Памятники Санкт-Петербурга
Поделись знанием:
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.
– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.
Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.
Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.
Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
|
|
Это служебный список статей, созданный для координации работ по развитию темы. Его необходимо преобразовать в информационный список или глоссарий, в противном случае перенести в один из проектов. Данное предупреждение не устанавливается на информационные списки и глоссарии. |
Список памятников Санкт-Петербурга
А
- Александре Николаевне, великой княгине (утрачен): г. Пушкин, Александровский парк, вблизи Арсенальной аллеи, на берегу Кузьминской протоки
- Александру I (Александровская колонна); Александру I (Основанию Александровского Лицея, утрачен): Каменноостровский пр., 21
- Александру II и Михаилу Павловичу, великому князю (Шефам Гвардейского корпуса, утрачен): г. Петродворец, Большой лагерь, близ царской ставки; Александру II (Основанию Александровской больницы в память 19 февраля 1861 года, утрачен): Фонтанки реки наб., 132; Александру II (Основанию Гомеопатической больницы, утрачен): Рентгена ул., 6
- Александру III; Александру III (утрачен): г. Красное Село, место расположения офицерской стрелковой школы
- Александру Невскому: пл. Александра Невского; г. Пушкин, Софийская пл., в ограде Софийского собора
- Алексееву В. П.: пр. Стачек, Сад им. 9-го Января
- Алексею Николаевичу, цесаревичу: г. Петродворец, парк Александрия, у дворца Коттедж
- Астахову Г., матросу: Никольский сквер (утрачен)
- Ахматовой А. А.: ул. Восстания, 8
Б
- Бабушкину И. В.: Ново-Александровская ул., 23, музей «Невская застава»
- Балабушке М. Г.: г. Петродворец, Бондаровской Юты ул., 21
- Барклаю де Толли М. Б., Казанская пл., у западного торца колоннады Казанского собора.
- Башня-руина: г. Пушкин. Екатерининский парк, вблизи Рамповой аллеи и Гатчинских ворот
- Беллинсгаузену Ф. Ф.: г. Кронштадт, Летний сад
- Берггольц О. Ф.: Гороховая ул., 57 а, Ленинградский областной колледж культуры и искусства
- Бехтереву В. М.: ул. Бехтерева, 3, Государственный психоневрологический институт им. В. М. Бехтерева
- Бецкому И. И.: наб.реки Мойки, 48. Перед зданием бывшего Воспитательного дома (Педагогический университет им. А. И. Герцена)
- Благоеву Д.: Благоева ул., сквер на пересечении с Введенской ул.
- Бланки О. (утрачен): Перед зданием Балтийского вокзала
- Богданову С. И.: Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- Боевым и трудовым подвигам комсомола: Комсомольская пл.
- Бойцам Красной гвардии: г. Колпино, Лагерное шоссе, у железнодорожного вокзала
- Борцам за советскую власть: г. Кронштадт, Якорная пл.
- Борцам революции: Марсово поле
- Боткину С. П.: Миргородская ул., 3; Боткинская ул., 20
- Броненосцу «Император Александр III»: Никольская пл., сквер
В
- Великий металлист (утрачен): Во дворе перед Дворцом Труда
- Виллие Я. В.: Боткинская ул., 20, сад Военно-медицинской академии
- Виноградову А. П.: Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- Владимиру Александровичу, великому князю (Шефу Владимирского военного училища, утрачен): г. Красное Село, перед зданием юнкерского собрания Владимирского военного училища
- Военным медикам: пл. Военных Медиков
- Воинам 55-й армии: Московское шоссе, 30-й км, Московская Славянка
- Воинам-интернационалистам, погибшим в Афганистане: Парк Воинов-интернационалистов, на пересечении Бухарестской ул. и пр. Славы; Серебряков пер., 1а, Серафимовское кладбище
- Володарскому В.: Обуховской Обороны пр., у Володарского моста; Шлиссельбургский пр., близ места убийства Володарского (пр. Обуховской обороны)
- Волынскому А. П., Хрущову А. Ф., Еропкину П. М.: Большой Сампсониевский пр., 41, в ограде Сампсониевского собора
- Воспитателям Александра II: В. А. Жуковскому и К. К. Мердеру: г. Павловск, ул. Работницы, правый берег р. Славянки; «Собственный сад» при Александровском дворце, Детский остров, перед павильоном
- Выстрелу крейсера «Аврора»: Английская наб., 44
Г
- Газа И. И.: Стачек пр., 72, перед Дворцом культуры им. Газа
- Гарибальди Д. (утрачен): У Московских ворот
- Гатчинские (Орловские) ворота: г. Пушкин, Парковая улица, в юго-западной части Екатерининского парка
- Гейне Г., (утрачен): Менделеевская линия, перед зданием Университета
- героическим защитникам Ленинграда: пл. Победы
- Героям дела коммуны: г. Петродворец, Красный пр.
