Памятники философской мысли
Поделись знанием:
Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.
Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.
| Памятники философской мысли | |
| Monuments of Philosophical Thought | |
 Пример серийного оформления обложки | |
| Полный список томов см. здесь | |
| Автор(ы): |
Арно А., Боэций, Валла Л., Вольтер, Гегель Г.В.Ф., Грассман Г., Грассман Р., Дидро Д., Д’Аламбер Ж.Л., Кант И., Коменский Я.А., Ксенофонт, Мандевиль Б., Николь П., Фейербах Л., Цицерон, Чаадаев П.Я., Шопенгауэр А., Эразм Роттердамский и др. |
|---|---|
| Язык(и) оригинала: |
английский, древнегреческий, латинский, немецкий, русский, французский, чешский |
| Первые публикации на русском: |
имеются |
| Издательство: | |
| Страна: | |
| Годы изданий: |
1978 — 2000 |
| Жанр(ы): |
научное издание |
| Тематика: | |
| Творческий коллектив | |
| Ведущая организация: | |
| Председатель редакционной коллегии: | |
| Переводчик(и): |
Андрушко В.А., Бородай Т.Ю., Быкова М.Ф., Вальденберг Н., Васильева Т., Гайдамака В.П., Гулыга А., Жучков В., Каган Ю., Левина М., Любомудров С., Майоров Г.Г., Марков И., Нахов И.М., Ревякина Н.В., Рижский М.И., Соколов Н., Столяров А., Уколова В.И., Цейтлин М.Н., Черняк И.Х., Шапиро И., Шейман-Топштейн С.Я. и др. |
| Художник(и): |
Кобрин А.Г., Марков Ю.А., Нестерова И.Ю. |
| Технические данные | |
| Тип издания: |
печатный (в твёрдом переплёте) |
| Формат: |
различный |
| Сквозная нумерация томов: |
отсутствует |
| Итоговые цифры | |
| Количество томов: |
29 (с переизданиями и допечатками) |
| Совокупный тираж: |
свыше 700 тыс. экз. |
| Суммарное количество страниц: |
свыше 14 тыс. |
| Логотип серии | |
|
| |
«Па́мятники филосо́фской мы́сли» — книжная серия, которая выходит в издательстве «Наука» под эгидой Института философии АН СССР и РАН с 1978 г. Последний том серии опубликован в 2008 г.[1]
Содержание
Общие сведения
Председателем редакционной коллегии серии до 1985 года был акад. Б. М. Кедров (посмертно числился таковым до 1989 года), после — акад. Т. И. Ойзерман, а постоянным членом редколлегии с начала основания серии и до 1996 года был д.филос.н. А. В. Гулыга (посмертно числился таковым до 1999 года). Почти все тексты, опубликованные в данной серии, являются переводами на русский язык произведений западных мыслителей (единственным исключением является издание сочинений российского философа П. Я. Чаадаева).
Бо́льшая часть томов снабжена научно-справочным аппаратом: вступительной статьёй или послесловием, примечаниями и комментариями, именным и — реже — предметным указателями. Тома издавались в переплёте, оформление выдержано в едином дизайнерском стиле. Цвета обложек — различны. До 1989 года формат изданий имел стандарт 84×108/32, затем добавились 60×88/16, 60×90/16, 70×90/16 и даже 70×100/16.
Сквозная нумерация в серии отсутствует. Всего было выпущено 29 томов, часть которых — переиздания и допечатки. Совокупный тираж свыше 700 000 экз., из них 620 000 приходятся на советские издания.
Состав серии
Список томов
Ввиду отсутствия в серии сквозной нумерации тома́ для удобства восприятия и поиска упорядочены по алфавиту. В списке приведены выходные данные, тираж и номер ISBN (если имеется) каждого тома. Библиографическое описание унифицировано на основании ГОСТ 7.1—2003.
- Антология кинизма: Фрагменты сочинений кинических мыслителей. — М.: Наука, 1984. — 400 с. — 47 500 экз.
- Антология кинизма: Фрагменты сочинений кинических мыслителей. — 2-е изд. — М.: Наука, 1996. — 335 с. — 3 290 экз. — ISBN 5-02-013251-9.
- Арно А. Логика, или Искусство мыслить / А. Арно, П. Николь. — М.: Наука, 1991. — 413 с. — 22 000 экз. — ISBN 5-02-008139-6.
- Арно А. Логика, или Искусство мыслить / А. Арно, П. Николь. — 2-е изд. — М.: Наука, 1997. — 331 с. — 1300 экз. — ISBN 5-02-013241-1.
