Памятник Державину (Казань)

Эта статья о памятнике в Казани; другие значения: Державин.

Памятник
Памятник Державину
Страна	Россия
Местоположение	Казань: Лядской сад
Координаты
Автор проекта	М. Гасимов и Р. Нургалиева (авторы оригинального проекта: К. А. Тон и С. И. Гальберг)
Строительство	1846—1847 годы
Основные даты: 23 августа 1847 года — Открытие установленного памятника 28 июля 1870 года — Открытие перенесённого памятника 1931-1932 годы — Снос и уничтожение памятника 3 декабря 2003 года — Открытие воссозданного памятника
Статус	Памятник монументального искусства
Состояние	Восстановлен

Памятник Державину — памятник поэту, видному общественному деятелю и первому министру юстиции Российской империи Гавриилу Романовичу Державину, открытый в Казани 3 декабря 2003 года, и являющийся воспроизведением памятника, существовавшего в 1846—1932 годах. Находится у входа в Лядской сад («Сад Лецкого») со стороны улицы Горького.

Описание памятника

Скульптура изображает поэта сидящим на табурете в римской тоге, в лёгких сандалиях и с непокрытой головой. В правой руке Гавриил Романович держит стиль, левой поддерживает лиру.

На лицевой стороне пьедестала надпись: «Г. Р. Державину. 1846».

На правом барельефе Державин «декламирует» оду «Фелица», а три обнажённые грации полностью внимают ему. Тыльную часть постамента украшают фигуры Дня и Ночи — некий образ Вселенной, воспетой литератором в одной из его од.

Тему левого барельефа скульптор М. Гасимов трактует примерно так: просвещение безо всякого оружия побеждает невежество, которое падает, роняя свою маску.

История памятника

Проект

Впервые предложение поставить в Казани памятник Гавриилу Державину, местному уроженцу, было высказано профессором И. Ф. Яковкиным сразу после получения известия о смерти поэта — 24 сентября 1816 года — на чрезвычайном публичном заседании Казанского общества любителей отечественной словесности, почётным членом которого Державин был избран 8 июля 1815 года. Потом этот вопрос поднимался обществом на собраниях в 1817 и 1825 годах, но только в 1828 году было поручено разработать проект памятника. Его выполнил казанский художник Лев Крюков. Согласно эскизу Крюкова на пьедестале должна была быть первая строка из стихотворения «Памятник». Проект был одобрен членами Казанского общества любителей отечественной словесности, и получил положительное заключение министра народного просвещения князя К. А. Ливена.

Однако Императорская академия художеств отвергла этот проект. Поэтому профессору архитектуры Абраму Ивановичу Мельникову был заказан новый вариант памятника. Его проект бюста на пьедестале был одобрен Академией художеств и 5 декабря 1831 года высочайше утверждён императором Николаем I.

По всей России был объявлен сбор добровольных пожертвований на сооружение памятника. Однако, поскольку он принёс намного больше того, что предусматривалось сметой, министр внутренних дел Д. Н. Блудов поручил улучшить проект. Было заказано соорудить такой памятник, чтобы «по изяществу рисунка и размерам соответствовал цели изъявить уважение России к одному из первейших поэтов, и, вместе с тем, служил бы украшением довольно важного города в Империи, какова Казань».

Срок подачи проектов на новый конкурс был назначен на 31 августа 1832 года. Его участникам была дарована свобода в финансовом отношении, поэтому заявки поступили от множества российских скульпторов и архитекторов. Совет Академии художеств одобрил три работы: две привлекли внимание «лучшим вкусом в общей форме фигуры и пьедестала», одна — «необыкновенной идеей». Из них император выбрал проект академика К. А. Тона со статуей и барельефами скульптора Самуила Ивановича Гальберга.

Возведение

Было много дискуссий о том, где установить памятник. Уже 9 августа 1830 года попечитель Казанского учебного округа М. Н. Мусин-Пушкин поручал ректору университета Н. И. Лобачевскому в связи с намечающейся установкой памятника «приказать университетскому архитектору Гартману снять копию с тех частей города, где находятся Арское поле и Театральная площадь».

Предлагались Арское поле, Чёрное озеро, Театральная площадь и площадь перед Казанским императорским университетом, вблизи здания клиники. В августе 1836 года Николай I, будучи в Казани, указал место для памятника — полукруглую площадку в университетском дворике перед анатомическим театром.

Детали памятника изготавливались в Санкт-Петербурге. Из-за кончины С. И. Гальберга работы над статуей и барельефами завершали его ученики — скульпторы Н. А. Ромазанов и К. М. Климченко.

В 1843 году из столицы в Казань были высланы каменные части монумента, три года спустя — металлические. Материалы доставляли двумя баржами по Волге.

