материал разрушенных горных пород, влияют на суточный ритм горно-долинных ветров, ниже снеговой линии истаивают, давая начало ручьям и рекам.
Ледник Медвежий и его подвижки
Ледник Медвежий находится в Горном Бадахшане, на западном склоне хребта Академии Наук горной страны Памир. Долина, в которой лежит ледник — только верхняя часть долины реки Хирсдары, которая ниже по своему течению впадает в Абдукагор, а тот — в Ванч.
Это глубоко врезанное ущелье, глубиною до 2 км при средней крутизне бортов до 40°. Со склонов ущелья часто сходят лавины, сели и камнепады. С левого борта обширного цирка ледник Медвежий принимает свой единственный приток. Вдоль склонов на теле ледника почти непрерывной лентой простираются лавинно-осыпные шлейфы слившихся конусов выноса осыпных разрушенных горных пород. К ним также прислонены или погребены подо льдом узкие, островершинные гряды боковых морен. Фирновая область Медвежьего состоит из трёх ветвей, которые ниже по склону сливаются в обширном понижении фирновой мульды над бровкой ледопада. Площадь фирновой мульды, где собственно собирается и кристаллизуется снег, вместе с частью ледопада, лежащего выше фирновой линии, составляла около 22,2 км².
Сёрджи или катастрофические подвижки ледника Медвежий происходили многократно: незадолго до 1916, в 1937 и в 1951. Ледник привлек внимание исследователей в 1963, когда Медвежий продвинулся почти на 1,75 км вниз по долине реки Хирсдара и вышел в верховья Ванча, перегородив долину реки Абдукагор. Скорость продвижения ледника весной 1963 года составляла до 100 м/сутки, когда в начале июля сёрдж остановился. Выше конца ледника образовалось Абдукагорское ледниково-подпрудное озеро. Выдвинувшийся конец ледника оторвался от основного тела и превратился в огромный вытянутый по простиранию долины Ванча массив мёртвого льда, засыпанного темными моренными отложениями.
Очередная подвижка Медвежьего произошла в 1973. Ледник на этот раз продвинулся ещё дальше. явление регулярно повторялось, и в XXI веке вновь были отмечены систематические сёрджи различных размеров. В результате измерений 1989 сотрудниками Таджикской гидрометеослужбы установлено, что максимальные скорости движения ледовой массы составляют в среднем 50 — 70 метров в сутки. Наблюдение за состоянием ледника Медвежий и некоторых других ледников Памира с конца 1990-х велось из космоса экипажами орбитальной станции «Мир», а в настоящее время — астронавтами Международной космической станции.
Гидрография
Озёра
5 (18 — по Григорианскому календарю) февраля 1911 года произошло землетрясение силой 9 баллов по Шкале Рихтера. Со склона горы в русло реки Мургаб сошёл гигантский оползень, под которым был погребен кишлак Усой. Мургаб остановил своё течение, а в его русле образовалась естественная плотина высотой 567 м, получившая название Усойский завал.
Воды реки Мургаб стали заполнять котловину перед завалом и к концу 1911 затопили кишлак Сарез, который и дал название образовавшемуся озеру. В 1914 ниже озера Сарез в Усойском завале появились первые родники. Часть обрушившихся горных пород тогда же перекрыла впадавшую в Мургаб небольшую реку Шадау-Дарья, что привело к образованию другого, меньшего по размеру озера Шадау. Гидрологический режим озёр за период более 100 лет стабилизировался. Сегодня длина озера Сарез около 55,8 км, глубина более 500 м, урез воды — около 3263 м над уровнем моря, объём воды — более 16 км³. Окружающие горы возвышаются над озером примерно на 2,5 км. Ниже Усойского завала 57 родников вновь образуют реку Мургаб. В 1967 на правом берегу озера обнаружен нестабильный участок крутого склона с объёмом рыхлых отложений в 1,25 км³. Существует угроза схода оползня в чашу озера. Предположительно избыток озерных вод в виде гигантской волны перехлестнет через завал и обрушится вниз по течению Мургаба. Можно ожидать катастрофического наводнения и образования мощного селевого потока ниже плотины озера Сарез. В потенциально опасной зоне живёт около 6 млн человек, и находятся жилые и промышленные постройки.
В 2000 Казахстан, Кыргизстан, Таджикистан и Узбекистан обратились к мировому сообществу с просьбой оказать поддержку в решении проблемы Сарезского озера. Под управлением Всемирного банка реализуется Международная программа, получившая название «Сарезское озеро: проект по снижению риска».
Географ и геоботаник XX века Окмир Егишевич Агаханянц по опросным сведениям указал на существование в горах Памира горячего озера, местоположение которого пока определить не удалось.
Геологическое строение
Горы Памира отличаются сложностью и неоднородностью своего геологического строения. В их состав входят осадочные породы — известняки, песчаники, — и кристаллические, в частности, граниты. Они содержат вкрапления горного хрусталя, самоцветов.[5]
Физико-географическое районирование Памира
Существует несколько схем районирования Памира с выделением отдельных областей, имеющих индивидуальные особенности и облик. Районирование осуществляется на основе орографии, геологии, геоморфологии, гидрологии, гляциологии, климатических различий, сведений геоботаники и ряду других природных признаков.
Во второй половине ХХ века исследователь Памира географ и геоботаник Окмир Агаханянц на основе обширных полевых исследований и научного анализа предложил свою схему деления Памира на физико-географичский области, получившей название: «Схема районирования Памира Агаханянца».
Население
Памирцы — совокупность малых иранских народов (кроме памирских киргизов), населяющих высокогорные области Памиро-Гиндукуша. Самоназвание по-таджикски: «помирӣ». Памирцев также называют «бадахша́нцами»— так как, исторически, эта область носит название Бадахшан. Памирцы населяют горы Таджикистана, Афганистана, Пакистана и Китая в его юго-западных частях Синьцзян-Уйгурского автономного района. Говорят на разнородных памирских языках восточноиранской группы иранской ветви индоевропейской языковой семьи. Это отличает памирцев от таджиков, язык которых относится к западноиранским языкам. Влияние на языковые различия оказывает и традиции вероисповедания: бо́льшая часть памирцев объединена на религиозной основе исмаилизма, что отлично от основной религии таджиков — суннизма. Помимо ираноязычных народов, на Памире живут тюркоязычные народы, такие как Памирские киргизы.
