Памятник Ивану Сусанину

Памятник
Памятник царю Михаилу Фёдоровичу и крестьянину Ивану Сусанину
Страна	Российская Федерация
Город	Кострома

Памятник царю Михаилу Фёдоровичу и крестьянину Ивану Сусанину — монумент, воздвигнутый в Костроме в 1851 году в честь легендарного подвига во время Смутного времени. Автор памятника — скульптор В. И. Демут-Малиновский. Памятник находился в центре города, посреди Сусанинской площади. Разрушен в 1918—1928 годах.
В 1967 году в Костроме установлен памятник Ивану Сусанину работы скульптора Н. А. Лавинского.

Памятник царю Михаилу Фёдоровичу и крестьянину Ивану Сусанину (1851)

История памятника

См. также: Сусанин, Иван Осипович

Высочайшее соизволение на сооружение памятника Михаилу Фёдоровичу и Ивану Сусанину в Костроме последовало 8 июня 1835 года во время посещения губернского города Николаем I «во свидетельство, что благородные потомки видели в бессмертном подвиге Сусанина — спасении жизни новоизбранного русской землей царя через пожертвование своей жизни — спасение православной веры и русского царства от чужеземного господства и порабощения». При этом предусматривалось возвести памятник не в Ипатьевском монастыре, а на центральной площади, которая в связи с этим переименовывалась из Екатеринославской в Сусанинскую (при этом император переименовывал площадь, названную в честь его царственной бабушки, дав ей имя крестьянина).

По этому поводу графиня Е. П. Ростопчина в стихотворении «На памятник, сооружаемый Сусанину», писала:

Тебе ль чугун, тебе ли мрамор ставить, Сусанин доблестный и верный гражданин, Святой Руси достойный сын? Тебя ли можем мы чрез памятник прославить? Увековечим ли тебя в стране твоей Деяньем рук и грудами камней? Чугун растопится… полудня мрамор белый Раздробят долгие морозы русских зим…

14 (26) марта 1851 года в центре Костромы был торжественно открыт памятник царю Михаилу Фёдоровичу и крестьянину Ивану Сусанину по проекту скульптора В. И. Демут-Малиновского.

В 1900 году решением городской Думы вокруг памятника был разбит сквер, получивший название Сусанинского.

Сразу после Октябрьской революции над памятником нависла угроза уничтожения: декрет Совнаркома от 12 апреля 1918 года «О памятниках республики» предусматривал снятие памятников, «воздвигнутых в честь царей и их слуг». Памятник «идеально» подходил под эту формулировку: налицо были фигуры и царя, и «слуги». Разрушение памятника было начато накануне первой годовщины революции в 1918 году: с колонны и постамента были сброшены бюст Михаила и скульптура Сусанина. Бронзовые фигуры, по одним сведениям, были утоплены в Волге, по другим — будто бы где-то закопаны, по третьим — отправлены в переплавку. Тогда же Сусанинская площадь была переименована в площадь Революции (историческое название возвращено в 1992 году).

Почти десять лет колонна была закрыта деревянным обелиском, увенчанным красным флагом. На четырёх сторонах обелиска были укреплены портреты вождей российского и международного революционного движения. Пьедестал использовался как трибуна во время революционных торжеств. К 1928 году деревянный обелиск пришел в ветхое состояние, и городские власти распорядились сбросить колонну с постамента и закопать тут же в сквере. Окончательный снос памятника был произведен в 1934 году. Гранитная и мраморная облицовка была разбита на щебень и использована для мощения «нескольких метров мостовой на площади и по Советской улице».

Колонна была позже выкопана при земляных работах и сохранилась. В первые годы XXI в. на месте снесенного памятника на Сусанинской площади колонна была установлена в положении «лёжа», позднее её убрали и установили на этом месте временный памятный знак, так как в рамках подготовки к празднованию в 2013 году 400-летия династии Романовых памятник планировалось восстановить. Однако в 2012 году памятный знак был также убран, что свидетельствует об отмене проекта, связанного с восстановлением оригинального памятника.

В канун 400-летия династии Романовых (2013) бывший мэр Костромы установил во дворе своего дома осовремененную версию памятника Михаилу Фёдоровичу.

Описание памятника

Памятник представлял собой колонну из красного гранита на четырехугольном пьедестале, увенчанную бюстом юного царя Михаила Фёдоровича в шапке Мономаха и бармах, на груди которого ярко выделялся позолоченный крест. В верхней части колонны (под царским бюстом) находился государственный герб — раскинувший крылья двуглавый орёл, в средней части её был укреплён «павловский» герб Костромской губернии. У основания колонны высилась коленопреклонённая фигура молящегося Сусанина, слева от которого лежали в виде свитков две жалованные грамоты его потомству.

Памятник Сусанину — хорош. Он «губернский», скромный, не столичная краса: но закруглен в мысли и форме.

— В. В. Розанов [rozanov.kostromka.ru «Кострома и костромичи»]

Прежний памятник … оскорблял чувства народа: на мраморной колонне возвышался бюст царя Михаила Романова, а у подножия колонны с выражением рабской покорности сгибалась небольшая фигурка Сусанина.

