Памятники Томска
Поделись знанием:
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.
Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
В Томске насчитывается почти 40 памятников, стел и мемориаловК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2816 дней]:
Содержание
Мемориалы
- Мемориал боевой и трудовой славы томичей, памяти Победе в Великой Отечественной войне (Лагерный сад);
- Мемориал памяти павших в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 годов (Коларовский тракт — Южное кладбище);
- Памятник на братской могиле умерших в одном из госпиталей Томска, располагавшемся в помещениях психиатрической больницы, бойцов и офицеров Красной армии в период Великой Отечественной войны 1941—1945 годов. (Кладбище «Сосновый бор»);
- Мемориал памяти преподавателей и сотрудников университета, погибших в годы Великой Отечественной войны.(Университетская роща);
- Мемориал памяти преподавателей и сотрудников медицинского института, погибших в годы Великой Отечественной войны. (Московский тракт);
- Памятная стела студентам и сотрудникам Томского политехнического института, погибшим в боях за Родину в годы Великой Отечественной войны.(Проспект Ленина);
- Стела в честь подвига томичей в Великой Отечественной войне. (Новособорная площадь). Открыта в 2006 году;
- «Скорбящая невеста». Памяти не вернувшихся с Великой Отечественной войны 1941—1945 годов. (Улица Центральная, у бывшей проходной спичфабрики «Сибирь»);
- Сотрудникам пивзавода, погибшим в Великой Отечественой войне 1941—1945 годов. (Сквер у проходной завода «Томское пиво». Московский тракт);
- Павшим в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов. (Северный городок. На территории бывшего ГПЗ-5);
- Сотрудникам томской психиатрической больницы, погибщим в Великой Отечественной войне. (Посёлок Сосновый бор. На территории НИИ психического здоровья);
- Обелиск памяти сотудников томского манометрового завода погибших в годы Великой отечественной войны. (Угол Комсомольского проспекта и улицы Герцена, у здания АО «Манотомь»);
- Памяти погибших и умерших участников Великой Отечественной войны. (Площадь Новособорная. Аллея Победы, со стороны проспекта Ленина);
- Стела в память о сотрудниках НПО „Вирион" - участниках Великой Отечественной войны и тружениках тыла. (Улица Ивановского, 8). Открыт в мае 2015 года;
- Труженикам тыла Великой Отечественной войны. (Площадь Новособорная. Аллея Победы, со стороны Городского сада);
- Героям войны 1812 года. (Площадь 1812 года, сквер у речного вокзала);
- Стела памяти павших в локальных войнах. (Проспект Мира);
- Стела памяти погибших в борьбе с Колчаком (Новособорная площадь) (павшим в годы Гражданской войны);
- Стела погибшим курсантам училища связи (Улица Никитина);
- Памятник на могиле рабочих железнодорожной станции Томск-II — борцов за идеалы Октябрьской революции, расстрелянных колчаковцами в ходе гражданской войны. (Северный городок, к югу от путепровода, у железнодорожных путей);
- Сотрудникам внутренних дел, погибших при исполнении служебных обязанностей (проспект Кирова, 18б);
- Погибшим пожарным. (Улица Больничная, 4, у пожарной части N° 3);
- „Камень скорби" в Сквере жертв политических репрессий (между домами 42 и 44 по проспекту Ленина). Заложен 14 ноября 1989 года, открыт в 1997 году;
- Депортированым на Томскую землю калмыкам. (В Сквере памяти жертв политических репрессий). Открыт в 1994 году;
- Полякам-жертвам политических репрессий. (В Сквере памяти жертв политических репрессий). Открыт в 2004 году;
- Камень в память эстонцев-жертв политических репрессий. (В Сквере памяти жертв политических репрессий). Открыт в 2008 году;
- Памяти литовских ссыльных и политзаключенных. (В Сквере памяти жертв политических репрессий). Открыт в июне 2016 года[1];
- Крест в память о погибших в годы сталинских репрессий. (Каштачная гора);
- Жертвам сталинских репрессий. (Улица Демьяна Бедного. Кладбище „Бактин").