- Героям Краснодона: Лифляндская ул., 12, парк Екатерингоф
- Героям Октябрьской революции: Новороссийская ул., 1, парк Лесотехнической академии
- Герцену А. И. (утрачен): Арсенальная наб., у Литейного моста
- Гете И. В.: Невский пр., 22—24, у церкви св. Петра и Павла
- Глинке М. И.: Театральная пл., сквер у Консерватории; Александровский сад, у фонтана перед Адмиралтейством
- Говорову Л. А.: пл. Стачек, у Нарвских триумфальных ворот
- Гоголю Н. В.: Малая Конюшенная ул.; Александровский сад, у фонтана перед Адмиралтейством
- Голубеву В. М.: Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- Обелиск «Городу-герою Ленинграду»
- Горчакову А. М.: Александровский сад, у фонтана перед Адмиралтейством
- Горькому А. М.: Сквер на пересечении Каменноостровского пр. и Кронверкского пр.
- Гречко Г. М.: Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- Грибоедову А. С.: Пионерская пл.
- Гроту К. К.: пр. Шаумяна, 44, сквер школы-интерната для слепых и слабовидящих детей им. К. К. Грота
Д
- Дарвину Ч.: ул. Академика Павлова, 12, НИИ экспериментальной медицины
- Декарту Р.: ул. Академика Павлова, 12, НИИ экспериментальной медицины
- Державину Г. Р.: Фонтанки реки наб., 118. Дом-музей Г. Р. Державина
- Дзержинскому Ф. Э.: Шпалерная ул., 62, перед зданием Управления ФСБ
- Димитрову Г.: Димитрова ул., угол Купчинской ул.
- «Для отдыха трудящихся» (утрачен): остров Трудящихся (Каменный остров)
- Добролюбову Н. А.: У Тучкова моста (утрачен); Большой пр. П. С. на пересечении Введенской ул.
- Докучаеву В. В.: г. Пушкин, Петербургское шоссе, 2, Аграрный университет
- Домашенко А. А., мичман Азов (линейный корабль, 1826): г. Кронштадт, Летний сад
- Достоевскому Ф. М.: Большая Московская ул., 1
Е
- Екатерине II: пл. Островского
- Екатерине II (100-летию Обуховской больницы, утрачен): наб. Фонтанки, 106
- Елизавете Петровне (150-летию Императорского фарфорового завода, утрачен): Обуховской обороны пр., 151
- Ермаку В. И.: пл. Кулибина, сквер
- Есенину С. А.: Таврический сад
Ж
- Железнякову А. Г.: Кронштадт, Флотская ул., 4
- Женщинам-бойцам МПВО: Кронверкская ул., 16
- Жертвам блокады Ленинграда: Московский парк Победы
- Жертвам взрыва на даче П. А. Столыпина: Аптекарская набережная
- Жертвам еврейского геноцида («Формула скорби», [upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/2/2e/Sidur_Holocost.JPG фото]): г. Пушкин, сквер на углу Дворцовой ул. и Московской ул.
- Жертвам Октябрьской революции (утрачен): В парке Лесотехнической академии
- Жертвам политических репрессий в Петрограде — Ленинграде («Соловецкий камень»): Троицкая пл.
- Жертвам политических репрессий: Робеспьера наб., спуск к Неве напротив тюрьмы «Кресты»
- Жертвам 9 января 1905 года: пр. Александровской Фермы, 66 а, Кладбище «Жертв 9-го Января»
- Жуковскому В. А.: Александровский сад, со стороны Дворцовой площади
- Жукову Г. К.: Аллея Героев (Санкт-Петербург); пр. Славы, 28
З
И
- Иоффе А. Ф.: Политехническая ул., 26, перед зданием ФТИ им. А. Ф. Иоффе
- Исаеву В. И.: г. Кронштадт, ул. Мануильского, 2
- Исанину Н. Н.: Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- «История русского народа»: Михайловский сад, у павильона Росси
К
- Кагульский обелиск
- Казненным декабристам: Сад Декабристов, между Наличной ул., Уральской ул. и пр. КИМа
- Калинину М. И.: пл. Калинина
- Капице П. Л.: г. Кронштадт, Советский парк
- Каспийскому (148-му пехотному) полку: г. Петродворец, ул. Юты Бондаровской, 21
- Кваренги Д.: Садовая ул., 21, перед зданием Университета экономики и финансов.