- Боэций. «Утешение Философией» и другие трактаты. — М.: Наука, 1990. — 416 с. — 64 000 экз. — ISBN 5-02-007954-5.
- Боэций. «Утешение Философией» и другие трактаты. — 2-е изд. — М.: Наука, 1996. — 336 с. — 3730 экз. — ISBN 5-02-013034-6.
- Валла Л. Об истинном и ложном благе. О свободе воли. — М.: Наука, 1989. — 474 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-02-007979-0.
- Вольтер. Философские сочинения. — М.: Наука, 1988. — 752 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-02-008001-2.
- Вольтер. Философские сочинения. — 2-е изд. — М.: Наука, 1996. — 560 с. — 2820 экз. — ISBN 5-02-013250-0.
- Гегель Г.В.Ф. Политические произведения. — М.: Наука, 1978. — 440 с. — 27 800 экз.
- Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. — М.: Наука, 2000. — 495 с. — 1240 экз. — ISBN 5-02-008380-1.
- Грассман Г. Логика и философия математики. Избранное / Г. Грассман, Р. Грассман. — М.: Наука, 2008. — 504 с. — ISBN 978-5-02-033858-6.
- Кант И. Критика чистого разума. — М.: Наука, 1998. — 655 с. — 1030 экз. — ISBN 5-02-013644-1.
- Кант И. Критика чистого разума. — М.: Наука, 1999. — 655 с. — Доп, тираж 790 экз. — ISBN 5-02-008366-6.
- Кант И. Трактаты и письма. — М.: Наука, 1980. — 712 с. — 25 000 экз. — ISBN отсутствует.
- Коменский Я.А. Сочинения. — М.: Наука, 1997. — 476 с. — 1 230 экз. — ISBN 5-02-013554-2.
- Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. — М.: Наука, 1993. — 379 с. — 15 000 экз. — ISBN 5-02-008058-6.
- Мандевиль Б. Басня о пчёлах, или Пороки частных лиц — блага для общества. — М.: Наука, 2000. — 291 с. — 1 260 экз. — ISBN 5-02-008376-3.
- Фейербах Л. Сочинения: В 2 т. — М.: Наука, 1995. — Т. 1. — 502 с. — 6000 экз. — ISBN 5-02-008247-3, 5-02-008248-1.
- Фейербах Л. Сочинения: В 2 т. — М.: Наука, 1995. — Т. 2. — 425 с. — 6000 экз. — ISBN 5-02-008247-3, 5-02-008249-Х.
- Философия в «Энциклопедии» Дидро и Даламбера. — М.: Наука, 1994. — 720 с. — 4500 экз. — ISBN 5-02-008196-5.
- Фрагменты ранних греческих философов. — М.: Наука, 1989. — Ч. 1. — 576 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-02-008030-6.
- Цицерон. Философские трактаты. — М.: Наука, 1985. — 384 с. — 100 000 экз.
- Цицерон. Философские трактаты. — 2-е изд. — М.: Наука, 1997. — 304 с. — 1200 экз. — ISBN 5-02-013552-6.
- Чаадаев П. Я. Полное собрание сочинений и избранные письма: В 2 т. — М.: Наука, 1991. — Т. 1. — 798 с. — 58 000 экз. — ISBN 5-02-008075-6, 5-02-008076-4.
- Чаадаев П. Я. Полное собрание сочинений и избранные письма: В 2 т. — М.: Наука, 1991. — Т. 2. — 672 с. — 58 000 экз. — ISBN 5-02-008075-6, 5-02-008077-2.
- Шопенгауэр А. О четверояком корне… Мир как воля и представление. Критика Кантовской философии: В 2 т. — М.: Наука, 1993. — Т. 1. — 672 с. — 15 000 экз. — ISBN 5-02-008071-3.
- Шопенгауэр А. О четверояком корне… Мир как воля и представление. Критика Кантовской философии: В 2 т. — М.: Наука, 1993. — Т. 2. — 672 с. — 15 000 экз. — ISBN 5-02-008071-3, 5-02-8194-9.
- Эразм Роттердамский. Философские произведения. — М.: Наука, 1986. — 703 с. — 100 000 экз.