Области расселения
Области расселения памирцев — Западный, Южный и Восточный Памир, на юге переходящий в горные области Гиндукуша. Памирцы населяют большей частью высокогорные узкие долины на высотах 2 000 м над уровнем моря с суровым климатом, который характеризуется большим диапазоном суточных и сезонных температур, обилием ультрафиолетового излучения, чистой атмосферой, сухостью воздуха. Ввиду трудности строительства на Памире шоссе, большая часть населённых пунктов связана между собой горными тропами и оврингами — искусственно созданными «балконами» на отвесных скалах над реками и пропастями.
В результате колониальной экспансии Британской, Китайской и Российской империй к XX веку административно вся территория, ранее составлявшая эклектичный, но единый ареал, оказалась поделенной между Таджикистаном, Афганистаном, Пакистаном и Китаем. Создание СССР и в его составе — административных образований Киргизской ССР, Таджикской ССР, Узбекской ССР, оформление государственности и административных границ Афганистана, Индии, Ирана, Китая и Пакистана, последовавшая во второй половине XX века холодная война и создание по периметру границ СССР железного занавеса, приграничные конфликты на межэтнической и религиозной почве — все это способствовало искусственному разделению общности Памирских народов.
Этногеографически на Памире определены 7 исторических областей: Шугнан, Рушан, Ишкашим, Вахан, Мунджан, Сарыкол, Язгулям — в целом этнографически и культурно совпадающие с живущими здесь народностями. Памирцы сформировали свою собственную оригинальную общую материальную и духовную культуру и, благодаря тысячелетним взаимным контактам, значительно сблизились друг с другом. Однако изучение их языков показывает, что памирские народы принадлежат к четырём различным древним восточно-иранским общностям, имеющим отдалённое родство и заселявшим горную страну Памир независимо друг от друга. Подлинные причины того, почему племена ушли с прилегающих долин в теснины Памира, не ясны. Большая часть исследователей полагает, что процесс заселения гор был вызван естественным чувством самосохранения — племена уходили в горы, чтобы избежать физического истребления.
Языки народов Памира
Северопамирские языки
- старованджский†
- язгулямский
Примечание: † — мёртвый язык.
Шугнано-рушанский кластер:
- шугнанский
- рушанский
- баджувский
- бартангский
- рошорвский
- хуфский
- сарыкольский
Другие памирские языки
- ваханский
- ишкашимский
- зебаки
- йидга
- мунджанский
- саргулямский
Тюркские языки
- Киргизский язык (см. Памирские киргизы)
Языки северо-восточного Памира
- ягнобский
Пути сообщения
Дороги, тропы и овринги
Большая часть поселений Памира связана горными тропами и оврингами. Ввиду того, что Памир — молодая горная страна, имеющая сложно-пересеченный рельеф, строительство здесь автомобильных дорог — чрезвычайно сложная инженерная задача и требует значительного финансирования. Строительство путей сообщения осложняется также высокой сейсмичностью региона, опасностью возникновения оползней, обвалов, камнепадов, снежных лавин и заносов, ледовых обвалов, наводнений и селей. Поэтому на Памире количество хорошо обустроенных автомобильных дорог невелико. Строительство новых дорог осуществляется в ограниченном масштабе.
Несколько тысячелетий назад на Памире уже существовали пути сообщения как внутренние, так и транзитные — пересекающие эту горную область и соединяющие страны и области, лежащие к северу и югу от Памира. Таких дорог было немного. Передвижение по дорогам осуществлялось пешком, верхом нишаках, лошадях, верблюдах, иногда — на арбах. Ишак — выносливое и неприхотливое животное — и в настоящее время наиболее распространённое животное, которым пользуются как для езды верхом, так и для перевозки грузов. Для верблюдов Памир — слишком холодная страна, а для лошадей здесь не хватает корма.
На участках крутостенных каньонов или бомов — отвесных скал, опускающихся в воды озера или горной реки обычно совместно все население под руководством мастера-усто строило овринги — нависающие «балконы» из бревен, сучьев, плетеные из ветвей кустарников, которые нередко покрывались дёрном или плоскими пластинами горного сланца. Дороги, тропы и овринги постоянно поддерживались в рабочем состоянии. Через горы выискивались и обустраивались перевалы, через пропасти и реки, где это было возможно — устраивались мосты и переправы различных конструкций. На мелководьях существовали обозначенные по берегам броды. При необходимости через реки в определенных удобных местах с пологими берегами и не бурным течением переправлялись вплавь на бурдюках, сделанных их козьей шкуры и надутых воздухом. В некоторых районах делались конструкции наподобие плотов — деревянная рама из арчи с привязанными к ней рядами бурдюков.
Еле заметная горная тропа, перевал, поворот, ответвление, место брода и другие важные места на путях сообщения отмечались обо — пирамидами из сложенных вручную камней. Обо также являлись местом привала, исполнения жертвоприношения богам и духам и местом молитвы. По обычаю, каждый идущий по дороге или тропе должен был убирать с пути случайно упавшие камни, и, часть из них, подкладывать в обо. Некоторые обо на Памире имеют возраст до нескольких тысячелетий, это очень большие сооружения по размерами и сложены десятками тысяч камней.
С наступление зимы и выпадением снега весьма часто всякое сообщение между поселениями прекращалось на длительный срок, вплоть до наступления следующего лета.
Пути сообщения служили не только бытовым целям общения, внутренней и внешней торговли, но и административным целям управления, сбора налогов, формирования наборов в армию, поиска молодых женщин для пополнения гаремов.
Древние копи, шахты и горные выработки, где добывались полезные ископаемые также способствовали созданию сети троп, оврингов и дорог на Памире, посредством которых лазурит, сапфиры, рубины, моно- и полиметаллические руды, сырьё для строительных нужд, вывозились за пределы горной страны. Особой статьей вывоза были мумие, целебные и лекарственные травы, продукты сельского хозяйства: кишмиш, изюм, курага и другое. Горы поставляли в равнинные районы также продукты животноводства: козлятину, баранину, молочные субпродукты и другое. Особой популярностью пользовалась арча, которая имела разнообразное применение за пределами горной области в степных, полупустынных и пустынных районах, где ощущался острый недостаток древесины.
Особую славу Памиру принёс так называемый Бодахшанский лазурит, по качеству — лучший в мире.
