Памфилов, Константин Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Константин Дмитриевич Памфилов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
и.о. Председателя Совета Народных Комиссаров РСФСР
5 мая 1942 — 2 мая 1943
Предшественник: Хохлов, Иван Сергеевич
Преемник: Косыгин, Алексей Николаевич
 
Рождение: 25 мая 1901(1901-05-25)
с.Мамоново, Духовщинский уезд, Смоленская губерния Российская империя
Смерть: 2 мая 1943(1943-05-02) (41 год)
Москва
Место погребения: в Кремлёвской стене
Партия: ВКП(б)с 1918
Образование: Московский Государственный Университет

Константи́н Дми́триевич Памфи́лов (25 мая 1901 — 2 мая 1943) — советский государственный деятель.



Биография

Родился в селе Мамоново Духовщинского уезда на Смоленщине в семье бухгалтера.

В 1915 году окончил двухклассное училище. Из-за смерти отца ему пришлось пойти работать конторщиком.

Член Коммунистической партии с 1918 года. Участник Гражданской войны.

В 1918-19 годах — председатель волостного ревкома, секретарь Духовщинского уездного исполкома Советов, секретарь волостного комитета партии, секретарь уездного суда.

В марте 1921 года добровольцем участвовал в подавлении кронштадтского мятежа.

В 1923 году окончил рабфак в Смоленске. С 1924 года по 1927 год учился в МГУ на вечернем факультете советского права. После окончания МГУ работал в Моссовете.

С 1938 года — нарком коммунального хозяйства РСФСР.

В 1940-42 годах — заместитель председателя Совета Народных Комиссаров РСФСР, с мая 1942 года исполнял обязанности председателя.

Умер от паралича сердца.

Урна с его прахом захоронена в Кремлёвской стене.

Память

Имя Памфилова в 1943 году присвоено Академии коммунального хозяйства в Москве. Названа улица в Смоленске.

Напишите отзыв о статье "Памфилов, Константин Дмитриевич"

Литература

  • Москва. Энциклопедия. 1980 г.
  • Абрамов Алексей. У Кремлёвской стены. — М., Политиздат, 1988. ISBN 5-250-00071-1

Отрывок, характеризующий Памфилов, Константин Дмитриевич

– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.