Академик Я. К. Грот в своём капитальном труде «Жизнь Державина» приводит рассказ очевидца о том, как весной 1843 года в Казань прибыл первый «транспорт» с каменными частями памятника:

…университетское начальство созвало архитекторов, которые, разумеется, указали на употребительские в таких случаях сложные, недёшево стоящие приспособления. Но приказчик судна решил вопрос гораздо проще. У старого канала бывает биржа или род ярмарки, на которую стекается множество народа. К этому-то сборищу и обратился он с такой речью:
«Народ прославленный! Вот приехала Держава и перевезти её надо, а как это сделать, если ты не поможешь? Народ православный! Помоги перевезти Державу!»
Толпа, не задумываясь, выразила свою готовность исполнить просьбу, — тотчас устроены были салазки и весь материал дружно был перевезён с берега к университету.

Второму «транспорту» пришлось перезимовать в Нижнем Новгороде, чтобы ранней весной 1847 года, во время разлива Казанки, «дощаник» с материалами прошёл по Старому каналу (существовавшей в XIX веке протоке Булак, вытекающей из северной оконечности озера Кабан и впадающей у Кремля в Казанку) до здания второй гимназии (на Левобулачной улице).

Перенос бронзовых деталей со второго транспорта за 25 рублей подрядился сделать некий Тимофей Деянов, который нашёл 20 помощников. В виду дешевизны предложения он был сразу нанят (первый подрядчик — немец Денике, просил у ректора университета И. М. Симонова на эти цели 300 рублей). Однако рабочие, доставлявшие детали во двор университета, повредили их — указательный палец скульптуры сломался. Артельщики так испугались своей промашки, что убежали, не взяв оплаты.

Большую часть работ по установке памятника в Казани осуществляли городской архитектор Х. Крамп и университетский зодчий М. П. Коринфский. Значительный объём работ выполнил петербургский каменных дел мастер Степан Анисимов. Собрать воедино все элементы удалось только летом 1847 года, поэтому отлитая на лицевой стороне пьедестала надпись «1846» оказалась просроченной.

Памятник Г. Р. Державину несколько месяцев прикрывала холстина, пока 23 августа 1847 года он не был торжественно выставлен на всеобщее обозрение. На состоявшемся по этому случаю торжестве выступил профессор К. К. Фойгт.

Также, по этому случаю «Казанские губернские ведомости» поместили стихотворение «На открытие памятника Гавриилу Романовичу Державину в Казани», которое заканчивалось высокой поэтической нотой: «Гордись, Казань! Его, певца, роди́ла ты!».

Перенос

Уже 20 июня 1860 года попечитель Казанского учебного округа князь П. П. Вяземский направляет ректору университета А. М. Бутлерову письмо следующего содержания:

Казанский военный губернатор, желая ходатайствовать о перенесении памятника Державина с университетского двора на Воскресенскую площадь, предписал городской думе изыскать для этого средства.

22 июня 1860 года А. М. Бутлеров предложил профессорам, адъюнктам и преподавателям университета пожертвовать деньги на перенесение памятника. В числе жертвователей были, например, В. И. Григорович, А. Н. Бекетов, А. Х. Эверсман, А. Н. Ракович. Однако, выступивших против переноса памятника было больше, среди них, например: Е. Ф. Аристов, А. Ф. Попов, А. И. Козлов.

Губернское земство также хлопотало в начале 1867 года о переносе памятника Державину с внутреннего двора Казанского императорского университета на более значимое место. 9 февраля 1868 года Александр II, удовлетворив просьбу земства, разрешил установить памятник Гавриилу Державину на главной площади города — Театральной (её часть ныне называется площадью Свободы).

Сбор пожертвований на перенос монумента шёл поначалу медленно, что дало повод публицисту Н. А. Демерту написать (под псевдонимом И. Скалозубов) для сатирического журнала «Искра» фельетон «О том, как казанское земство перетаскивает на мужицкий счёт поэта Державина с места на место»:

Двадцать с лишком лет просидел бронзовый певец Фелицы на университетском дворе, на своем гранитном пьедестале, как подобает чиновникам первых трёх классов, в римской тоге, на босу ногу, с какой-то зубочисткой в руке; все об нём и позабывать уже начали было, но вдруг года два тому назад какому-то дворянину пришла в голову мысль: перетащить мурзу со двора на площадь, к дворянскому собранию, чтобы виднее был.

Наконец, на собранные у населения «по добровольной подписке» средства памятник был перенесён на новое место. Как писали об этом летом 1870 года «Казанские губернские ведомости»:

27 июня начались предварительные работы, а 3 июля памятник был уже перетащен на новое место, но еще не приведён в надлежащий вид (сегодня, 28 июля, памятник установлен). Говорим перетащен, потому что памятник не везли, не несли, а именно тащили народом, что продолжалось с 3 до 9 часов пополудни…

Весною 1871 года вокруг памятника Державину был разбит сквер, который со временем превратился в Державинский сад.

Разрушение

В начале 1930 годов памятник Г. Р. Державину был по постановлению городских властей снесён и уничтожен.

