Памятник Александру II в Кремле

памятник
Памятник Александру II
Страна	Российская империя
Местоположение	Московский Кремль
Первое упоминание	1898
Строительство	1893—1898 годы
Статус	не сохранился
Состояние	Памятник убран в 1918 году. Окончательно взорван в 1928 году.

Па́мятник Алекса́ндру II — располагался в Московском Кремле на склоне Кремлёвского холма, обращённого к Москве-реке. Уничтожен в 1918 году.

История

После трёхлетних земляных работ 14 мая 1893 года произошла закладка первого камня. Строительство длилось пять лет, и 16 августа 1898 года в присутствии императора Николая II состоялось торжественное открытие.

Создавали памятник скульптор А. М. Опекушин, художник П. В. Жуковский, архитектор Н. В. Султанов. Надзор за сооружением памятника осуществлял архитектор В. П. Загорский.

Памятник представлял собой мемориальный комплекс, состоявший из статуи императора, шатровой сени над ней и колоннады. Статуя из тёмной бронзы изображала Александра II в рост, в генеральском мундире, в порфире, со скипетром. На прямоугольном постаменте была надпись «Императору Александру II любовию народа».

Шатровая сень была облицована финляндским гранитом и украшена бронзой с позолотой. Кровля была сделана из вызолоченных бронзовых листов, залитых тёмно-зелёной эмалью и увенчана двуглавым орлом. В куполе сени была помещена летопись жизни царя.

С трёх сторон статуя была окружена арочной галереей. На её сводах были расположены 33 мозаичных портрета русских правителей, от Владимира до Николая I. Портреты были выполнены по эскизам П. В. Жуковского. По фризу колоннады было написано: «Сооружен доброхотным иждивением русского народа».

В ознаменование открытия памятника 16 августа 1898 года император Николай II подписал указ, согласно которому право на ношение медалей, учреждённых в связи с проведением крестьянской реформы становилось наследственным — старшие прямые потомки награждённых, исключительно по мужской линии, получили право носить эти медали как собственные. В случае, если прямых наследников не оставалось, медаль должна была оставаться на хранении у иных потомков этих лиц. Таким образом дополнялся порядок ношения следующих медалей: «За труды по освобождению крестьян», «За труды по устройству удельных крестьян», «За труды по устройству крестьян в Царстве Польском», «За труды по устройству военно-заводского населения». В память об открытии памятника были отчеканены специальная настольная медаль и жетон, а также монета номиналом 1 рубль и тиражом 5000 экземпляров.

Памятник пользовался популярностью у москвичей. Газета «Московские ведомости» писала:

Уже прошло более месяца со дня открытия памятника Императору Александру II, а между тем каждый день видишь около него всё те же вереницы, почти толпы народа. Поучительно наблюдать настроение толпы. Это не простой осмотр, публика ходит тихо, с каким-то благоговением, разговор происходит чуть не вполголоса.

В то же время граф А. А. Игнатьев, принимавший участие в церемонии открытия памятника, в своих мемуарах указывает, что накануне открытия кто-то оставил надпись на прилегавшем заборе:

Безумного строителя бездарный выбран план — Царя-Освободителя поставить в кегельбан

Весной 1918 года статуя императора была убрана, в 1928 году памятник был уничтожен окончательно.

Литература

• Романюк С. К. Памятник Александру II // Москва. Утраты. — М., 1992.
• Горбатюк Д. А. «Русский» стиль и возрождение национальных традиций в культуре России в конце XIX — начале XX веков. / Дис. … канд. культурол. наук : 24.00.02. — М., 1997
• Киприянов В. А. О памятнике в бозе почившему государю императору Александру II в Московском Кремле. — М.: тип. Э. Лисснер и Ю. Роман, 1881. — 10 с.

Ссылки

• [youtube.com/watch?v=EPgbIK002us Памятник Александру II в фильме «Москва в снежном убранстве», 1908] на YouTube

Отрывок, характеризующий Памятник Александру II в Кремле

Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!