Памир (литературная группа)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Памир — объединение сибирских литераторов в конце 1920-х — начале 1930-х гг. В историю отечественной литературы вошло «одним из самых крупных писательских дел задолго до 1937 года»[1]





История

Группа «Памир» возникла в Новосибирске в 1928 году по инициативе Н. И. Анова в противовес новосибирской ультралевой коммунистической группе «Настоящее». Основное ядро группы состояло из Николая Анова, Леонида Мартынова, Ивана Ерошина, Сергея Маркова и Николая Феоктистова. Главной задачей «Памира» была борьба с «партийным руководством литературной Сибирью» (из показаний Анова)[2].

Название предложил Мартынов как символ завоевательных империалистически-националистических тенденций сибиряков: именно вершина Памира будет перевалом при развитии Сибири на Восток, при колонизации южных стран. В 1929 году многие «памирцы» вынужденно перебрались в Москву, где группа возобновилась. Сибиряки попытались законно зарегистрировать литературное землячество, что в то время ещё было возможно. В марте 1929 г. в Доме Герцена состоялся творческий вечер (участвовали Юрий Бессонов, Анов, Марков и Евгений Забелин), который так и остался единственным публичным выступлением «Памира». Платформа «Памира» сразу же подверглась критике руководством РАППа за областнические стремления. В дальнейшем встречи проходят на квартирах, чаще у Бессонова, который и ведёт протоколы собраний.

В конце 1929 года политическая обстановка в стране обостряется, и, как показал Анов, «мы, опасаясь открытого преследования, официально самораспустили себя».[2]

«Сибирская бригада»

В 1930 г. XVI съезд ВКП(б) ужесточил требования к писателям, после чего члены группы «Памир» активизировалась. Были оповещены все московские сибиряки, и осенью 1930 г. на квартире у Бессонова состоялось первое организационное собрание новой группы, которую решили назвать «Сибирская бригада». На собрании было восемь человек: Бессонов, Анов, Марков, Забелин, П. Васильев, Феоктистов, М. Скуратов и Л. Черноморцев. Мартынова включили заочно. Главным вопросом политической программы был вопрос о русском крестьянстве после коллективизации.[2]

Дело «Сибирской бригады»

Аресты по делу № 122613 «Сибирской бригады» начались в марте 1932 г.: 4 марта был арестован Васильев, 7 марта — Забелин, 16 марта — Анов, 17 марта — Мартынов, 10 апреля — Марков (арестован во время командировки в Средней Азии), 14 апреля — Черноморцев (освобождён 13 июня).[2]

ОГПУ квалифицировал их как нелегальную контрреволюционную и антисоветскую организацию. В обвинительном заключении сказано: «Группа ставила своей задачей широкую антисоветскую агитацию… через художественные литературные произведения, обработку и антисоветское воспитание молодёжи из враждебных соцслоёв, расценивавшихся как актив а/с движений». Основу обвинения составили главным образом собственноручные подробные показания Васильева и Анова.

От расстрела писателей спасла «оттепель» 1932 года: возвращение Горького из Италии, подготовка и проведение всесоюзного съезда советских писателей.

Приговор

Бессонов, Феоктистов, Скуратов к уголовной ответственности не привлекались. Черноморцева освободили первым с подпиской о невыезде из Москвы. Остальных — Анова, Забелина, Маркова, Васильева и Мартынова — привлекли к уголовной ответственности за антисоветскую агитацию по ст. 58-10 УК РСФСР и наказали высылкой в Северный край на три года. 2 июля Васильева освободили условно. Анова, Забелина и Маркова отправили с первым этапом в Архангельск, Мартынов выехал туда же в конце июля.[2]

После ссылки

Васильев и Забелин были арестованы повторно в конце 1937 года: первый был вскоре расстрелян, второй умер в лагере в 1943 г.

Все выжившие участники процесса старались не упоминать дело «Сибирской бригады» в дальнейшем. Выдержки из дела были впервые опубликованы (со многими неточностями) в 1992 году Станиславом Куняевым. Михаил Скуратов, поучаствовавший в первом собрании «Сибирской бригады», отзывался о группе «Памир» как о «юношеской блажи». Марков вообще утверждал, что никакого «Памира» не было. Как бы то ни было, по словам С. Куняева, это «было одно из самых крупных писательских дел задолго до 1937 года и потому представляет особый интерес для историков и литературоведов».

Интересные факты

Напишите отзыв о статье "Памир (литературная группа)"

Примечания

  1. Куняев С. Огонь под пеплом. Дело «сибирской бригады» // Наш современник. 1992. № 7.
  2. 1 2 3 4 5 Поварцов С. Вакансия поэта // Сын Гипербореи. Книга о поэте. Омск, 1997.

Литература

  • Куняев С. [archive.is/20130417124056/readr.ru/stanislav-kunyaev-ogon-pod-peplom-delo-sibirskoy-brigadi.html Огонь под пеплом. Дело «сибирской бригады»] // Наш современник. 1992. № 7.
  • Поварцов С. Вакансия поэта // Сын Гипербореи. Книга о поэте. Омск, 1997.
  • Мартынов Л. [magazines.russ.ru/znamia/2005/5/mar8.html 9 мая по старому стилю // Знамя, 2005 (5)] или см. Мартынов Л. Потерянная рукопись // Дар будущему. М., Вече, 2008.

Отрывок, характеризующий Памир (литературная группа)

– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…