Долгое время через Памир проходило ответвление Великого Шелкового пути.
Дорогами, тропами и оврингами Памира пользовались торговые караваны, посольские миссии, военные отряды, разведывательные партии, религиозные миссионеры и проповедники, дервиши и странствующие монахи.
Мерой пути на памирских тропах, оврингах и дорогах являлся чакрым — обычно расстояние, которое покрывал путник от привала до привала.
Памирцы выработали свою собственную оригинальную технику строительства дорог, троп, оврингов и мостов, которая впитала в себя опыт тысячелетий. Некоторые дороги, тропы и овринги имели свои собственные названия.
С колониальным захватом и освоением Памиркой горной страны обустройством дорог здесь занялись профессиональные инженеры и строители Британской, Российской и Китайской империй, каждые — на своей подконтрольной территории.
В настоящее время строительство дорог, мостов, тоннелей и других путевых сооружений на Памире осуществляют либо национальные дорожные службы, либо иностранный капитал.
Старый Памирский тракт
Завоевав новые колонии в Центральной Азии российские власти приступили к созданию сети стратегических дорог, по которым можно было бы быстро перебрасывать и снабжать русские войска. Решено было связать горной колесной дорогой Ферганскую и Алайскую долины[6].
В 1894 русские саперные части под руководством начальника Ошского уезда подполковника Бронислава Громбчевского построили первую колесную дорогу из Ферганской долины в Алайскую долину через перевал Талдык высотою 3615 метров. Позднее дорога получила название «Старый Памирский тракт».
Проектирование и строительство военно-стратегической дороги было засекречено и осуществлялось в тайне. Долгое время о её создателях ничего не было известно. По сведениям расшифрованного в 1977 дневника исследователя Памира Николая Леопольдовича Корженевского, им летом 1903 на перевале Талдык был обнаружен Памятный столб с именами людей, принявших участие в проектировании и прокладке дороги. Это были подполковник Бронислав Громбчевский, инженеры путей сообщения Мицкевич, Бураковский, Зараковский и подпоручик Ирмут[6]. До этого полагали, что первую колесную дорогу через перевал построили в 1916 плененые в Первой мировой войне австрийцы.
Животноводство
Из домашних животных на Памире в особенности замечателен як (Poephagus grunniens), дающий молочные продукты и представляющий единственное животное, пригодное для езды и перевозки тяжестей на больших высотах.
Выдающиеся исследователи Памира
XVIII век
- Филипп Ефремов (1750-1811) — русский путешественник поневоле, пленник Бухарского хана, автор записок «Десятилетнее странствие и приключения в Бухарии, Хиве, Персии и Индии, и возвращение оттуда через Англию и Россию, писанные им самим», изданных без его ведома в Санкт-Петербурге в 1785 году. В 1783 выслушав лично рассказ Ефремова о необыкновенных приключениях, российская императрица Екатерина II пожаловала его в прапорщики и определила на государственную службу в Коллегию иностранных дел переводчиком восточных языков. Оставил государственную службу в чине надворного советника. Его книга выдержала 5 изданий и является ценным свидетельством очевидца о географии Азии и культуре населяющих её народов[7].
XIX век
- Арминий Вамбери, он же Герман Бамбергер (1832—1913) — венгерский востоковед, путешественник, полиглот; член-корреспондент Венгерской академии наук. Происходил из бедной еврейской семьи. В 1861 году, взяв вымышленное имя Решид Эфенди, под видом дервиша — нищенствующего проповедника, совершил исследовательское путешествие в Центральную Азию. В 1864 году вернулся в Венгрию. Путешествие Арминия Вамбери было одним из первых европейских проникновений в неизученные области Памира. В 1864 году издал книгу о своем путешествии[8].
- Платон Чихачёв (французское Platon Chikhachyov) (1812—1892) — русский альпинист, географ и страстный путешественник. Один из членов-учредителей Русского географического общества, почётный член Санкт-Петербургского Минералогического Общества. Младший брат географа, геолога и путешественника Пётра Александровича Чихачёва. Родился в семье действительного статского советника, отставного полковника лейб-гвардии Преображенского полка, Директора города Гатчина. С 1828 на военной службе, с 1833 — в отставке. В 1835—1837 совершил путешествие по Северной и Южной Америке — от Канады до Огненной Земли. В Андах совершил восхождение на вулкан Пичинчу (4 787 м). Путешествовал по Испании, где первым в мире поднялся на высшую точку Пиренеев, затем посетил Алжир в Северной Африке. Исследовал Центральную Азию. В 1839 — участник Хивинской военной экспедиции. Изложил план исследованию гор Памира, откуда должен был отправиться с разведывательными целями через Тибет в британские владения в Индии, а затем — вернуться в Российскую империю с обстоятельным отчётом о совершенном путешествии и картой исследованных областей. Этот замысел по неясным причинам осуществлен не был. В 1855 — на войне в Крыму, защищал Севастополь. С 1856 жил большей частью за границей. Скончался и похоронен во Франции. Издал «Гипотетическую карту Памира» и выступил с докладом о важности научного изучения этой горной страны. В статье изложил краткую историю исследования Памира. Мечтал о большой экспедиции на Памир, что было в то время очень опасным предприятием, ввиду крайне враждебного отношения к европейцам со стороны местных властей и религиозных фанатиков[9].
- Иван Мушкетов (1850—1902) — русский путешественник и учёный, геолог и географ, профессор Петербургского технического университета, член Императорского Русского Географического Общества. Исследователь Урала, Кавказа, Центральной Азии, трассы Кругобайкальской железной дороги на берегу озера Байкал в Восточной Сибири. Из донских казаков. В 1867 окончил Новочеркасскую гимназию, затем как стипендиат Войска Донского окончил в 1873 Горный институт в Санкт-Петербурге. Ещё студентом занялся научными исследованиями в области геологии и географии. С 1874 по 1877 совершил несколько путешествий по Центральной Азии, исследовал Тянь-Шань и Памиро-Алай. Открыл несколько крупных месторождений полезных ископаемых: каменного угля, марганцевых, серебряных, медно-свинцовых руд. В 1876 искал золото на Урале. Во время подготовки строительства Средне-Азиатской железной дороги проводил географические изыскания местности. В 1880 присуждена высшая награда Русского географического общества — Золотая Константиновская медаль за исследования нагорной части Туркестанского края, северной границы Афганистана, песков Кара-Кумы и Кызыл-Кумы. Составил первую геологическую карту Туркестанского края. Дважды награждён Макариевской премией за работы «Геологическое описание Туркестана» и «Физическая геология» — базовый академический учебник для высших учебных заведений. Впервые организовал в России Службу постоянных сейсмических наблюдений, которую и возглавил. С 1882 — старший геолог Геологического комитета при правительстве России. Умер от воспаления лёгких в 1902 в Санкт-Петербурге. Сын — Дмитрий Мушкетов (1882—1938) — геолог, специалист в области региональной геологии и тектоники. С 1915 года — профессор, с 1918 года — ректор Горного института, с 1930 года — директор института Прикладной геофизики, председатель Геологического комитета в 1926—1929. Незаконно осужден и расстрелян коммунистическим режимом в 1938 в Ленинграде. В 1956 реабилитирован за отсутствием состава преступления[10].