Хронология и формат изданий
Каждое двухтомное издание в таблице представлено одной строкой. Переиздания 1996—1997 гг. и дополнительный тираж 1999 г. оттенены цветом.
| Год | Издание | Формат |
|---|---|---|
| 1978 | Гегель. Политические произведения | 84×108/32 |
| 1980 | Кант. Трактаты и письма | |
| 1984 | Антология кинизма: Фрагменты сочинений кинических мыслителей | |
| 1985 | Цицерон. Философские трактаты | |
| 1986 | Эразм Роттердамский. Философские произведения | |
| 1988 | Вольтер. Философские сочинения | |
| 1989 | Лоренцо Валла. Об истинном и ложном благе. О свободе воли | |
| Фрагменты ранних греческих философов | 70×90/16 | |
| 1990 | Боэций. «Утешение Философией» и другие трактаты | 84×108/32 |
| 1991 | Арно А., Николь П. Логика, или Искусство мыслить | |
| Чаадаев. Полное собрание сочинений и избранные письма в 2-х томах | ||
| 1993 | Ксенофонт. Воспоминания о Сократе | |
| Шопенгауэр. О четверояком корне... Мир как воля и представление. Критика кантовской философии в 2-х томах | 60×90/16 | |
| 1994 | Философия в «Энциклопедии» Дидро и Даламбера | 60×88/16 |
| 1995 | Фейербах. Сочинения в 2-х томах | |
| 1996 | Антология кинизма. Фрагменты сочинений кинических мыслителей. — 2-е изд. | |
| Боэций. «Утешение Философией» и другие трактаты. — 2-е изд. | ||
| Вольтер. Философские сочинения. — 2-е изд. | ||
| 1997 | Цицерон. Философские трактаты. — 2-е изд. | 60×90/16 |
| Арно А., Николь П. Логика, или Искусство мыслить. — 2-е изд. | ||
| Коменский. Сочинения | ||
| 1998 | Кант. Критика чистого разума | 70×100/16 |
| 1999 | Кант. Критика чистого разума. — Доп. тираж | |
| 2000 | Гегель. Феноменология духа | 60×90/16 |
| Мандевиль. Басня о пчёлах, или Пороки частных лиц - блага для общества | ||
| 2008 | Грассман Г., Грассман Р. Логика и философия математики |
Оценка серии
Достоинства
- Значительная часть опубликованных в серии текстов переведена на русский язык либо впервые, либо заново, либо полностью (по сравнению с прошлыми публикациями). Например, из 47 опубликованных в томике «Трактаты и письма» (1980) текстов из эпистолярного наследия Канта 31 переведены впервые, а книга Лоренцо Валла «Об истинном и ложном благе. О свободе воли» (1989) — вообще первая публикация этого мыслителя на русском языке. Языки, с которых осуществлялись переводы: немецкий, французский, чешский, английский, древнегреческий и латынь.
- Первые два тома серии («Политические произведения» Гегеля и «Трактаты и письма» Канта) по своему формату и по содержанию хорошо дополняли изданные раннее в серии «Философское наследие» многотомные сочинения немецких философов. Более того, составители томов ставили перед собой именно эту цель. Вот что писал А.В. Гулыга во вступительной статье к томику Канта:Замысел издать настоящий однотомник, который служил бы дополнением к Собранию сочинению в шести томах (М., Мысль, 1963-1966), возник в 1974 г., когда отмечалось 250-летие со дня рождения И. Канта. Составитель получил напутствие В.Ф. Асмуса (1894-1975), заслуги которого в области изучения кантовской философии и популяризации её в нашей стране исключительно велики. <...> Без руководящего участия В.Ф. Асмуса не смогло бы увидеть свет шеститомное Собрание сочинений Канта в том виде, каким мы его теперь имеем. Частица душевной энергии В.Ф. Асмуса и в этом издании.[2]
- Книга И. Канта «Критика чистого разума» (1998; 1999) в серии «Памятники философской мысли» — уникальное в своём роде издание, выгодно отличающее его от других отечественных публикаций знаменитого трактата. Во вступительной статье к нему составитель В.А. Жучков перечисляет две особенности своего издания:Во-первых, оно наиболее полное, поскольку (в отличие от всех других русскоязычных публикаций этого сочинения Канта) в нём отмечены практически все расхождения между его первым (1781 г.) и вторым (1787 г.) изданиями, а также учтены основные разночтения между всеми другими его прижизненными изданиями... <...> Во-вторых, мы поставили задачу — ознакомить читателя со всеми существующими вариантами перевода «Критики...» на русский язык. За основу мы приняли перевод Николая Онуфриевича Лосского (2-е изд., Пг., 1915)... и стараясь не нарушать последовательности его восприятия читателем, мы снабдили его на полях параллельными вариантами всех других переводов «Критики...» на русский язык: как более ранними и самостоятельными версиями М.