Памятники историческим личностям
- Гавриилу Степановичу Батенькову, декабристу. (площадь Батенькова). Открыт в 1960 году;
- Василию Васильевичу Вахрушеву. (проспект Ленина, у проходной Томского электромеханического завода);
- Петру Голубеву (лауреату Ленинской и Государственной премий, основателю НПЦ «Полюс»), а также — уменьшенный макет ракеты «Протон» и два спутника.(Площадь Кирова);
- Аркадию Фёдоровичу Иванову. (Улица Пирогова);
- Владимиру Ильичу Ленину, вождю мирового пролетариата. (Площадь Ленина);
- Сергею Мироновичу Кирову, русскому революционеру. (Угол проспекта Кирова и проспекта Ленина);
- Иосифу Кононову - социал-демократу, погибшему 18 января 1905 года по время антиправительственной демонстрации. (Театральный сквер);
- Олегу Васильевичу Кошевому — Герою Советского Союза. (Проспект Кирова);
- Владимиру Афанасьевичу Обручеву — сибирскому географу ( Улица Белинского, у здания научно-технической библиотеки ТПУ);
- Григорию Николаевичу Потанину — «дедушке Сибири». (Университетская роща);
- Николаю Платоновичу Путинцеву — легендарному томскому милиционеру-постовому «дяде Коле». (У поста ГИБДД на углу проспекта Ленина и переулка Нахановича);
- Александру Сергеевичу Пушкину - русскому писателю. (Проспект Ленина, Пушкинский сквер). Открыт в 1999 году. (Скульптор Михаил Аникушин);
- Николаю Николаевичу Рукавишникову — первому томскому космонавту. (Сквер у Белого озера);
- Михаилу Антоновичу Усову — русскому геологу. (Проспект Кирова);
- Памятник Ивану Сергеевичу Черных — Герою Советского Союза. (Сквер у ДНТ «Авангард»). Открыт в 2006 году;
- Обелиск Ивану Сергеевичу Черных. (На пересечении улицы Ивана Черных и улицы Бела Куна). (Изготовлен из камня, который, до постройки памятника Ивану Черных, стоял у ДНТ «Авангард»);
- Ермаку — покорителю Сибири. (Сквер на углу проспекта Фрунзе и улицы Крылова, у спорткомплексов «Ермак» и «Труд»). Открыт 5 августа 2015 года. 3 ноября 2015 года Дума города Томска постановила переименовать данный арт-объект в скульптуру «Преодоление»;
- Александру Васильевичу Шишкову — председателю Томской губернской чрезвычайной комиссии. (Открыт 3 декабря 1953 года на площади Ленина, в 1959 году, в связи с реконструкцией площади, перенесён к зданию управления Комитета государственной безопасности по Томской области, на проспекте Кирова, 18).[2];
- Марии Октябрьской — Герою Советского Союза, механику-водителю танка «Боевая подруга». (Улица Белозерская, 12/1, у здания гимназии N° 24, носящей её имя.);
- Фёдору Зинченко — Герою Советского Союза, участнику Берлинской наступательной операции, первому коменданту поверженного Рейхстага (Аллея на проспекте Кирова, между магазином «Спутник» и гостиницей «Томск»);
- Владимиру Зуеву — профессору, одному из основателей томского Академгородка, первому руководителю Института Оптики Атмосферы. (Академгородок, центральная площадь);
- Фёдору Кузьмичу. (Посёлок Хромовка);
- Канышу Сатпаеву — доктору геолого-минералогических наук, первому президенту Академии наук Казахской ССР. (Аллея геологов на проспекте Кирова);
- Лебедеву Алексею Фёдоровичу - Герою Советского Союза. (Улица Карла Ильмера, 11, у здания средней школы N° 14, носящей его имя)[3].
Тематические памятники
- Беременной (Проспект Ленина);
- Герб Томска и «Вековые столбы» (Площадь Ленина, 2004 год);
- Дворнику (Иркутский тракт);
- Камень в честь основания Томска (Южный мыс Воскресенской горы);
- Лампочка на рельсе у могилы Макушина, сибирского просветителя. (Площадь Соляная, у Дома науки имени Макушина);
- Немезиде, древнегреческой богине возмездия. (На здании Окружного суда);
- Ребёнок в капусте (На проспекте Ленина у роддома № 1)[4];
- Антону Павловичу Чехову в Томске глазами пьяного мужика, лежащего в канаве и не читавшего «Каштанку» (Набережная реки Томи, 2004 год);
- Студенчеству Томска, Святой Татьяне (Новособорная площадь, 2004 год);
- Счастью, волк из мультфильма «Жил-был пёс» (Улица Шевченко, 2005 год);
- Стела в честь успешного старта футбольного клуба «Томь» в российской премьер-лиге (Стадион «Труд», 2006 год);
- Футбольному болельщику (Стадион «Труд», 2006 год);
- Электрику (Улица Шевченко, 2004 год);
- Рублю;
- Скульптура «Тапочки» (У входа в гостиницу «Томск» (2006);
- Скульптура «Девочка Элли и её друзья» (посвящена героям сказки «Волшебник Изумрудного города») (31 мая 2014 года; Комсомольский проспект);
- Лягушке-путешественнице (самый маленький памятник в мире)[5];
- Любовнику (На здании музея истории Томска, улица Бакунина, 3);
- Рудокопу и Рудознатцу (Аллея геологов на проспекте Кирова);
- Учителю (Учительский сквер на улице Новгородской);
- Кедровке (Улица Карташова, Игуменский сквер);
- Медведю (Улица Карташова. Игуменский сквер);
- Бобру (Игуменское озеро);
- Пивовару (Улица Аркадия Иванова);
- Участникам студенческих строительных отрядов (Улица Красноармейская);
- Счастливая семья (Сквер на углу проспекта Фрунзе и улицы Шевченко);
- 60-летию Томской области (Нижняя терраса Лагерного сада).