- Михаил Ионов (1846-1924) — русский генерал-майор, участник Туркестанских походов, наказной атаман Семиреченского казачьего войска. В 1891—1892 годах командирован с охотничьими командами (охотник — означает доброволец) Туркестанских батальонов и казаков на Алай и Памир. В походе осуществлялись географические описания и составление карт горной страны Памир. В 1893 году назначен начальником Алайского резерва и войск, расположенных «за Алаем и на Памирах». В 1899—1907 годах был губернатором Семиреченской области и — командующим в ней войсками[11].
- Фёдор Алексеенко (1882—1904) — российский флорист-систематик и путешественник. В 1901 году совершил путешествие в Среднюю Азию, исследовав в ботаническом отношении Памир, Ваханский хребет, Шугнан и область Дарваз, привёз из этой экспедиции 4000 гербарных образцов. В 1903 году совершил экспедицию в Персию, собрав 1100 экземпляров растений[12].
- Константин фон Кауфман (1818-1874) — русский военный деятель, инженер-генерал, генерал-адъютант; руководил завоеванием и колонизацией Средней Азии. С 1867 года — генерал-губернатор Туркестана, командующий войсками Туркестанского военного округа. Талантливый колониальный администратор и организатор систематического изучения Памира как в военно-стратегических, так и в общенаучных целях. Один из основателей Публичной библиотеки в Ташкенте в 1870 году, где аккумулировались военно-географические и общенаучные сведения о Памире и прилегающих областях; с 2002 года — Национальная библиотека Узбекистана имени Алишера Навои[13].
XX век
- Иван Щукин (1885—1985) — русский географ и геоморфолог, профессор Географического факультет Московского госуниверситета, который он окончил в 1911, доктор географических наук, Почётный член Географического общества СССР. В длительных экспедициях изучал природу гор Кавказа и Центральной Азии. Посвятил свою жизнь разгадке тайны образования рельефа горных областей и динамике ландшафтов. В 1959 совместно с О. Е. Щукиной издал в Москве общедоступную и увлекательную книгу «Жизнь гор». Написал труд «Общая геоморфология» в трёх томах и составил «Четырёхъязычный энциклопедический словарь терминов по физической географии: русско-англо-немецко-французский». Автор книг по географии и геоморфологии. Основал первую в России Кафедру геоморфологии в Московском университете. За обширные и глубокие географические труды получил высшую награду СССР — орден Ленина, а также — два других ордена. Именем географа названы две горы в Гиссаро-Алае, ледник в Джунгарском Алатау, залив на острове Итуруп, горы в Восточной Антарктиде[14].
- Окмир Агаханянц (1927—2002) — советский и белорусский путешественник, геоботаник, географ, специалист в области региональной геополитики и стратегической географии Кавказа и Центральной Азии, доктор географических наук; профессор Белорусского государственного университета в Минске. Несколько лет путешествовал по Памиру в научных целях. Один из крупнейших специалистов мира в области изучения Памирской горной страны. Исследователь памирского озера Сарез. Предложил свою схему районирования горной системы Памир. Написал труд об истории исследования природы Памира до 1960. Автор научных трудов и популярных книг о Памире. Имя Окмира Егишевича Агаханянца носит горный перевал Агаханянца, Хребет Южный Шугнан (высота 5080 м)[15][16].
- Влади́мир Котляко́в (родился в 1931) — русский путешественник, гляциолог и географ, академик Российской Академии наук, доктор географических наук, Почётный президент Русского географического общества, Doctor Honoris Causa Тбилисского государственного университета. В 1954 окончил географический факультет Московского госуниверситета. С 1968 — Заведующий Отделом гляциологии Института географии, с 1986 — Директор Института географии. Совершил экспедиции в Арктику и Антарктику. Тема докторской диссертации «Снежный покров земного шара и питание ледников». Научные интересы в области изучению баланса массы, стока и колебаний ледников как сложных динамических комплексов. Участник и научный руководитель экспедиций и исследований на острове Новая Земля, в Антарктиде, на вулкане Эльбрус, в Заилийском Алатау. Проводил исследования ледников Памира в 1968—1974. За труды на пользу географии Русское географическое общество удостоило его своими Золотыми Медалью имени Федора Литке и Медалью имени Николая Пржевальского. Именем Котлякова названы ледники в Джунгарском и Заилийском Алатау. Автор научных монографий и популярных книг по географии и гляциологии[17].
