Памятник Владимиру Великому (Киев)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Памятник
Памятник Владимиру Великому
Пам’ятник Володимиру Великому
Страна Украина
Киев Парк «Владимирская горка»
Скульптор П. К. Клодт
Архитектор А. А. Тон
В. И. Демут-Малиновский
Дата постройки 1853 год
Статус Памятник национального значения
Состояние Капитально отреставрирован в 2002—2003 годах
Координаты: 50°27′22″ с. ш. 30°31′34″ в. д. / 50.4563500° с. ш. 30.5263389° в. д. / 50.4563500; 30.5263389 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.4563500&mlon=30.5263389&zoom=16 (O)] (Я)

Памятник Владимиру Великому — старейший скульптурный памятник Киева, сооружённый в 1853 году. Один из неофициальных символов города. Высится на крутом берегу Днепра в парке Владимирская горка. Скульпторы и архитекторы Пётр Клодт (статуя Владимира), Александр Тон (пьедестал) и Василий Демут-Малиновский (барельефы).





Предыстория

До установки памятника территория была занята виноградниками Михайловского златоверхого монастыря. Однако многочисленные разливы Днепра вызвали сильные оседания почв под виноградниками и спровоцировали серию оползней грунта на Владимирский спуск. Это вызвало негодование местных властей, так как в одевание Владимирского спуска в камень было вложено много денег. И чтобы такого не повторилось, склон было решено укрепить путём основания там парка. Парк был назван «Владимирской горкой», так как по преданию именно здесь когда-то князь Владимир Святославич крестил киевлян.

С целью недопущения оползней, которые угрожали Александровскому спуску, в 1840 году были проведены работы по укреплению и благоустройству будущей Владимирской горки (получившей такое название позже[1] — уже после открытия памятника, и в его честь — а ранее больше известной как Михайловская, или Александровская[2]). Ввиду особой значимости местности, которая традиционно связывается c Крещением Руси в 988 году, предусматривалось увековечивание этого действия путём построения часовни или беседки на только что обустроенной нижней террасе.

Проектирование и строительство

Но уже в 1843 году ректор Императорской Академии художеств, русский скульптор Василий Демут-Малиновский подал на высочайшее рассмотрение первый «Проект на сооружение в городе Киеве на высшей крутости угла Александровской горы, над самым тем местом, где совершилось крещение русского народа — памятника Св. Равноапостольному Князю Владимиру».

Император Николай Первый одобрил эту инициативу. Между тем, перспектива строительства памятника не была одобрена киевским митрополитом Филаретом (ставить фигуру идола наибольшему борцу с идолопоклонством считалось церковью кощунственным. Был найден компромисс — в форме утверждения в июле 1853 года пролоббированного митрополитом проекта строительства Владимирского собора. 28 сентября (10 октября нов ст.) 1853 года[3] памятник был торжественно открыт.

Над созданием памятника работали такие скульпторы и архитекторы, как Пётр Клодт (статуя Владимира), Александр Тон (пьедестал) и Василий Демут-Малиновский (барельефы).

XIXXX вв.

В конце XIX века Владимирская горка была превращена в парк в его современном виде. Сергей Ромишовский, руководитель Киевской городской садовой комиссии, писал, что это место, облюбованное киевлянами, обустроено по типу швейцарских гор с многочисленными шоссейными дорожками, кирпичными резервуарами и спусками, объединяющими между собой площадки и террасы[4].

Уже тогда городские власти стремились несколько «оживить» достаточно хмурый памятник. В частности, некоторое время поверхность постамента красили белой краской. Пытались оборудовать подсвечивание газовыми горелками.

В 1895 году на средства мецената и киевского предпринимателя Семёна Могилевцева было организовано электрическое подсвечивание креста. Писатель Михаил Булгаков в романе «Белая гвардия» писал:

Но лучше всего сверкал электрический белый крест в руках громаднейшего Владимира на Владимирской горке, и был он виден далеко, и часто летом, в черной мгле, в путаных заводях и изгибах старика-реки, из ивняка, лодки видели его и находили по его свету водяной путь в Город, к его пристаням. Зимой крест сиял в черной гуще небес и холодно и спокойно царил над темными пологими далями московского берега, от которого были перекинуты два громадных моста. Один цепной, тяжкий, Николаевский, ведущий в слободку на том берегу, другой — высоченный, стреловидный, по которому прибегали поезда оттуда, где очень, очень далеко сидела, раскинув свою пеструю шапку, таинственная Москва.