И. Владиславлева (СПб., 1867) и Н.М. Соколова (СПб., 1902), так и позднейшими переработками Ц.Г. Арзаканяна и М.И. Иткина (см.: Кант И. Собр. соч.: В 6 т. М., 1964, т. 3; издание воспроизведено с незначительными изменениями в 1994 г.), а также И.С. Андреевой и А.В. Гулыгой (см.: Кант И. Собр. соч.: В 8 т. М., 1994, т. 3). <...> Все варианты разночтений мы снабдили соответствующими фрагментами на языке оригинала, а в наиболее сложных и труднодоступных для однозначного перевода местах мы приводим варианты их перевода на другие европейские (прежде всего - на английский) языки, а также одобренного автором латинского перевода первого издания «Критики...» (1796 г.).[3]
- В издании текста Г.В.Ф. Гегеля «Феноменология духа» (2000) в серии «Памятники философской мысли» впервые на русском языке опубликованы подробные примечания (объёмом более 40 стр.) к этому трактату. Как указано в аннотации:
К сказанному следует добавить, что перевод примечаний сделан с немецкого издания 1980 г.[5]
Недостатки
- Отсутствие единого для всей серии формата книг. Первые тома издавались однотипными (84×108/32), отличия начались с издания «Фрагментов ранних греческих философов» в 1989 году (70×90/16). В итоге сложилось так, что вся серия представлена томами пяти различных форматов. Именно этим объясняется разница в количестве страниц первого и второго изданий некоторых книг серии.
- Отсутствие единого для всех томов расположения пояснительной статьи — в начале книги или в конце. В итоге одна часть томов имеет вступительную статью, другая — послесловие.
- Отсутствие в некоторых томах, например во втором издании «Философских сочинений» Вольтера, полноценной пояснительной статьи. Если в большинстве томов её объём составляет от 30 до 80 страниц, то в указанном издании (1996) — всего лишь три.
- Отсутствие в некоторых томах важного для научных изданий элемента поискового аппарата — именного и предметного указателей. Например, в издании сочинений Вольтера отсутствуют оба указателя, а в книге Боэция «Утешение Философией» в наличии имеется только указатель имён.
- Отсутствие сквозной нумерации томов серии.
- Отсутствие слов «второе издание» на титульных страницах и в выходных данных части переизданных томов.
- В первых томах серии была традиция подкрашивать имя автора и логотип издательства на титульных листах, однако со второй половины 1980-х от этой традиции почему-то отказались.
- У одних томов серии на корешке указана фамилия автора, у других — фамилия и название книги.
Интересные факты
- Самыми большими тиражами были изданы «Философские трактаты» Цицерона и «Философские произведения» Эразма Роттердамского — по 100 000 экз. Обе книги были опубликованы в 1985—1986 гг., т.е. в последние годы перед началом Перестройки.
- Наименьшим тиражом (если не считать дополнительный тираж «Критики чистого разума») был издан том Цицерона (2-е изд.) — 1200 экз. Книга была опубликована в 1997 г.
- Первые два тома серии были изданы тиражами 27 800 и 25 000 экз., а последние — 1240 и 1260, т.е. почти в 20 раз меньшими.
- Единственным томом серии, изданным в формате 70×90/16, являются «Фрагменты ранних греческих философов» (1989). Ранее в течение 10 лет все тома серии издавались в формате 84×108/32, а в течение следующих 10 лет — 84×108/32, 60×88/16, 60×90/16 и 70×100/16.
- Последовательность фамилий состава редакционной коллегии серии, представленного на контртитуле томов, с годами менялась. Первоначально в качестве критерия имел место иерархический принцип упорядочения фамилий: первым в списке — председатель, затем — все члены редколлегии по алфавиту (включая и зам. председателя), а завершал список учёный секретарь. В томах первой половины 1990-х годов первым в списке значился председатель, вторым — заместитель председателя, затем — оставшиеся члены редколлегии по алфавиту, завершал список — ученый секретарь. В последних томах (1995-2000 гг.) весь состав редколлегии демократически упорядочен строго по алфавиту.