- Николай Корженевский (1879-1958) — уроженец Белоруссии, выдающийся советский путешественник, географ и гляциолог, доктор географических наук, член-корреспондент Академии наук Узбекской ССР, профессор Среднеазиатского университета в Ташкенте. После окончания с отличием Киевского военного училища в 1901 добровольно избрал местом службы городок Ош в малоизученном Туркестане. В свободное время много читал и занимался самообразованием: изучил астрономию, геодезию, метеорологию, геологию, гляциологию, ботанику, а также телеграфное дело. В 1903 направлен на Памир, где прошёл около 1500 км по Восточному Памиру, Вахану и Шугнану. С 1903 по 1928 совершил одиннадцать (!) путешествий по Памиру. В хребте Петра Великого открыл ледник, названный именем И. Мушкетова. В 1905 первым в мире сделал зарисовку и две фотографии одной из высочайших вершин Таджикистана, названной пиком Кауфмана, ныне — пик Абу Али Ибн Сина, 7134 м. В 1905 женился на дочери полковника Сергея Топорнина — Евгении. Она помогала мужу в исследованиях и обработке экспедиционных материалов. Её отец оказывал материальную помощь экспедициям супругов по Памиру. Одину из памирских вершин в 1910 назвал именем жены — «Пик Евгении». По возвращении с фронтов Первой мировой войны — начальник снабжения Туркестанского фронта. С 1928 — на военно-педагогической работе по подготовке кадров РККА. Один из основателей Среднеазиатского государственного университета в Узбекистане, где был заведующим Кафедрой физической географии Географического факультета. Научные труды посвящены географии, геоморфологии и оледенению гор Центральной Азии. Получил мировую известность, когда в 1928 составил уникальная карту Памира, где впервые обозначил им открытый «Хребет Академии наук СССР». Описал «вечные» пласты льда на берегу озера Кара-Куль и в долине реки Музлока. Составил Каталог ледников Средней Азии в 1930. Лично открыл и изучил более 70 ледников в Центральной Азии и горных вершин на Памире и Тянь-Шане. В его честь названы горная вершина в Заалайском хребте и три ледника в хребтах Заалайском, Кокшалтау и Заилийском. За труды в географии и педагогике награждён орденом Трудового Красного знамени СССР. Оставил фундаментальные монографии о природе гор, коллекции горных пород и гербарии растений Памира и Тянь-Шаня.[18][19]
- Евгения Корженевская, урождённая Топорнина (1882-1969) — русская путешественница, географ. Жена, преданный друг и помощник Николая Корженевского. Благодаря бескорыстной финансовой поддержке её отца — полковника Сергея Топорнина, супруги Корженевские имели возможность изучать горы Памира и Тянь-Шаня. Сопровождала мужа в путешествиях, героически перенося все тяготы труднейших экспедиций по горам Центральной Азии. Оказывала существенную помощь в сборе, систематизации и научной обработке экспедиционных материалов. Любящий муж в 1910 в её честь назвал открытый им горный пик именем жены — «Пик Евгении Корженевской»[20].
- Худоер Юсуфбеков (1928-1990) — советский, таджикский учёный, уроженец Памир, член-корреспондент АН Таджикской ССР (1968), доктор сельскохозяйственных наук (1969), действительный член (академик) АН Таджикской ССР (1976), профессор (1984), член Президиума АН Таджикской ССР (1989). Организатор науки на Памире, специалист в области растениеводства, освоения аридных горных и высокогорных территорий — вопросам луговедения, фитомелиорации, интродукции растений и пастбищного хозяйства, разработал дифференцированную по эколого-географическим районам и высотным поясам систему улучшения кормовых угодий Памира и Алайской долины (1968), внедрил систему аридного кормопроизводства, полевой исследователь-практик, предложил методы возделывания полезных растений в условиях Памира (1972), разработал (1970—1975) генеральный план реконструкции Памирского ботанического сада. С 1975 - под его руководством проводились опыты по интродукции цитрусовых и других субтропических культур на Дарвазе, было доказано перспективность развития цитрусоводства в Калайхумбском районе ГБАО.
С 1962 - директор Памирской биологической станции АН Таджикской ССР, Восточный Памир, Чечекты - абсолютная высота 3860 – 4700 м, одновременно с 1965 - председатель бюро Памирской базы АН Таджикской ССР, с 1969 - директор Памирского биологического института АН Таджикской ССР (сегодня институт носит имя своего основателя и практически — создателя), ректор Таджикского Ордена «Знак Почёта» сельскохозяйственного института Министерства сельского хозяйства СССР (1981), академик-секретарь Отделения биологических наук АН Таджикской ССР (1986). Председатель Совета по координации научной деятельности Отделения биологических наук АН Таджикской ССР, член Координационного совета Отделения общей биологии АН СССР (1987—1990), член Всесоюзного и Среднеазиатского советов ботанических садов СССР (1972-1990), член совета “Биологические основы освоения горных территорий Средней Азии” (1975-1990), член совета по проблеме Биологические основы рационального использования и охраны растительного мира АН СССР (1976-1990). Награждён Орденом «Трудового Красного Знамени» (1981), Почетной грамотой Верховного Совета Таджикской ССР (1964), медалью им. академика С. И. Вавилова (1974), бронзовой медалью «Выставки достижения народного хозяйства СССР» (1970), медалью «За трудовую доблесть» (1966), медалью «За доблестный труд» В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина (1970). Заслуженный деятель науки Таджикской ССР (1978). Лауреат Государственной премии имени Абуали ибн Сино в области науки (1989). "Худоер Юсуфбеков, памирец, занимает особое место в истории изучении Памира ... Окмир Егишевич Агаханянц 26.09.1991"[21][22]. - Николай Гвоздецкий (1913-1994) — советский российский путешественник, географ и карстовед, картограф, историк географии, доктор географических наук, профессор Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. Награждён Большой Золотой медалью Географического общества СССР, Золотой медалью имеи Н. М. Пржевальского, золотыми медалями иностранных университетов и обществ. Совершил короткое путешествие на Памир. Позднее занимался сбором, систематизацией и обобщением географический сведений о горной стране Памир, добытых другими учёными и путешественниками. Результаты многолетних работ изложил в своих научных трудах[23].
XXI век
- Владимир Мясников, родился в 1931, — советский и российский историк, востоковед, китаист, специалист в области российско-китайских отношений, истории внешней политики, исторической биографии. Академик Российской Академии наук, доктор исторических наук, профессор. Преподаватель Военно-дипломатической Академии в Москве. Консультант Министерства иностранных дел Российской Федерации по вопросам китаеведения и истории российско-китайских отношений. Автор около 500 опубликованных научных трудов, книг, монографий на русском и английском языках[24].