- Кирову С. М.: г. Кронштадт, Ленина пр., Кировский сквер; Приморский парк Победы, стадион им. С. М. Кирова; Кировская пл.; Московское шоссе, 13, Мясокомбинат
- Клиперу «Опричник»: г. Кронштадт, Летний сад
- Ковалеву С. Н.: Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- «Колокол мира»: Парк имени Академика Сахарова, на углу Пискаревского пр. и пр. Маршала Блюхера
- Колонна Славы: Измайловский пр., 7, перед восточным фасадом Троицко-Измайловского собора
- Колонны Славы: Конногвардейский бульвар
- Кондратьеву А. А.: Свердловская наб., угол Арсенальной ул., сквер
- Константинову Б. П. : Политехническая ул., 26, Физико-технический институт им. А. Ф. Иоффе
- Космодемьянской З. А. Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- Косыгину А. Н. Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- «Красногвардеец» (утрачен): На углу Большого пр. и 1-й линии В. О.
- Крейсеру «Аврора»: Петроградская наб.
- Крепости Ниеншанц: Малоохтинский пр., 2, наб. Невы
- Кржижановскому Г. М.: Ново-Александровская ул., 23, музей «Невская застава»
- Крузенштерну И. Ф.: наб. Лейтенанта Шмидта, напротив Морского корпуса Петра Великого
- Крупской Н. К.: Обуховской Обороны пр., 105, перед Дворцом культуры им. Крупской; Ново-Александровская ул., 23, музей «Невская застава»
- Памятник Крылову (Санкт-Петербург)
- Крымская (Сибирская) колонна: г. Пушкин, Парковая ул., 64/68
- Кутузову М. И.: Казанский собор
Л
- Лассалю Ф. (утрачен): У крыльца бывшего здания Городской Думы на Невском пр.
- «Левашовская пустошь»: п. Левашово, Горское шоссе, 135, Левашовское мемориальное кладбище
- Ленину В. И.: пос. Парголово, развилка Выборгского шоссе и ул. Ломоносова; Ново-Александровская ул., 23, музей «Невская застава»; г. Пушкин, сквер на пересечении Конюшенной ул. и Малой ул.; Московская пл.; г. Зеленогорск, Приморское шоссе;«Шалаш»: пос. Тарховка, озеро Разлив; Каменноостровский пр., 21; г. Сестрорецк, пл. Свободы, 4;пл. Пролетарской Диктатуры; г. Кронштадт, пр. Ленина, сквер Юного Ленинца; Обводного канала наб., на фасаде Варшавского вокзала; Большой пр. В. О., 85; Ленина ул. на пересечении с Большим пр. П. С.; Большой пр. В. О., 55; Ленина пл.; пр. Обуховской Обороны, 51, Невский машиностроительный завод; пос. Ильичево
- Лермонтову М. Ю.: Александровский сад, у фонтана перед Адмиралтейством; Лермонтовский пр., 54
- Ликвидаторам Чернобыльской катастрофы: Планерная ул., 41/2, Аллея Чернобыльцев
- Ломоносову М. В.: пл. Ломоносова; Менделеевская линия В. О.; г. Ломоносов, Дворцовый пр., 12/8
- Лондону Е. С.: ул. Академика Павлова, 12, НИИ экспериментальной медицины
- «Любезным моим сослуживцам»: г. Пушкин, Садовая улица, в северо-восточной части Екатерининского парка
М
- Памятник С. О. Макарову (Кронштадт)
- Марии Федоровне: Павловский парк, у Театральных ворот
- Маринеско А. И.: Сампсониевский Большой пр., 28а, НПО специальных материалов
- Марксу К.: Пролетарской Диктатуры пл., сад Смольного; (утрачен) перед входом в Смольный
- Матросову А. М.: ул. Александра Матросова, угол Большого Сампсониевского пр.; Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- Мациевичу Л. М.: Аэродромная ул., 13
- Маяковскому В. В.: Маяковского ул. на пересечении ул. Некрасова, сквер
- Менделееву Д. И.: Московский пр., 26/49, во дворе Технологического института; Московский пр., 19; ул. Академика Павлова, 12, НИИ экспериментальной медицины
- Меншикову А. Д.: г. Колпино, сквер на берегу р. Ижоры
- Памятный знак на месте дуэли К. П. Чернова и В. Д. Новосильцева
- Место казни декабристов: Александровский парк, Кронверкский вал
- Мечникову И. И.: Пискаревский пр., 47, больница Петра Великого
- Михаилу Николаевичу, великому князю (Шефу Конно-гренадерского полка, утрачен): г. Петродворец, казармы Конно-гренадерского полка
- Мицкевичу А.: Графский пер., 8
- Можайскому А. Ф.: ул. Красного Курсанта, 12—16, Военно-инженерный космический университет им. А. Ф. Можайского; г. Красное Село, развилка Гатчинского и Таллинского шоссе
- Морейская колонна: г. Пушкин, Екатерининский парк, у Чертова моста на Нижних прудах
- Морякам и создателям флота России: Петровская наб. на пересечении с Петроградской наб.