- Все кантовские тексты, опубликованные в томе «Трактаты и письма» (1980), впоследствии вошли в восьмитомное Собрание сочинений И. Канта (1994) под ред. А.В. Гулыги.[6]
- В 2000 году в издательстве «Прогресс-Традиция» вышла в свет книга И. Канта «Из рукописного наследия», внешний вид которой стилизован под издание «Критики чистого разума» из серии «Памятники философской мысли». Имеют место лишь два незначительных отличия — на корешке вместо названия серии напечатано название книги, а на лицевой стороне обложки отсутствует название издательства.[7]
- В 2008 году в продаже появилось расширенное издание «Логико-философского трактата» Л. Витгенштейна[8], на левой стороне лицевой обложки которого указана серия «Памятники философской мысли». Однако ни издательство, ни оформление обложки, ни логотип серии, а также отсутствие на титульных листах слов «Институт философии РАН» и списка редакционной коллегии не позволяют идентифицировать данную книгу в качестве одного из томов рассматриваемой серии.[9]
Аналогичные издания
Текст в примечаниях, если особо не оговорено, имеет отношение к аналогам.
| Книга серии «Памятники философской мысли» | Аналогичное издание | Примечание |
|---|---|---|
| Антология кинизма: Фрагменты сочинений кинических мыслителей (1984; 1996) | Антология кинизма. — М: Терра, 1996. — 432 с. — (Сокровища мировой литературы). — ISBN 5-300-00714-5. | Отсутствуют указатели и библиография. |
| Арно А. Логика, или Искусство мыслить / А. Арно, П. Николь (1991; 1997) | Арно А. Логика, или Искусство мыслить / А. Арно, П. Николь. — М: Наука, Литера Нова, 2009. — 512 с. — 1500 экз. — ISBN 978-966-1553-07-0. | |
| Боэций. «Утешение Философией» и другие трактаты (1990; 1996) | Боэций. «Утешение Философией» и другие трактаты. — М: ЛКИ, 2010. — 416 с. — (Классики науки). — ISBN 978-5-382-01029-8. | |
| Ксенофонт. Воспоминания о Сократе (1993) | Ксенофонт. Сократические сочинения. — М: Мир книги, Литература, 2007. — 368 с. — (Великие мыслители). — 16 500 экз. — ISBN 978-5-486-00994-5. | |
| Мандевиль Б. Басня о пчёлах, или Пороки частных лиц — блага для общества (2000) | Мандевиль Б. Басня о пчёлах. — М: Мысль, 1974. — 376 с. — (Философское наследие). — 45 000 экз. | |
| Фейербах Л. Сочинения в 2-х томах (1995) | Фейербах Л. Избранные философские произведения: В 2 т. — М: Государственное издательство политической литературы, 1955. — 1620 с. — 50 000 экз. |
См. также
- Библиотека атеистической литературы
- Из истории отечественной философской мысли
- Классики науки
- Памятники исторической мысли
- Философское наследие
- Library of Living Philosophers (англ.)
- Muirhead Library of Philosophy (англ.)
- Thinker's Library (англ.)
Напишите отзыв о статье "Памятники философской мысли"
Ссылки
- [lib.ru/INOOLD/WOLTER/slowar.txt Вольтер. Статьи из «Философского словаря»] // Вольтер. Философские сочинения. - М., 1996. — в формате txt.
- [naturalhistory.narod.ru/Person/Lib/Filosoph/Index.htm «Фрагменты ранних греческих философов» - М., 1989.] — в формате gif.
- [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1168 Эразм Роттердамский. «Философские произведения». - М., 1986.] — в формате pdf.
Примечания
- ↑ По состоянию на 2010 г.
- ↑ Гулыга А.В. Кант сегодня // Кант И. Трактаты и письма. — М.: Наука, 1980. С. 42.
- ↑ Жучков В.А. От издателя // Кант И. Критика чистого разума. — М.: Наука, 1999. С. 5-6.
- ↑ См.: Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. — М.: Наука, 2000. С. 4.
- ↑ См.: Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. — М.: Наука, 2000. С. 411.
- ↑ Кант И. Собрание сочинений: В 8 т. — М.: Чоро, 1994. См. 6-й, 7-й и 8-й тома.
- ↑ Кант И. Из рукописного наследия (материалы к «Критике чистого разума», Opus Postumum). — М.: Прогресс-Традиция, 2000. — 752 с. — ISBN 5-89826-066-8.
- ↑ Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. — М.: Канон+ ОИ «Реабилитация», 2008. — 288 с. — 1 500 экз. — ISBN 978-5-88373-116-6.
- ↑ По-видимому, здесь имеет место ситуация, аналогичная появлению в 1994 г. в издательстве «Новый Акрополь» книги Е.П. Блаватской, в которой была указана серия «Философское наследие». См.: Блаватская Е.П. Избранные статьи. — М.: Новый Акрополь, 1994. — 160 с.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Памятники философской мысли
Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.
Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.