- Алексей Постников, родился в 1939, — российский учёный, работающий в области истории картографии и географических исследований. Доктор технических наук, профессор. Член Исполкома (асессор) Отделения истории науки и техники Международного союза истории и философии науки, Экс-президент Международного Центра Рерихов. Ряд его фундаментальных работ посвящён истории географического исследования, топографических, геодезических и общих картографических работ в Центральной Азии, на Памире и Тянь-Шане. В книге «Схватка на крыше мира» дает подробную хронологию, описывает причины и следствия геополитического соперничества Британской и Российской империй в регионе. В 1965 году окончил Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъёмки и картографии. В 1967—1972 — в Главном управлении геодезии и картографии при Совете Министров СССР Редактор и Автор исторических карт. В 1972—1974 сотрудник Института истории СССР АН СССР; с 1974 по 1977 — сотрудник ЦНИИ геодезии, аэрофотогеодезии и картографии, затем — Института физики Земли, Учёный секретарь Московского филиала Географического общества СССР. С 1980 — в Институте истории естествознания и техники Российской академии наук. В 2004—2009 — Директор Института. С 2010 — главный научный сотрудник Института в Отделе истории наук о Земле. Автор 17 монографий и более 200 научных публикаций. Член Авторского коллектива многотомного труда по Истории мировой картографии, США. Член редколлегии и Совета Директоров Международного журнала по истории картографии Imago Mundi. За труды на пользу географической науки удостоен Золотой медали имени Н. М. Пржевальского, Золотой медали имени П. П. Семенова (Тян-Шаньского), награждён Орденом святителя Иннокентия митрополита Московского и Коломенского. Советник Международного исследовательского Фонда памяти профессора Брайана Харли в Лондоне; Академик Международной Академии истории науки в Париже; Член-корреспондент Европейской академии наук в Брюсселе; Член Комиссии по истории картографии Международной картографической ассоциации. Член редколлегии журналов: «Известия Российской академии наук (серия географическая)», «Известия Русского географического общества», «Вопросы истории естествознания и техники» и издательской Серии книг «Научно-биографическая литература» и «Научное наследство»[25].
Напишите отзыв о статье "Памир"
Примечания
- ↑ Иорданишвили Е. К. [www.alpklubspb.ru/ass/a340.htm Последняя загадка Памирских гор]
- ↑ [www.president.tj/rus/novostee_050706a.htm Постановление Правительства Республики Таджикистан № 297 от 4 июля 2006 года]
- ↑ 1 2 3 [www.meteo.tj/ Таджикгидрометцентр]. Агентство по Гидрометеорологии Республики Таджикистан.
- ↑ [ru.climate-data.org/region/740/ КЛИМАТ: ПАМИР]. CLIMATE-DATA.ORG.
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=NzLGm1SDp4U Учебный фильм "Памир" из цикла "Горные системы"]
- ↑ 1 2 Пэтэрс П.Ф. [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/BIO/PETERS.HTM ПАМИРСКИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ НИКОЛАЯ КОРЖЕНЕВСКОГО. Избранное из неопубликованного полевого дневника] (рус.). Вопросы истории, естествознания и техники, 1998, № 2. Проверено 3 апреля 2015.
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus8/Efremov/pred.phtml?id=484 Странствование Филиппа Ефремова]. Восточная Литература.
- ↑ [new.vk.com/wall-97590701_85 Арминий Вамбери]. Центральная Азия (ЦА).
- ↑ [www.mountain.ru/article/article_display1.php?article_id=6427 Русские путешественники и ученые - братья Чихачевы]. Mountain.RU.
- ↑ [wiki.tpu.ru/wiki/%D0%9C%D1%83%D1%88%D0%BA%D0%B5%D1%82%D0%BE%D0%B2_%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD_%D0%92%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87 Мушкетов Иван Васильевич]. Электронная энциклопедия ТПУ.
- ↑ [www.pogranec.ru/showthread.php?t=15967 Полковник Михаил Ионов. 1846 г.- ?]. ПОГРАНЕЦ РФ.
- ↑ [uni-persona.srcc.msu.su/site/research/zajonchk/tom4_3/V4P35300.htm Алексеенко Федор Никитич (ок. 1880 - 1904), ботаник, сотрудник Ботанического музея Академии наук]. Биологические науки.
- ↑ [www.e-reading.club/bookreader.php/1034365/Gluschenko_-_Rossiya_v_Sredney_Azii._Zavoevaniya_i_preobrazovaniya.html Евгений Александрович Глущенко]. Книга: Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования (Константин Петрович фон Кауфман).
- ↑ [www.geogr.msu.ru/cafedra/geom/about/history/index.php?print=Y История: Иван Семенович Щукин]. Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова Географический Факультет Кафедра геоморфологии.
- ↑ О. Е. Агаханянц. [books.google.com.tj/books/about/%D0%9D%D0%B0_%D0%9F%D0%B0%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%B5.html?id=isccAAAAIAAJ&redir_esc=y На Памире. Записки геоботаника]. — М.: Мысль, 1975. — 176 с.
- ↑ [ru.hayazg.info/%D0%90%D0%B3%D0%B0%D1%85%D0%B0%D0%BD%D1%8F%D0%BD%D1%86_%D0%9E%D0%BA%D0%BC%D0%B8%D1%80_%D0%95%D0%B3%D0%B8%D1%88%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87 Агаханянц Окмир Егишевич]. Энциклопедия фонда «Хайазг».
- ↑ [www.igras.ru/staff/27 КОТЛЯКОВ ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ]. Институт географии РАН.
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XX/1900-1920/Korzenevskij/text1.htm Корженевский Н. Л. Поездка на Памиры, Вахан и Шугнан. — СПб., 1906]. Восточная литература. Проверено 11 февраля 2011. [www.webcitation.org/65pGnmqt2 Архивировано из первоисточника 1 марта 2012].
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XX/1900-1920/Korzenevskij/text2.htm Корженевский Н. Л. Через Памир к Гиндукушу (от Оша до Памирского поста) // Исторический вестник. — 1912. — № 2.]. Восточная литература. Проверено 11 февраля 2011. [www.webcitation.org/65pGoLVwi Архивировано из первоисточника 1 марта 2012].
- ↑ [www.library.omsu.ru/cgi-bin/irbis64r/cgiirbis_64.exe?LNG=&Z21ID=&I21DBN=MARS&P21DBN=MARS&S21STN=1&S21REF=&S21FMT=fullwebr&C21COM=S&S21CNR=20&S21P01=0&S21P02=1&S21P03=A=&S21STR=%D0%A1%D1%83%D0%BF%D1%80%D1%83%D0%BD%D0%B5%D0%BD%D0%BA%D0%BE,%20%D0%AE%D1%80%D0%B8%D0%B9 Супруненко, Юрий Корженевской пик, как признание...]. WEB ИРБИС Научная библиотека Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского.
