Памятники-символы

Памятники-символы — памятники, имеющие наибольшее значение для человека, при этом ценностный спектр значений таких памятников, как правило, многообразен. Для одних людей памятники-символы могут иметь позитивное значение (мемориалы павшим в других странах), а для других — сугубо негативное (как символы порабощения и угнетения), для иных — нейтральное и т. п. Проблема памятников-символов важна для общего памятниковедения.

Преимущественно к памятникам-символам относят объекты природы, истории и культуры, консолидирующие общности высокими морально-нравственными ценностями. Это государственная символика и памятники, связанные с ней; природные объекты как символы страны и народа; общезначимые памятники культуры. Общепринятой классификации памятников-символов на настоящее время нет.

Многое при классификациях памятников-символов зависит от понимания смысла символа и символики, отличных от сравнительно рядовых памятников.

Символика памятника здесь выступает как привлекательная коммуникационная модель, интегрирующая индивидуальные сознания в единое смысловое пространство культуры.. Символ (не путать с однозначностью конкретных знаков) — ныне одно из центральных понятий философии, эстетики, филологии, без чего нет самой теории познания. Несмотря на внешнюю общепонятность, понятие «символ» остается обозначением многозначности, которую трудно ранжировать. Но почти всеми ощущается и осознается высокий смысл этого понятия, идущий от символики древнейших верований. Символ оказывается столь же древним, как многотысячелетнее человеческое сознание. И древнейшие памятники-символы (места обитания первобытных людей, следы их деятельности) отражают начала этого сознания.

Встречаются подмены понятия символ понятием концепт — такой модификацией символа, которая в его равновесном единстве выдвигает вперед культурно-коллективные значения, а индивидуальные оттенки смысла относит к «периферии». Но символ — диалектическое единство индивидуального и всеобщего, в котором совместный опыт наиболее универсален.

Терминологическая путаница в теории концепта может быть устранена при опоре на теорию символа.

По Л. Н. Тимофееву, «символ есть предметный или словесный знак, условно выражающий сущность явления с определённой точки зрения, которая и определяет самый характер, качество символа (революционного, реакционного, религиозного и др.)». «В основе своей символ имеет всегда переносное значение. Взятый же в словесном выражении — это троп. В символе наличествует всегда скрытое сравнение, та или иная связь с явлениями быта, с явлениями исторического порядка, с историческими сказаниями, верованиями и т. п.». «В искусстве символ имел всегда (имеет и сейчас) особо важное значение. Это связано с природой образа, основной категории искусства. Ибо в той или иной мере всякий образ условен и символичен уже потому, что в единичном воплощает общее. В художественной же литературе известная символичность таится в любом сравнении, метафоре, параллели, даже подчас эпитете. Олицетворение в баснях, аллегоричность сказок, аллегория вообще — это в сущности разновидности символики».

Проблемы символов, включая и символику разнообразных памятников, отражены в трудах С. С. Аверинцева, Н. Д. Арутюновой, А. Н. Гордиенко, В. В. Иванова, Э. Кассирера, Л. А. Колобаева, Н. В. Кулагина, А. Ф. Лосева, Ю. М. Лотмана, М. К. Мамардашвили, К. А. Свасьяна, Г. С. Сычева и целого ряда других исследователей.

Литература

• Аверинцев С. С. Заметки к будущей классификации типов символа // Проблемы изучения культурного наследия / Под ред. Г. В. Степанова. — М.: Наука, 1985. — 400 с
• Аверинцев С. С. Символ // Аверинцев С. С. София-Логос. Словарь. 2-е, испр. изд. — К.: Дух і Літера, 2001, с. 155—161
• Аверинцев С. С. Системность символов в поэзии Вячеслава Иванова // Контекст-1989. — М.: Наука, 1989. — 270 с
• Арутюнова Н. Д. Образ, метафора, символ в контексте жизни и культуры // Res philologica. Филологические исследования. — М.; Л.: Наука, 1990. — 468 с.
• Белый А. Символизм как миропонимание. — М.: Республика, 1994. — 528 с.
• Гордиенко А. Н. Энциклопедия символов. — М.: ЭКСМО, 2007. — 304 с.
• Джон Гейдж
• Иванов Вяч. Заветы символизма. Мысли о символизме // Иванов Вяч. Родное и вселенское. — М.: Республика, 1994. — 428 с
• Кассирер Э. Философия символических форм. В 3х томах.
• Колобаева Л. А. Русский символизм. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000. — 296 с
• Кулагина Н. В. Символ как средство мировосприятия и миропонимания: Дис. канд. филос. наук: 09.00.08 / МГУ. — М., 2003.
• Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. — 2-е изд., испр. — М.: Искусство, 1995. — 320 с.
• Лосев А. Ф. Философско-поэтический символ Софии у Вл. Соловьева // Лосев А. Ф. Страсть к диалектике: Литературные размышления философа. — М.: Советский писатель, 1990. — 320 с
• Лотман Ю. М. Символ в системе культуры // Лотман Ю. М. Избранные статьи в 3-х т. — Т. 1.: «Статьи по семиотике и типологии культуры». — Таллин: Александра, 1992.
• Лошаков Р. А. Феномен и символ // Вестник Русской Христианской Гуманитаронй Академии. — 2005. — № 6. — С. 73-84.
• Мамардашвили M. K., Пятигорский А. М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.
• Свасьян К. А. Проблема символа в современной философии: (Критика и анализ). — Ер.: Изд-во АН АрмССР, 1980. — 226 c.
• Символизм масонства Альберт Г. Маккей [1882]
• Символизм масонства: Его наука, философия, легенды, мифы и символика
• Словарь гуманитария. Н. К. Рамзевич
• Сметанников И. С. Проблемы развития современной российской военно-медицинской символики // № 31. С. 142—143.
• Сметанников И. С., Кулаков В. И. Символистика в научной деятельности В. А. Дурова //Гербовед. № 31. С. 13-15.
• Солодуб Ю. П. Текстообразующая функция символа в художественном произведении // Филологические науки. — 2002. — № 2. — С. 46-55.
• Сто новгородских сел. Памятники — символы Родины в идейно-воспитательной работе. Вып. 3 / Отв. сост. П. М. Золин; Новгородский областной Совет народных депутатов; Новгородское отделение РФК; НСХИ; ГАНО. — Новгород, 1991. — 217 с.; Сто новгородских сел. Вып. 5 / Отв. сост. П. М. Золин; Новгородский областной Совет народных депутатов; Новгородское отделение РФК; НСХИ; ГАНО. — Новгород, 1993. — 331с.: карты. www.ivstanok.ru/giano-publications.html
• Сычева С. Г. Проблема символа в философии. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 2000. — 197 с
• Уайтхед А. Н. Символизм, его смысл и воздействие. — Томск: Водолей, 1999. — 64 с.
• Цвет и смысл: искусство, наука и символизм. Berkeley: Университет California Press, 1998. 320 с.
• [www.gumer.info/bogoslov_Buks/bogoslov/Schmeman/_TainSm.php Шмеман А. Д. Таинство и символ.]

Отрывок, характеризующий Памятники-символы

– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.