Памятник Александру III (Москва)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Памятник
Памятник Александру III
Страна Российская империя
Местоположение Москва, Пречистенская набережная
Строительство 19001912 годы
Материал бронза
Состояние разрушен

Памятник Александру III в Москве — памятник российскому императору Александру III (1881—1894), открытый в 1912 году в Москве на Пречистенской набережной (близ Всехсвятского проезда), возле храма Христа Спасителя (у юго-восточного угла храма); разрушен большевиками летом 1918 года.





Сооружение памятника

Император России Александр III скончался 20 октября 1894 года; в тот же год был объявлен конкурс на сооружение памятника почившему монарху. На строительство был привлечен скульптор А. М. Опекушин, автор памятника Пушкину в Москве. В качестве главного архитектора был назначен московский зодчий А. Н. Померанцев, автор Верхних торговых рядов (нынешний ГУМ), производителем работ был назначен инженер-архитектор К. А. Грейнерт, участие в строительстве принимали архитекторы Ф. А. Когновицкий[1] и Ф. О. Богданович-Дворжецкий[2].

Комитет по сооружению памятника возглавил великий князь Сергей Александрович; по смерти последнего — великий князь Михаил Александрович.

Работа над сооружением памятника длилась около 12 лет с 1900 по 1912 год. На строительство было собрано по подписке гигантская сумма в почти два с половиной миллиона рублей. В качестве места для памятника была выбрана площадка перед храмом Христа Спасителя на Пречистенской набережной, лицом к Москве-реке.

Открытие памятника

Был открыт и освящен 30 мая 1912 года в высочайшем присутствии согласно «Высочайше утверждённому церемониалу торжественного открытия и освящения памятника»[3].

В 8 часов утра пять пушечных выстрелов с Тайницкой башни Кремля возвестили о начале торжества. Около памятника выстроились войска. К 10 часам из Кремля ко входу в храм прибыл император Николай II со своей матерью императрицей Марией Феодоровной[4]. Присутствовала также императрица Александра Феодоровна, а также лица, приезд ко двору имеющие, губернские и уездные предводители и представители дворянства, московские, губернские и земские власти, представители сословий и общественных организаций, депутации от учебных заведений.

Митрополит Московский и Коломенский Владимир (Богоявленский), совершавший литургию в храме, встретил императора пред входом в храм, после чего начался крестный ход при колокольномм звоне окрестных церквей. У памятника состоялось благодарственное молебствие с коленопреклонением. По возглашении вечной памяти императору Александру III по команде императора Николая II войска отдали честь. После 360 салютационных выстрелов и исполнения Преображенского марша с памятника было снято покрывало, и митрополит Владимир окропил монумент святой водой, провозгласил многолетие российскому войску и верноподданным и возвратился в храм. К монументу было возложено 86 венков, включая венки от 80 российских и зарубежных депутаций. Вечером город и памятник были иллюминированы.

После осмотра памятника особами императорской фамилии, товарищ председателя комитета по сооружению памятника гофмейстер А. Г. Булыгин прочитал текст акта о передаче памятника в ведение московского городского управления (Высочайшее повеление от 2 марта 1912 года).

В РГАКФД сохранилась киносъемка церемонии открытия памятника.[5]

Описание. Снос

Памятник из бронзы изображает сидящего императора, облаченного во все регалии: скипетр, держава, корона с порфирой, мантия монарха. Памятник установлен на гранитный пьедестал на гранитном же постаменте. По углам постамента установлены четыре коронованных двуглавых орла с распростертыми крыльями работы скульптора А. Л. Обера. На пьедестале высечена надпись: Благочестивейшему, самодержавнейшему великому государю нашему Александру Александровичу всея России. 1881—1894.

Памятник просуществовал лишь шесть лет. Летом 1918 года он был разрушен во исполнение декрета «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской Социалистической революции».

Проекты на месте памятника

На оставшемся постаменте советское правительство планировало установить памятник «Освобожденному труду», была произведена закладка памятника, на которой присутствовал Владимир Ленин. Позднее возник проект строительства Дворца Советов и от этой идеи отказались. Постамент памятника простоял до 1931 года, когда был разрушен храм.

Напишите отзыв о статье "Памятник Александру III (Москва)"

Примечания

  1. Нащокина М. B. Архитекторы московского модерна. Творческие портреты. — Издание 3-е. — М.: Жираф, 2005. — С. 272—274. — 2 500 экз. — ISBN 5-89832-043-1.
  2. К рисункам // Архитектурные мотивы. — 1900. — № 2. — С. 33.
  3. «Правительственный вестник», 1 (14) мая 1912, № 97, стр. 1.
  4. «Правительственный вестник», 31 мая (13 июня) 1912, № 119, стр. 3.
  5. [rgakfd.ru/cgi-bin/catalog/finddoc.exe/catalog/films/doccin.ini?SHOWD&PRINT=1&DOCID=838000 Открытие памятника Александру Ш в Москве]

Литература

  1. «Исторический вестник», 1912, Том CXXIX, июль, стр. 383—386.

Ссылки

  • [www.xxc.ru/history/alex_3/pam/index.htm Авторский сайт клирика Храма Христа Спасителя прот. Андрея Овчинникова]
  • [youtube.com/watch?v=o2UOjl6K5lE Николай II принимает парад войск в Москве в честь открытия памятника Александру III в 1912 году] на YouTube

Отрывок, характеризующий Памятник Александру III (Москва)



6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.