- ↑ [primo.nlr.ru/primo_library/libweb/action/display.do?tabs=detailsTab&ct=display&fn=search&doc=07NLR_LMS005559992&indx=5&recIds=07NLR_LMS005559992&recIdxs=4&elementId=4&renderMode=poppedOut&displayMode=full&frbrVersion=&frbg=&&dscnt=0&scp.scps=scope%3A%2807NLR%29&mode=Basic&vid=07NLR_VU1&srt=rank&tab=default_tab&vl(freeText0)=%D0%AE%D1%81%D1%83%D1%84%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2%2C%20%D0%A5%D1%83%D0%B4%D0%BE%D0%B5%D1%80%20%D0%AE%D1%81%D1%83%D1%84%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87%20%281928-1990%29&dum=true&dstmp=1456238518609 Худоер Юсуфбекович Юсуфбеков]. РОССИЙСКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА, Санкт-Петербург.
- ↑ Мансуров X. Х., Максумов А. Н., Каримов Х.Х., Холдоров У. Х., Акназаров О. А. [www.zin.ru/library/catfj/SPECHTML/page33/list.html ПАМЯТИ УЧЕНОГО] // Изв. АН Республики Таджикистан. Отд-ние биол. наук. — Душанбе, 1992. — № 2 (126). — С. 63—64.
- ↑ [www.landscape.edu.ru/hist_gvozdetskiy.shtml Гвоздецкий Николай Андреевич]. Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова Географический Факультет КАФЕДРА ФИЗИЧЕСКОЙ ГЕОГРАФИИ И ЛАНДШАФТОВЕДЕНИЯ.
- ↑ [sibac.info/studconf/science/iii/27981 РЕШЕНИЕ ПРИГРАНИЧНОГО ВОПРОСА МЕЖДУ РОССИЕЙ И ... Мясников В. С. Договорными статьями утвердили: дипломатическая история русско-китайской границы XVII‑XIX вв. М., 1996.‑ 154 с.]. Sibac.info.
- ↑ А.В. Постников. Общ. ред. и предисловие академика В. С. Мясникова: [www.icr.su/upload/Postnikov.pdf Схватка на «Крыше Мира»] Политики, разведчики и географы в борьбе за Памир в XIX в. (Монография в документах) (PDF) С. 416. М.: Памятники исторической мысли (20 февраля 2001). Проверено 29 июля 2016.
Литература
- О. Е. Агаханянц. [search.rsl.ru/ru/record/01005935250 Между Гиндукушем и Тянь-Шанем. История изучения природы Памира]. — Душанбе: Таджикгосиздат, 1962. — 128 с. — 3000 экз.
- Описание Чжунгарии и Восточного Туркестана в древнем и нынешнем состоянии. Переведено с китайского монахом Иакинфом. Части I и II. — Санкт-Петербург: 1829.
- Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени. Сочинено монахом Иакинфом. — Санкт-Петербург: 1834.
- [az.lib.ru/b/bichurin_i/text_0060.shtml 2-е изд.] / Предисл. В. П. Санчирова. — Элиста, 1991.
- [az.lib.ru/b/bichurin_i/text_1840_kitay_oldorfo.shtml Китай, его жители, нравы, обычаи, просвещение. Сочинение монаха Иакинфа]. — СПб., 1840.
- Статистическое описание Китайской империи. Сочинение монаха Иакинфа. Тома I и II. — Санкт-Петербург: 1842.
- [az.lib.ru/b/bichurin_i/text_0220.shtml 2-е изд. Под науч. ред. К. М. Тертицкого, А. Н. Хохлова]. — М., 2002.
- Китай в гражданском и нравственном состоянии. Сочинение монаха Иакинфа в четырёх частях. Санкт-Петербург: 1848.
- 2-е изд. — Пекин, 1911—1912.
- [az.lib.ru/b/bichurin_i/text_0230.shtml 3-е изд. Под науч. ред. К. М. Тертицкого, А. Н. Хохлова]. — М., 2002.
- Географический указатель мест на карте к истории древних среднеазийских народов. Сочинение монаха Иакинфа. — Санкт-Петербург: 1851.
- Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. В трёх частях с картою на трёх больших листах. Сочинение монаха Иакинфа, удостоенное императорской Академией наук Демидовской премии. — Санкт-Петербург: 1851.
- [az.lib.ru/b/bichurin_i/text_0210.shtml 2-е изд. Под науч. ред. А. Н. Бернштама и Н. В. Кюнера]. — М., Л., 1950—1953.
- Переиздания в Казахстане (Алматы): 1992, 1998, 2000.
- Собрание сведений по исторической географии Восточной и Срединной Азии / Составители Л. Н. Гумилёв, М. Ф. Хван. — Чебоксары: 1960.
- Ради вечной памяти: Поэзия, статьи, очерки, заметки, письма [Иакинф Бичурин] / Составитель и автор Предисловия В. Г. Родионов. — Чебоксары: 1991.
- Российского унтер-офицера Ефремова, ныне коллежского ассесора девятилетнее странствование и приключение в Бухарии, Хиве, Персии и Индии и возвращение оттуда чрез Англию в Россию. Писанное им самим // Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. — Москва, 1995.
- Крыленко Н. В., Щербаков Д. И., Марков К. К. Пять лет по Памиру: Итоги Памирских экспедиций 1928, 1929, 1931, 1932, 1933 годов. — Москва-Ленинград: Издательство АН СССР, 1935. — 326 с.
- Юсуфбеков Х. Ю.. [books.google.com.tj/books/about/%D0%A3%D0%BB%D1%83%D1%87%D1%88%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D0%BF%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%B1%D0%B8%D1%89_%D0%B8_%D1%81.html?id=bxVCAAAAYAAJ&redir_esc=y Улучшение пастбищ и сенокосов Памира и Алайской долины]. — Душанбе: Дониш, 1968. — 320 с. — 1910 экз.
- Юсуфбеков Х. Ю.. [search.rsl.ru/ru/record/01007049302 Методы возделывания полезных растений в условиях Памира]. — Душанбе: Дониш, 1972. — 159 с. — 1620 экз.
- Юсуфбеков Х. Ю., Касач. А. Е.. [www.findlib.ru/find2.php?author=%DE%F1%F3%F4%E1%E5%EA%EE%E2+%D5.+%DE.%2C+%CA%E0%F1%E0%F7+%C0.+%C5.&title=%D2%E5%F0%E5%F1%EA%E5%ED+%ED%E0+%CF%E0%EC%E8%F0%E5 Терескен на Памире]. — Душанбе: Дониш, 1972. — 132 с. — 1395 экз.