26 апреля 1931 года газета «Красная Татария» опубликовала о памятнике небольшую историческую справку, в которой сам Державин назывался «влиятельным вельможей, льстивым царедворцем, помещиком-крепостником, усмирителем пугачёвского бунта». Г. Р. Державин служил офицером в 1770-х годах и был автором стихов, посвящённых своим, боровшимся с пугачёвским восстанием, генералам: А. И. Бибикову («Ода на смерть генерал-аншефа Бибикова») и И. И. Михельсону («Эпистола к генералу Михельсону на защищение Казани»).

Советское правительство низложило Державина с литературного трона и швырнуло последнего дворянина Казани с пьедестала на мостовую. Первым борцом за пролетарскую Казань был Емельян Пугачёв. На месте памятника Державину нужно поставить памятник Пугачёву, первому борцу за пролетарскую Казань.

— С. Ефремов. С пьедестала на мостовую // Красная Татария. — 7 июня 1931 года.

Таким образом, памятник Державина заменили гипсовым изображением Емельяна Пугачёва. Державинский сад при этом переименовали в Пугачёвский.

В 1936 году на его месте был заложен фундамент нового оперного театра, стройка которого завершилась только в 1956 году.

Восстановление

В связи с исполняющимся 14 июля 2003 года 260-летием со дня рождения Гавриила Романовича Державина Кабинет Министров Республики Татарстан 8 июля 2000 года постановил начать подготовку к празднованию его 260-летия и принял предложение Министерства культуры Республики Татарстан и администрации Казани о восстановлении памятника Г. Р. Державину. Заказчиком по сооружению восстановленного памятника была назначена администрация города Казани.

При рассмотрении проекта памятника конкурсная комиссия абсолютным большинством голосов остановила свой выбор на варианте, предложенном казанским скульптором Махмудом Гасимовым (автором бюста Державину, установленного в Лаишевском районе). Его задумка заключалась в изготовлении предельно точной копии того памятника, который был установлен в 1847 году и уничтожен в 1930-х годах. Для этого М. Гасимов при работе над скульптурой пользовался старинными рисунками, гравюрами и фотографиями начала XX века, на которых был изображен памятник Державину. На памятнике была даже воспроизведена ошибка с годом появления монумента во дворе университета: 1846-й, а не 1847-й. Как и в оригинале, инициалы «Г. Р.» были вынесены в отдельную строку.

Проект включал не только сам памятник, но и малые архитектурные формы рядом с ним: светильники, декоративный полукруг за монументом.

Архитектурное решение проекта принадлежит Розалии Нургалеевой, начальнику управления городского дизайна, председателю Союза архитекторов РТ (здание Союза архитекторов РТ находится рядом с памятником).

Изготовление памятника осуществил Казанский экспериментально-производственный завод Волжско-Камского научно-исследовательского института водного лесотранспорта (ВКНИИ ВОЛТ). Приготовленный для изготовления памятника металл был похищен. Памятник был завершён, когда металл был найден.

Установили его, провели благоустройство прилегающей территории работники треста «Горводзеленхоз».

В августе 2003 года начались подготовительные работы к установке памятника Державину в Лядском садике. Памятник был торжественно открыт 3 декабря 2003 года.

После долгих лет Гавриил Державин вернулся в родные края и занял своё достойное место… Наконец-то, в год 260-летия нашего великого земляка, город увидел возрождённый памятник. Наши архитекторы сделали великое дело — сумели повторить то, что в своё время было под силу только великим Тону и Гальбергу.

— Из речи президента Татарстана М. Ш. Шаймиева на открытии памятника Державину.

Основные отличия от прежнего памятника

1. Изменены пропорции. Прежний монумент был значительно выше современного — за счёт лестничного подножия и пьедестала из красного мрамора.
2. «Подправлено» некоторое несовершенство в изображении обнажённых граций на барельефе (с одобрения членов художественно-экспертной комиссии Министерства культуры РТ). Этот барельеф критиковался ещё С. Монастырским в «Иллюстрированном спутнике по Волге» 1884 года: «Изображение муз не вполне отвечает потребностям изящного вкуса; это просто коллекция обнажённых женщин, представленных с серьёзными физическими недостатками».

Интересные факты

• Памятник уважаемому среди татар Державину (сам Державин считал себя потомком татарских мурз) назывался ими «бакырбабай» (то есть «медный дедушка»).
• Казанские литейщики отлили голову, торс и руку с лирой воссозданной скульптуры Державина из трёх тонн бронзы, оставшихся «лишними» после изготовления скульптуры императрицы Елизаветы, установленной в Балтийске в Калининградской области.
• Памятник Державину, воспевшему победы российской армии над турками, сейчас находится напротив Генерального консульства Турецкой Республики в Российской Федерации, расположенного в Казани по адресу: улица Горького, 23 / улица Муштари, 27.

См. также

• «Мой истукан» — стихотворение Г. Р. Державина в Викитеке.

Отрывок, характеризующий Памятник Державину (Казань)

Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.