- Мосину С. И.: г. Сестрорецк, на углу ул. Воскова и Мосина
- Московские Триумфальные ворота
- Памятник Мусе Джалилю: угол Среднего проспекта В.О. и Гаванской улицы
- Мусоргскому М. П.: Лермонтовский пр., 54, сквер
Н
- Нарвские триумфальные ворота
- Народному ополчению 1789 г.: Усть-Ижора, пр. 9-го Января
- Научным экспериментам («Памятник Собаке»): ул. Академика Павлова, 12, НИИ экспериментальной медицины
- Невский Журавли (мемориал)
- Невской битве 1240 г.: Усть-Ижора, пр. 9-го Января
- Некрасову Н. А.: Литейный пр., 37, сквер; ул. Некрасова, на пересечении Греческого пр., сквер (бывший сад «Прудки»)
- Николаю I Основанию Николаевского военного госпиталя (утрачен): Суворовский пр., 63, Военный клинический госпиталь
- Памятник Николаю I
- Николаю II: г. Пушкин, Академический пр., 34, в ограде Федоровского собора; Лиговский проспект, 128, в ограде Крестовоздвиженской и Тихвинской церквей
- Николаю Александровичу, цесаревичу (утрачены): г. Пушкин, Екатерининский парк, мыс на восточном берегу Большого пруда; Выборгская наб., 61, на месте церкви святителя Николая Чудотворца
- Николаю Николаевичу, великому князю (Русско-турецкой войне 1877—1878 гг., утрачен): Манежная пл.
- Нобелю А.: Петроградская наб., 24
- [opticalcomponents.ru/db/1 Некрополь XVIII века]
О
- Обелиск «Городу-герою Ленинграду» — расположен на площади Восстания. Установлен 8 мая 1985 года.
- «Октябрь»: Лиговский пр., 6, у Большого концертного зала «Октябрьский».
- Ольденбургскому П. Г. («Просвещенному благотворителю»): Литейный пр., 56 (утрачен, планируется воссоздание).
- Орбели Л. А.: пр. Тореза, 44, НИИ эволюционной физиологии и биохимии им. И. М. Сеченова.
- Освобожденный труд: Каменный остров (Утрачен в 1920-е гг.)
- Осипову В. Н.: Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- Основанию Морского канала: Гутуевский остров, территория Торгового порта.
- Основанию Павловска: г. Павловск, парк «Мариенталь», правый берег р. Славянки.
П
- А. С. Пушкину на площади Искусств
- Пушкину А. С. Мемориальная квартира (дом-музей) А. С. Пушкина (Наб. реки Мойки, 12)
Р
- Радищеву А. Н.: В проломе ограды Зимнего дворца (Утрачен)
- Ракову В. И.: Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- Растрелли Ф. Б.: г. Пушкин, Комсомольская ул.
- Рентгену В. К.: ул. Рентгена, 8.
- Репину И. Е.: п. Репино, Приморское шоссе; Университетская наб. В. О., Румянцевский сад.
- Н. К. Рериху: сад «Василеостровец» на пересечении Большого пр. с 25-й л. В. О.
- Римскому-Корсакову Н. А.: Театральная пл.