Снесённые памятники
- Валериану Владимировичу Куйбышеву, русскому революционеру и выдающемуся политическому деятелю (Университетская роща до 21 июля 1994 года[6]);
- Иосифу Виссарионовичу Сталину (Перед зданием ТГУ);
- Иосифу Виссарионовичу Сталину (Сквер у Белого озера);
- Иосифу Виссарионовичу Сталину (Проспект Ленина, 75, сквер краеведческого музея);
- Иосифу Виссарионовичу Сталину (Улица Стародеповская, 1, у здания, ныне также снесённого, Дома культуры Железнодорожников);
- Владимиру Ильичу Ленину, вождю мирового пролетариата (площадь Революции, 1935 — 23 сентября 1992 года);
- Владимиру Ильичу Ленину (Проспект Ленина, 75, сквер краеведческого музея);
- Владимиру Ильичу Ленину (Сквер у Белого озера);
- Владимиру Ильичу Ленину (в Городском саду);
- Владимиру Ильичу Ленину (Соляная площадь, у здания мукомольно-элеваторного техникума);
- Скульптурная композиция «Ленин беседует со Сталиным» (сидя на скамейке — Университетская роща, теперь на этом месте памятник Потанину);
- Скульптурная композиция «Ленин беседует со Сталиным» (сидя на скамейке — во дворе ТМИ, около ворот);
- Иосифу Виссарионовичу Сталину (во дворе института курортологии);
- Валериану Владимировичу Куйбышеву (у устья Ушайки);
- Александру Сергеевичу Пушкину (поставлен в 1915 в Пушкинском сквере у Бесплатной библиотеки, перенесён в Буфф-сад, уничтожен в середине 1960-х);
- Бюсты Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, стоявшие квадратом вокруг аллеи, в центре которой стоял бюст Пушкина. (Буфф-сад);
- Сергею Мироновичу Кирову, русскому революционеру (у входа в 8 корпус ТПУ);
- Владимиру Ильичу Ленину, вождю мирового пролетариата (перед Домом науки имени Макушина);
- Вячеславу Яковлевичу Шишкову — русскому, советскому писателю, инженеру путей сообщения-исследователю сибирских рек (в сквере у речного вокзала).
Кроме отдельностоящих памятников имеется ещё около 160 мемориальных досокК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2816 дней] на стенах томских зданий, в которых жили и работали известные томичи, либо посвящённые тем или иным событиям в жизни города.
Напишите отзыв о статье "Памятники Томска"
Примечания
- ↑ [news.vtomske.ru/news/125111.html Посол Литвы открыл в Томске памятник ссыльным литовцам и посетил Лагерный сад]
- ↑ Наш город родной. Исторические и памятные места Томска. (Сост. М. И. Чугунов, В. А. Соловьёва). Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1982. — 208с., 24 л. с ил.
- ↑ [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=3910 Герои страны. Лебедев Алексей Фёдорович.]
- ↑ [foretime.ru/tomskij-rebenok-v-kapuste/ Томский ребёнок в капусте]
- ↑ [obzor.westsib.ru/news/393754 Памятник снабдили сопроводительной надписью: «Памятник лягушке-путешественнице, самый маленький памятник в мире».]
- ↑ [web.archive.org/web/20141210050816/www.vesti.tvtomsk.ru/news-34733.html Забытые памятники: есть ли будущее у старых томских монументов?]
Ссылки
- [memorials.lib.tomsk.ru/ Памятники Томска.]
- [ps.westsib.ru/sow/item/16/title Ленины в Томске. Памятники вождю: прошлые и настоящие.]
Отрывок, характеризующий Памятники Томска
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.
Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.