— [www.locman.net/page_4392.htm Путеводитель «Ленинград - Астрахань - Ростов-на-Дону», 1968]

Интересно, что Н. А. Некрасов в своей поэме «Кому на Руси жить хорошо» «распрямляет» этот памятник:

Стоит из меди кованый,
Точь-в-точь Савелий-дедушка,
Мужик на площади.
«Чей памятник?» — Сусанина.

Вся композиция была развернута в сторону Волги и Торговых рядов. На передней стороне облицованного гранитом постамента был вделан барельеф, изображающий сцену убийства Сусанина поляками. На задней стороне постамента золотыми буквами было написано: «Ивану Сусанину, за Царя, — спасителя веры и царства, живот свой положившему. Благодарное потомство». Памятник окружала «прекрасная решётка, украшенная арматурами из доспехов и распластанными Николаевскими орлами…». По углам её стояло четыре чугунных фонарных столба.

Памятник Ивану Сусанину (1967)

История возведения ныне существующего памятника насчитывает два десятилетия. Первым директивным документом по этому поводу стало постановление о проектировании и сооружении памятника, принятое в 1947 году сессией Верховного Совета РСФСР. Но реально работа над проектом памятника, лишенном монархических и религиозных символов, была начата только в 1959 году по поручению Министерства культуры РСФСР. Проект памятника создан молодым скульптором Н. А. Лавинским как выпускная студенческая работа еще в 1952 году. Были начаты строительные работы на самом краю бывшей Сусанинской площади — у Молочной горы, над съездом к Волге, на месте разрушенной в 1924 году часовни Александра Невского, сооружённой в начале 1880-х годов в память об Александре II.

Однако почти сразу, в июле 1959 года ЦК КПСС было принято постановление «О наведении порядка в деле сооружения памятников», а в сентябре 1961 года за ним последовало решение временно приостановить работы по проектированию и сооружению ряда памятников, в том числе Ивану Сусанину в Костроме.

В 1965 году областному руководству удалось переломить ситуацию и добиться возобновления строительства. Конкурса не проводилось, рассматривался только проект Лавинского. В конце года прошло обсуждение проекта памятника общественностью Костромы, в ходе которого проект резко критиковался как дисгармоничный облику исторического центра города. Тем не менее, проект был утверждён, не в последнюю очередь, благодаря усилиям академика Н. В. Томского, учителя Н. А. Лавинского.

Торжественное открытие памятника состоялось 28 сентября 1967 года. На нём присутствовала авторская группа, создавшая памятник — скульптор Н. А. Лавинский и архитекторы М. П. Бубнов и М. Ф. Марковский.

В настоящее время в связи с предстоящим возможным восстановлением исторического памятника рассматривается возможность переноса нынешнего памятника к месту подвига Ивана Сусанина (село Домнино Сусанинского района Костромской области).

Описание памятника

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 4410053000

Памятник представляет собой фигуру крестьянина в долгополой одежде, стоящую на массивном цилиндрическом постаменте. Фигура и облицовка постамента изготовлены из белого известняка. На постаменте надпись: «Ивану Сусанину — патриоту земли русской». Фигура развернута к Волге, тем самым обращена спиной к Сусанинской площади.

Скульптор Н. Лавинский ещё задолго до решения вопроса о сооружении памятника работал над созданием образа Ивана Сусанина. Работал влюблённо, много, упорно. В результате им создан художественно верный образ русского человека — патриота. Иван Сусанин Лавинского это не фигура, внешне выражающая героизм личности, а личность человека, наполненная большим содержанием жизни и патриотической любовью к своей родине, к своей земле. В образе Ивана Сусанина, созданном Лавинским с убедительной художественной силой, раскрыто величие русского человека, идущего на смертный подвиг не по горячности и наитию, а с полным сознанием всего происходящего, как выполнение долга перед своей родиной, перед своей многострадальной землёй. Замечательна голова в памятнике Сусанину, наполненная высокими благородными чувствами простого человека-патриота. Очень выразителен жест правой руки, утверждающий, что место врагу русской земли только в земле. Памятник в целом с его пьедесталом я считаю большой удачей скульптора и архитекторов. Это не «тумба», как выражаются авторы письма, а «непоколебимый столп», несущий в себе самые высокие, благородные чувства русского народа.

— [kostromka.ru/kostroma/land/06/karpova/ Из письма Н. В. Томского первому секретарю Костромского обкома КПСС Л. Я. Флорентьеву]

Ссылки

• Зонтиков Н. А. Иван Сусанин // [susanin.kostromka.ru/ Иван Сусанин: легенды и действительность]. — Кострома, 1997. — С. 27. — 352 с. — ISBN 5-89362-003-8.
• [susanin.kostromka.ru/123.php Сооружение памятника Сусанину в Костроме]
• [kostromka.ru/kostroma/land/06/karpova/ Памятник Ивану Сусанину: от замысла до воплощения]

Отрывок, характеризующий Памятник Ивану Сусанину

Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.