Памятники Владимиру Ленину
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.
Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.
Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.
Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.
Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.
Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.
Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.
Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
(перенаправлено с «Памятник Ленину»)
Памятники Владимиру Ильичу Ленину — категория скульптурных произведений, ставших неотъемлемой частью советской традиции монументального искусства, один из символов советской коммунистической идеологии, являлись «серийной продукцией». Так, известный памятник Ленину на Калужской площади в Москве скульптора Л. Кербеля был воспроизведён ещё по меньшей мере в 12 местах, три из них — в Ростовской области (Каменск-Шахтинский, Белая Калитва, Семикаракорск[1]).
Содержание
- 1 Назначение
- 2 Список
- 3 Россия
- 3.1 Республика Адыгея
- 3.2 Алтайский край
- 3.3 Республика Алтай
- 3.4 Архангельская область
- 3.5 Астраханская область
- 3.6 Башкортостан
- 3.7 Белгородская область
- 3.8 Брянская область
- 3.9 Республика Бурятия
- 3.10 Владимирская область
- 3.11 Волгоградская область
- 3.12 Вологодская область
- 3.13 Воронежская область
- 3.14 Дагестан
- 3.15 Забайкальский край
- 3.16 Ивановская область
- 3.17 Иркутская область
- 3.18 Кабардино-Балкария
- 3.19 Калининградская область
- 3.20 Калмыкия
- 3.21 Калужская область
- 3.22 Карачаево-Черкесия
- 3.23 Республика Карелия
- 3.24 Кемеровская область
- 3.25 Кировская область
- 3.26 Республика Коми
- 3.27 Костромская область
- 3.28 Краснодарский край
- 3.29 Красноярский край
- 3.30 Республика Крым
- 3.31 Курганская область
- 3.32 Курская область
- 3.33 Санкт-Петербург
- 3.34 Ленинградская область
- 3.35 Магаданская область
- 3.36 Марий Эл
- 3.37 Мордовия
- 3.38 Москва
- 3.39 Московская область
- 3.40 Мурманская область
- 3.41 Ненецкий автономный округ
- 3.42 Нижегородская область
- 3.43 Новгородская область
- 3.44 Новосибирская область
- 3.45 Омская область
- 3.46 Оренбургская область
- 3.47 Орловская область
- 3.48 Пензенская область
- 3.49 Пермский край
- 3.50 Приморский край
- 3.51 Псковская область
- 3.52 Ростовская область
- 3.53 Рязанская область
- 3.54 Самарская область
- 3.55 Саратовская область
- 3.56 Сахалинская область
- 3.57 Свердловская область
- 3.58 Северная Осетия
- 3.59 Смоленская область
- 3.60 Ставропольский край
- 3.61 Татарстан
- 3.62 Тверская область
- 3.63 Томская область
- 3.64 Тульская область
- 3.65 Тюменская область
- 3.66 Удмуртия
- 3.67 Ульяновская область
- 3.68 Хабаровский край
- 3.69 Ханты-Мансийский автономный округ — Югра
- 3.70 Челябинская область
- 3.71 Чечня
- 3.72 Республика Чувашия
- 3.73 Чукотский автономный округ
- 3.74 Якутия
- 3.75 Ярославская область
- 4 Республики бывшего СССР
- 4.1 Азербайджан
- 4.2 Армения
- 4.3 Белоруссия
- 4.4 Грузия
- 4.5 Казахстан
- 4.6 Киргизия
- 4.7 Латвия
- 4.8 Литва
- 4.9 Молдова
- 4.10 Таджикистан
- 4.11 Туркменистан
- 4.12 Украина
- 4.12.1 Киев
- 4.12.2 Винницкая область
- 4.12.3 Волынская область
- 4.12.4 Днепропетровская область
- 4.12.5 Донецкая область
- 4.12.6 Житомирская область
- 4.12.7 Закарпатская область
- 4.12.8 Запорожская область
- 4.12.9 Ивано-Франковская область
- 4.12.10 Киевская область
- 4.12.11 Кировоградская область
- 4.12.12 Луганская область
- 4.12.13 Львовская область
- 4.12.14 Николаевская область
- 4.12.15 Одесская область
- 4.12.16 Полтавская область
- 4.12.17 Ровненская область
- 4.12.18 Сумская область
- 4.12.19 Тернопольская область
- 4.12.20 Харьковская область
- 4.12.21 Херсонская область
- 4.12.22 Хмельницкая область
- 4.12.23 Черкасская область
- 4.12.24 Черниговская область
- 4.12.25 Черновицкая область
- 4.13 Узбекистан