В советские времена подсветка креста была убрана, но восстановлена после распада СССР и существует в настоящее время.

Советские времена

В советские времена памятник стал одним из немногих монументов Киева, сооруженных до 1917 года, которому удалось уцелеть. Хотя, с памятника осуществлялись попытки снятия всех украшений религиозного содержания[5]. Вероятно, не без успеха, так как в 19531954 гг. (к 100-летнему юбилею) памятнику потребовалась реставрация[6]. После реставрации памятник существенно не изменялся. Он стал своеобразной визитной карточкой Киева, а в 1988 году даже попал на советскую юбилейную монету по случаю 1000-летия Крещения Руси.

После 1991 года

Памятник изображался на бумажных купюрах достоинством 10 000, 20 000, 50 000, 100 000, 500 000 купоно-карбованцев.

В марте 2009 года в Киеве начали распространяться слухи об угрожающем состоянии памятника — возможности его обрушения вследствие оползней. СМИ то указывали причинами чрезвычайной ситуации вырубку деревьев современными застройщиками[7], то указывали на аналогичные проблемы ещё в XIX веке[8].

Скульптура и архитектура

Бронзовая 4,4-метровая статуя Крестителя Руси Владимира, изображённого в плаще с большим крестом в правой руке и великокняжеской шапкой в левой руке возвышается на 16-метровом постаменте, имеющем абрис восьмигранной часовни в псевдовизантийском стиле на квадратном стилобате. Кирпичный постамент и стилобат облицованы чугунными плитами. Общая высота памятника — 20,4 м.[9]

Скульптурное оформление постамента (горельеф «Крещение Руси», барельефы с гербом Киева и звездой ордена Святого Владимира) выполнил Василий Демут-Малиновский в 1843 году. После его смерти в 1846 году работу продолжил русский скульптор барон фон Клодт. Он создал статую Владимира. Существует распространённая версия, что архитектором постамента памятника якобы был ведущий зодчий того времени Константин Тон — автор проектов Большого Кремлёвского дворца и храма Христа Спасителя в Москве. Но, на самом деле, на чертежах киевского монумента стоит чёткая подпись его старшего брата, профессора Академии художеств Александра Тона[10].

Скульптурные детали постамента отлиты на Дугнинском заводе вблизи Калуги, статуя — в Санкт-Петербурге, лично Петром Клодтом в его мастерской[11]. Из Санкт-Петербурга в Москву статуя перевезена на поезде. В сторону Киева в то время железной дороги ещё не было, поэтому дальше статуя транспортировалась конной тягой.

Галерея

Общие виды памятника

Изображения на денежных знаках

Напишите отзыв о статье "Памятник Владимиру Великому (Киев)"

Примечания

  1. Современное название [kyiv.proua.com/news/2008/10/08/164821.html фиксируется в путеводителях XIX в.].
  2. В честь Михайловского Златоверхого собора либо императора Александра Первого (последнее название не закрепилось).
  3. Доска, установленная во время реконструкции в 1953 году, [kyiv.proua.com/news/2008/10/08/164821.html ошибочно указывает] 30 сентября (12 октября) 1853 года
  4. [www.pamjatky.org.ua/DetailedNews.aspx?NewsID=5943 155 років тому в Києві відкрили пам’ятник князеві Володимиру]
  5. [archunion.com.ua/history/history_010_03.shtml История Киева]
  6. Київ. Енциклопедичний довідник. — К.: Головна редакція УРЕ, 1981. — С. 115.  (укр.)
  7. [stolitsa.glavred.info/archive/2009/03/23/093501-10.html Креститель Руси сползает в Днепр (ФОТО)]
  8. [kp.ua/daily/280309/174804/ Под памятником Владимиру покоится семья купца]
  9. [kyiv.proua.com/news/2008/10/08/164821.html Пам’ятнику князю Володимиру виповнюється 155 років]  (укр.)
  10. Рибаков М. О. Маловідомі та невідомі сторінки історії Києва. — К.: Кий, 1997. — С. 35. — ISBN 966-7161-15-3.  (укр.)
  11. [www.wz.lviv.ua/print.php?atid=24899 150 років стоїть князь Володимир над Дніпром]  (укр.)

Отрывок, характеризующий Памятник Владимиру Великому (Киев)

– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.