- Румянцеву П. А. («Румянцева победам»): Румянцевская площадь
С
- Савиной М. Г.: Петровский пр., 13, Дом ветеранов сцены
- Свищеву Г. П.: Аллея Героев
- Семенову-Тян-Шанскому П. П.: Лермонтовский пр., 54
- Серафимовское кладбище
- Сеченову И. М.: Академика Павлова ул.
- Сладкову И. Д.: г. Кронштадт, Флотская ул., 4
- Слепцову Н. П.: Лермонтовский пр., 54, утрачен в начале 1920-х гг.
- Смирнову В. А.: Аллея Героев
- Смолячкову Ф. А.: Угол Большого Сампсониевского пр. и ул. Смолячкова
- Стасову В. П.: Измайловский пр., 7, в 2000 г., в связи с началом работ по восстановлению Колонны Славы, сооруженной перед Троицко-Измайловским собором в 1886 г. и уничтоженной в 1929—1930 гг., памятник Стасову был демонтирован.
- Памятник «Стерегущему»
- Столетию лейб-гвардии Финляндского полка (Леонтию Коренному): Большой проспект В. О., 65, утрачен
- Памятник Суворову
- Сурикову В. И.: Университетская наб. В. О., Румянцевский сад
- Сфинксы на Университетской набережной.
Т
- «Танк-победитель»: пр. Стачек, 106—108
- Тельману Э.: г. Пушкин; Октябрьская наб., 50, Комбинат тонких и технических сукон им. Э. Тельмана.
- Тургеневу И. С.: Манежная пл., 2.
- Турнеру Г. И.: Боткинская ул., 13, клиника военной травматологии и ортопедии им. Г. И. Турнера ВМА.
У
- Улановой Г. С.: Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- Уровням подъема воды во время наводнений: наб. Мойки, 89
- Утраченной церкви Покрова Пресвятой Богородицы: пл. Тургенева
- Учителю: на пересечении улиц Учительской и Ушинского
- Ушинскому К. Д.: наб. Мойки, 48, Педагогический университет им. А. И. Герцена
Ф
- Фаберже К. Г.: Уткин проезд, 8, у здания ОАО «Русские самоцветы»
- Федорову Е. П.: Аллея Героев (Санкт-Петербург)
- героям-финляндцам: на Смоленском православном кладбище
- Фрунзе М. В.: ул. Комсомола, 1/3, завод «Арсенал»
- петербургскому фотографу: на Малой Садовой ул.
Х
- Харитону Ю. Б.: Аллея Героев
- «Хлеб насущный» — четыре стелы установленные в 1985 году на мемориальной трассе «Ржевский коридор» (шоссе Революции — проспект Коммуны)
Ц
Ч
- Чайковскому П. И.: Таврический сад
- Чапаеву В. И.: Тихорецкий пр., 1, перед зданием Военной Академии связи им. С. М. Будённого
- Челнокову Н. В.: Аллея Героев
- Чернышевскому Н. Г.: Московский пр., 163; Александровский сад (Снят в начале 1920-х гг.)
- Чесменская колонна, г. Пушкин
- Чижик-Пыжик: на Фонтанке, у Михайловского (Инженерного) замка рядом с 1-м Инженерным мостом, напротив дома № 12/1.
- Чичерову В. С.: Аллея Героев
- Чкалову В. П.: Чкаловский пр.
- Чуеву А. В.: Аллея Героев
Ш
- Шевченко Т. Г.: Каменноостровский пр., напротив Мечети; Славянская пл.
- Шелгунову В. А.: Ново-Александровская ул., 23, музей «Невская застава»
- Шереметевой П. И.: наб. Фонтанки, 34, в саду Фонтанного дома (Шереметевского дворца)
- Ши-цзы: на Петровской набережной
- Шостаковичу Д. Д.: Кронверкская ул.
- Шотману А. В.: Ново-Александровская ул.
- Шубину Ф. И.: Михайловский сад
Щ
Э
- Ф. Энгельсу: пл. Пролетарской Диктатуры
Ю
- Юнгам Балтики: пл. Балтийских Юнг
- Юнкерам Николаевского кавалерийского училища: Лермонтовский пр., 54
Я
- Яковлевой М. Я.: Обуховской Обороны пр., 110, Комбинат цветной печати
Напишите отзыв о статье "Памятники Санкт-Петербурга"
Ссылки
- encspb.ru/object/2805451993
Отрывок, характеризующий Памятники Санкт-Петербурга
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.
– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.
Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.
Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.
Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