- 4.14 Эстония
- 5 Дальнее зарубежье
- 6 Галерея
- 7 См. также
- 8 Примечания
- 9 Ссылки
Назначение
С одной стороны, памятники создавались с целью увековечить память революционера-вождя, теоретика марксизма, основателя большевистской партии и Советского государства Владимира Ильича Ульянова (Ленина), относясь, таким образом, к скульптурной «лениниане». С другой стороны, эти памятники также достаточно часто являлись средством пропаганды идей господствующего строя в лице его создателя, с характерной функцией активного общественного воздействия, проявлявшегося не только в дополнительной содержательной нагрузке монумента, но и в самом его размещении, как правило, в местах массового скопления людей: в парках, на главных городских площадях, особенно перед административными зданиями. Хотя немало и тех памятников, которые можно найти в небольших переулках, рядом с жилыми домами и даже во дворах. Некоторые памятники находятся внутри зданий (домов культуры, домов пионеров и т. п.)
Список
В списке указаны современные наименования государств и регионов, а также адреса расположения памятников, в том числе утраченных (разрушенных или демонтированных). В перечне присутствуют только уличные памятники всех видов, бюсты и памятные доски, независимо от их состояния на данный момент.
Россия
По данным, приводимым газетой «Московский комсомолец», на 2003 год в России насчитывалось около 1 800 памятников Ленину и до двадцати тысяч бюстов, во многих городах его скульптуры возвышаются на центральных площадях[2].
Республика Адыгея
- Большесидоровское
- Гиагинская
- Кошехабль
- Красногвардейское
- Курджипская
- Майкоп: два памятника.
- Понежукай
- Тахтамукай
- Тульский
- Шовгеновский
- Яблоновский
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Майкоп
Алтайский край
- Барнаул: в городе четыре памятника: три на проспекте Ленина (пл. Октября, пл. Советов, перекрёсток с ул. Анатолия), и один в Нагорном парке. Из-за драпировки, присутствующей в композиции памятника близ ул. Анатолия, путеводитель по России британского издательства Lonely Planet назвал данный памятник «Ленин-тореадор» (англ. Lenin the Toreador)[3]. См. также Памятники Барнаула.
- Бийск: три памятника. На улице Ленина стоит один из двух в России памятников, где Ленин в зимней одежде и в шапке (скульптор Христофор Геворкян).
- Камень-на-Оби: на пересечении улиц Ленина, Красноармейской и Первомайской.
- Рубцовск: на площади Ленина и на улице Комсомольской.
- Павловск: на площади им. Ленина
Республика Алтай
- Горно-Алтайск: на центральной площади у национального театра.
- Иня: у въезда в село.
Архангельская область
- Архангельск: в городе было несколько памятников, некоторые демонтированы. В центре города на площади им. Ленина, данный монумент является последним крупным памятником Ленину, установленным в СССР (установлен в 1988).
- Котлас:
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Архангельск
Астраханская область
- Астрахань: памятники установлены на площади им. В. И. Ленина (Кировский район), рядом с железнодорожным вокзалом (Ленинский район), на ул. Космонавта Комарова (остановка Судоверфь им. Кирова, Ленинский район), на ул. Адмирала Нахимова 60 к. 1 (остановка завод АСПО, Советский район), в парке им В. И. Ленина (Трусовский район) на пересечении улицы Луначарского/переулка Степана Разина, ул. Капитана Краснова (парк им. 10 лет Октября, Трусовский район), в селе Старокучергановка на пересечении улицы Ленина и Совхозного переулка, в парке на ул. Коновалова (АЦКК, Трусовский район; бюсты установлены: на пересечении улиц Казанская/Волжская (Кировский район), на улице Прибрежной в поселке Ассадулаево, ул. Кубанская 1 лит. А на территории Городской клинической больницы № 2 им. братьев Губиных (Советский район), в микрорайоне 3-й Интернационал на ул. Вильямса (парк им. 3 Интернационала, Трусовский район).
