Памфил (Лясковский)

Еписко́п Памфи́л (в миру Пётр Александрович Лясковский; 5 (17) октября 1883, с. Арестов, Ровенский уезд, Волынская губерния — 10 января 1936, Краснодар) — епископ Русской православной церкви, епископ Краснодарский и Кубанский.

Биография

Родился 5 октября 1883 года в село Арестове (ныне Орестов) Ровенского уезда Волынской губернии в семье священника Александра Лясковского. В родословной будущего епископа Памфила просматриваются семь священнических ветвей: Лясковские, Теодоровичи, Абрамовичи — по отцовской линии; Панкевичи, Диминские, Петровские, Удановичи — по материнской. Был четвёртым ребёнком в семье. Братья Петра — Павел и Никон — стали священниками. В 1897 году Пётр окончил Клеванское духовное училище, а в 1903 году — Волынскую духовную семинарию по первому разряду и в том же году поступил Московскую духовную академию. которую окончил в 1907 году со степенью кандидата богословия за сочинение «Учение о Церкви в сочинениях первых расколоучителей». В рецензии на неё Ильи Громогласова говорилось: «В рассматриваемом сочинении довольно заметно выступает на вид один формальный недостаток — неравномерность частей, на которые распадается исследование… Не считая уместным подавать запоздалые советы, спешим заявить, что, во-первых, указанный недостаток не так уж важен сам по себе, и во-вторых, он едва ли не единственный в рассматриваемом сочинении. Во всех остальных отношениях это превосходная работа, о которой можно и должно отозваться с самой решительной похвалою. Внимательное изучение основных первоисточников и литературы, определенность научных взглядов, зрелость суждений, ясность мысли и почти безукоризненная выработанность стиля дают право приветствовать в лице г-на Лясковского человека вполне подготовленного к серьезной ученой работе, по крайней мере в области избранной им специальности».

С 1 ноября 1907 года преподаватель Волынского женского училища, с 16 сентября 1910 года — преподаватель Житомирского духовного училища. Преподавал географию, историю, греческий язык.

24 мая 1911 года в Успенском соборе Почаевской Лавры архиепископом Волынским и Житомирским Антонием (Храповицким) был пострижен в монашество с именем Памфил в честь мученика Памфила Оливрийского. 30 мая 1911 года рукоположен в иеромонаха.

Вскоре архиепископ Антоний (Храповицкий) послал ходатайство в Святейший Синод о поставлении иеромонаха Памфила в учители Волынской семинарии. 7 июня 1911 года иеромонах Памфил стал преподавателем гомилетики, литургики и практического руководства в Волынской духовной семинарии.

В «Волынских епархиальных ведомостях» сохранилась замечательная статья о паломничестве семинаристов во главе с иеромонахом Памфилом в Тригорский мужской монастырь в окрестностях Житомира.

10 декабря 1912 года иеромонах Памфил был возведен в сан архимандрита и назначен ректором Полтавской духовной семинарии.

10 июня 1913 года состоялся первый в его ректорском служении выпуск семинаристов. Отец Памфил отслужил молебен и сказал простые и душевные напутственные слова выпускникам.

По долгу службы архимандрит Памфил также исполнял обязанности постоянного члена Полтавского епархиального училищного совета и состоял непременным членом Иверского попечительства при Свято-Троицкой церкви Полтавской духовной семинарии, которое находилось под покровительством Преосвященнейшего Феофана, епископа Полтавского и Переяславского.

Последние годы его служения в Полтавской духовной семинарии пришлись на конец 1917 — начало 1918 годов. Где находился архимандрит Памфил с 1918 по 1921 год — неизвестно.

26 декабря 1921 года хиротонисан в епископа Стародубского, викария Черниговской епархии. На 1922 год проживал тогда в Стародубе.

В 1923 году в самый разгар обновленческого движения был отправлен в ссылку в Яранск Вятской губернии. Мотивировка неизвестна.

Сохранил верность Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому) после изданию им «Декларации» о лояльности к советской власти.

С 6 марта 1928 года — епископ Богучарский, викарий Воронежской епархии.

В мае того же года в связи с образованием Россошанского округа в составе Центральночернозёмной области, назначен епископом Россошанским, викарием Воронежской епархии.

С 13 августа 1930 года — епископ Уральский.

С 17 августа 1931 года — епископ Чебоксарский.

С 2 октября 1932 года — епископ Богородский, викарий Московской епархии.

С 20 октября 1932 года — епископ Подольский, викарий Московской епархии.

23 ноября 1932 года назначен управляющим Курской епархией.

С 11 августа 1933 года — епископ Краснодарский и Кубанский.

Местные власти долго отказывали в установленной регистрации в Городском Совете, без которой священнослужителям не разрешалось служить в храмах. Он обычно находился не облачённым в алтаре и, выходя за всенощной, прикладывался к Евангелию, безмолвно благословлял народ и опять удалялся в алтарь. Наконец, спустя несколько месяцев, ему было разрешено служить.

По воспоминаниям современницы владыки Памфила матушки Марии Голощаповой, «внешне владыка Памфил был высок, довольно крепок, лицо строгое, монашеское, борода и волосы длинные, правильные черты. Бледный, молчаливый. В обращении был прост и ласков, но строг в службе. Перед ним на аналойчике всегда лежали „Службы дня“. На службу и со службы ходил пешком, в клобуке, в рясе, с посохом». По её же воспоминаниям часто советские дети швыряли в него по пути в храм и из храма камни и гнилые фрукты, поэтому прихожане сопровождали своего пастыря.

10 января 1936 года был найден подвешенным на дереве в саду дома, где он жил последнее время. В кармане епископа Памфила нашли записку: «В моей смерти прошу никого не винить», но все документы владыки бесследно исчезли, чтобы невозможно было сличить почерк. По официальной версии это было самоубийство, но в народе этому не верили. Был отпет как простой монах. Приехавший на ему смену епископ Софроний (Арефьев), узнав, что его поминают, как простого монаха, собрал все материалы и поехал в Москву и добился чтобы епископа Памфила стали поминать как епископа.

В 2010 году над могилой епископа Памфила (Лясковского) была возведена часовня, а рядом построена колокольня.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_883 Памфил (Лясковский)] на сайте «Русское православие»
• [kuz1.pstbi.ccas.ru/bin/db.exe/no_dbpath/ans/newmr/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6XbuDc8nYe8gU86jjsOeici4ee8YUXuLWs00*euKesO0hdC0iceXb8E*_pnl Памфил (Лясковский Петр Александрович)] // База данных ПСТГУ

Отрывок, характеризующий Памфил (Лясковский)

Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.