- Юсуфбеков Х. Ю.. [books.google.com.tj/books?id=Qxo6AAAAIAAJ&q=%D0%A5%D1%83%D0%B4%D0%BE%D0%B5%D1%80+%D0%AE%D1%81%D1%83%D1%84%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D0%AE%D1%81%D1%83%D1%84%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2&dq=%D0%A5%D1%83%D0%B4%D0%BE%D0%B5%D1%80+%D0%AE%D1%81%D1%83%D1%84%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D0%AE%D1%81%D1%83%D1%84%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwitzbnwt8nJAhUhfHIKHU6CARAQ6AEIIjAC Памир]. — Душанбе: Дониш, 1973. — 166 с.
- Юсуфбеков Х. Ю.. [books.google.com.tj/books?id=OmImAQAAMAAJ&q=%D0%A5%D1%83%D0%B4%D0%BE%D0%B5%D1%80+%D0%AE%D1%81%D1%83%D1%84%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D0%AE%D1%81%D1%83%D1%84%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2&dq=%D0%A5%D1%83%D0%B4%D0%BE%D0%B5%D1%80+%D0%AE%D1%81%D1%83%D1%84%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D0%AE%D1%81%D1%83%D1%84%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE%D0%B2&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwitzbnwt8nJAhUhfHIKHU6CARAQ6AEIHjAB Кормовые ресурсы Джаушангоза, их использование и улучшение]. — Душанбе: Дониш, 1974. — 37 с. — 800 экз.
- Юсуфбеков Х. Ю., Агаханянц О. Е.. [cyberleninka.ru/article/n/vklad-peterburgskih-i-leningradskih-botanikov-i-geografov-v-izuchenie-prirody-pamira Растительность Западного Памира и опыт её реконструкции]. — Душанбе: Дониш, 1975. — 310 с. — 1200 экз. ([www.ipae.uran.ru/memorial/p.l.gorchakovskiy — Горчаковский П. Л.] п/п 199. [Рецензия] // Экология. —1976. — № 3. — С. 108—109.)
- Юсуфбеков Х. Ю.. [books.google.ru/books?id=i8Q6AAAAIAAJ&q=%D0%9E%D1%88%D1%83%D1%80%D0%BE%D0%B2&dq=%D0%9E%D1%88%D1%83%D1%80%D0%BE%D0%B2&hl=ru&sa=X&ei=VpuXVbH3G4SzswH4rI7ACA&ved=0CDoQ6AEwBw Проблемы биологии и сельского хозяйства Памира]. — Душанбе: Дониш, 1975. — 363 с.
- Басханов М. К., Колесников А. А., Матвеева М.Ф. Дервиш Гиндукуша. Дневники центральноазиатских экспедиций генерала Б. Л. Громбчевского. СПб., Нестор-История, 2015. — 376 с., ил. — ISBN 978-5-4469-0557-7.
- Басханов М.К. «У ворот английского могущества». А. Е. Снесарев в Туркестане, 1899—1904. СПб., Нестор-История, 2015. — 328 с., ил., карты. — ISBN 978-5-4469-0728-1.
- Постников А. В.. [www.icr.su/rus/about/direction/president/02.php Схватка на «Крыше Мира» (политики, разведчики и географы в борьбе за Памир в XIX в.): Монография в документах] / Общ. ред. и предисловие академика В. С. Мясникова, Ин-т истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН. — М.: Памятники исторической мысли, 2001. — 416 с. — 1200 экз. — ISBN 5-88451-100-0. (в пер.)
- Постников А. В.. Схватка на «Крыше Мира»: Политики, разведчики, географы в борьбе за Памир в XIX веке / Общ. ред. и предисловие акад. В. С. Мясникова. — Изд. 2-е. — Москва: Рипол-классик, 2005. — 512 с. — 2000 экз. — ISBN 5-7905-3465-1. (в пер.)
- Постников А. В.. Становление рубежей России в Центральной и Средней Азии (XVIII—XIX вв.). — Москва: Памятники исторической мысли, 2007. — 464 с. — 800 экз. — ISBN 5-88451-216-0. (в пер.)
- Джура Шовалиев: " Горы приоритет будущего ", журнал «Огонёк» статья Р.Ф 2010 город Москва — ISBN 7-231-21454-7
- Постников А. В.. История географического изучения и картографирования Сибири и Дальнего Востока в XVII — начале XX вв. в связи с формированием русско-китайской границы. — Москва: Ленанд, 2013. — 364 с. — ISBN 978-5-9710-0699-2.
- Countries, Capitals, Territories, Cities and Historic sites. — London: McFarland & Company, 1997 — ISBN 0-7864-0172-9
- Северцов Н. А. [elib.shpl.ru/ru/nodes/8811-severtsov-n-a-orograficheskiy-ocherk-pamirskoy-gornoy-sistemy-spb-1886#page/1/mode/grid/zoom/1 Орографический очерк Памирской горной системы.] — СПб., 1886. — 384 с.
Ссылки
- [www.skitalets.ru/books/pamir_mingaleeva/ Памир — крыша мира. Сборник произведений и фотографий о Памире]
- [kailas.ru/bartang.html Памир «История, культура, религия, нравы и обычаи»]
- [wiki.risk.ru/index.php/Памир «Памир» в Энциклопедии живых приключений]
- Надежда Емельянова. [lit.lib.ru/e/emelxjanowa_n_m/text_0090.shtml Народы Памира и Гиндукуша]
- [chakhma.narod.ru/pamir/pamir.htm Памир. От легенд к знаниям. Некоторые сведения из памирской истории]
- [www.westra.ru/passes/Passes/view_passes.php?place=50 Перевалы Памира]
- [tapemark.narod.ru/geograf/1_5_5.html Памиро-Алай] / в кн.: Н. А. Гвоздецкий, Н. И. Михайлов. Физическая география СССР. — М., 1978.
- [www.youtube.com/watch?v=lLcv91p3b9g/ Памирский марафон 2009] (фильм о пешем переходе по Памиру с восхождениями на пики Революции, Коммунизма и Ленина)
- Центральная Азия. Документы. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/m.asien.htm]
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Памир
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