- Ахтубинск: памятник установлен в центре города на площади им. В. И. Ленина.
- Lenin Astrakhan (4141343374).jpg
Астрахань
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Астрахань
Башкортостан
- Уфа:
- на площади им. В. И. Ленина, остановка «Горсовет»;
- в сквере перед ДК Химиков, Черниковка;
- в Дёмском районе Уфы, перед железнодорожной станцией;
- Памятник Ленину в сквере Ленина;
- Памятник Ленину. Установлен 01.05.1924 года. В 1939 году перенесён к заводу «Гидравлика»;
- Памятник Ленину, 1939 год. Демонтирован в 1987 году в связи с планируемой заменой на новый памятник.
- Ишимбай:
- на площади им. Ленина (1966);
- на Бульварной улице.
- Салават: на площади Ленина (1970, скульптор Э. Агаян, архитекторы Ю Акимов, А. Тарантул).
- Стерлитамак:
- памятник у здания Стерлитамакского Государственного Башкирского Драматического театра;
- памятник в Городском сквере у кинокомплекса «Салават»;
- у здания ДК ОАО «Сода»;
- у корпуса Стерлитамакского филиала Башкирского Государственного Университета (бывшее ДК «Станкостроитель»);
- бюст на территории ОАО «Синтез-Каучук»;
- бюст у напротив здания администрации ФКП «Авангард»;
- Октябрьский: памятник установлен на центральной площади города, откуда начинается единственный проспект в городе — проспект Ленина. Помимо этого в городе установлено ещё 2 памятника: в парке «Нефтяников» и в парке «Геофизиков».
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Уфа
- Белебей: памятник установлен на центральной площади города
- Нефтекамск: бюст установлен на центральной площади города, а также во дворе СОШ № 4
Белгородская область
- Белгород: в городе 4 памятника — на Народном бульваре (установлен 17 апреля 2013 года, с 6 ноября 1957 по 13 марта 2013 года находился на Соборной площади, бывшей площади Революции), в Парке им. Ленина, около завода Энергомаш и бюст у Белгородского Молочного Комбината (БМК).
- Ивня — памятники установлены у проходной сахарного завода и на территории детского санатория. Осенью 2012 года был демонтирован гипсовый памятник В. И. Ленину перед зданием районной администрации[5].
Брянская область
- Брянск:
- на площади Ленина (1970, скульптор И. М. Рукавишников, архитектор М. М. Волков);
- на площади Ульянова;
- на территории БМЗ;
- в сквере им. Ленина;
- на привокзальной площади;
- в Белых Берегах;
- скульптурная группа «В. И. Ленин, М. Горький» на улице Горького.
- Дятьково: находитсятся на площади Ленина в центральной части города, рядом со зданиями органов власти.
- Новозыбков
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Новозыбков
Республика Бурятия
- Улан-Удэ:
- Памятник Ленину является самым большим изображением головы «вождя мирового пролетариата» в мире;
- в сквере у ДК железнодорожников недалеко от железнодорожного вокзала станции Улан-Удэ;
- в парке имени Орешкова;
- на территории школы № 32 (разрушен в 1990-х годах, сохранился постамент).
- Улан-Удэ в конце 2008 года (12).JPG
Улан-Удэ
- курорт Горячинск :
- на территории курорта возле регистрационного корпуса.
Владимирская область
- Владимир
- Суздаль: напротив здания администрации
- Кольчугино:
- в Ленинском поселке: один из первых памятников В. И. Ленину, открыт 7 ноября 1925 года;
- на площади Ленина (центральной);
- в парке Дворца Культуры.
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Владимир
Волгоградская область
- Волгоград:
- Памятник Ленину у входа в Волго-Донской канал — установлен в Красноармейском районе (высота постамента — 30 метров, скульптуры — 27 метров. Скульптор — Е. В. Вучетич. Занесён в книгу рекордов Гинесса, как самый высокий памятник реально жившему человеку[6]. Интересно, что ранее на этом же постаменте находился памятник И. В. Сталину;
- в Центральном районе на Площади Ленина, установлен к 90-летию со дня рождения Ленина. Скульптор — Е. В. Вучетич[7];
- в Центральном районе, в сквере напротив здания областной администрации;
- в здании Главпочтамта[8];
- на площади Титова;
- напротив администрации Красноармейского района;
- напротив центральной проходной Северсталь-метиз;
- напротив старой проходной завода «Волограднефтемаш».
- Волжский:
- на площади Ленина.
- стела на улице Космонавтов (возле одноименной остановки), с барельефом профиля Ленина.
- Городище
- на улице Ленина находится памятник Ленину, установленный в постсоветское время (7 ноября 2006 года). Скульптор — В. Фетисов[9].
- Фролово
- на территории школы № 1 имени Максима Горького;
- в центральном парке посёлка Пригородный.
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Волгоград
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Памятник у входа в Волго-Донской канал
Вологодская область
- Великий Устюг
- на площади Ленина.
- Вологда: в городе 5 памятников:
- «Большой Ленин» — на Площади Свободы (пересечение проспекта Победы и улицы Мира);
- «Маленький Ленин» — в Детском парке им А. С. Пушкина;
- у главного корпуса Вологодского государственного технического университета;
- памятник и бюст у Вагоноремонтного завода.
- Устюжна
- на Торговой площади.
- Череповец
- на площади Металлургов (1963, скульптор В. Е. Цигаль, архитектор В. Бегунец), объект культурного наследия федерального значения;
- в парке культуры и отдыха (Соляной сад).
- Vologda Car Repair Plant 22.jpg
Вологда. Памятник у ВРЗ
- Памятник В.И. Ленину в Устюжне.jpg
Устюжна
Воронежская область
- Воронеж:
- памятник Ленину на главной площади города работы Н. В. Томского установлен в 1950 году. До этого в 1940 году рядом был установлен памятник Ленину, увезённый немецкими войсками в годы войны. В конце 1940-х там же стоял временный памятник работы С. Д. Меркурова;
- на территориях: Воронежского вагоноремонтного завода, Воронежского механического завода, бывшего завода Полюс, Воронежского экскаваторного завода (демонтирован в 2014);
- у входа в: ВГТУ, ДК Шинников, Воронежского механического завода, областной детской больницы № 2, ТЭЦ № 1, ВГМИ (демонтирован в 1990-х), ДК «Придонской» (перенесён внутрь здания в 2000-х), железнодорожный вокзал (демонтирован в 1990-х);
- при входе в парк окружного дома офицеров (демонтирован в середине XX века);
- на здании ВГАУ;
- «Маленький Ленин» — в парке Авиастроителей.
- Новая Усмань
- Рамонь
- Рождественская Хава
- Семилуки
- Памятник Ленину Воронеж.JPG
Воронеж
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Воронеж
Дагестан
- Махачкала:
- на площади Ленина (1969, скульптор З. И. Азгур, архитектор Г. А. Захаров)[10];
- у здания завода имени Гаджиева;
- у здания рыбоконсервного комбината;
- у входа в горсад на ул. Буйнакского[11]. Копия памятника, установленного перед Смольным в Санкт-Петербурге;
- на улице Ярагского (у здания ДГПУ)[12];
- у здания механического техникума;
- у здания аграрного университета;
- в парке Ленинского Комсомола;
- памятник «Встреча В. И. Ленина и М. Горького» установлен на ул. Ирчи Казака перед заводоуправлением АО «Авиаагрегат»[13];
- у здания приборостроительного завода (демонтирован);
- стела в честь Ленина в посёлке Тарки (демонтирована).
- Буйнакск[14]
- Дагестанские Огни[15]
- Избербаш:
- Дербент: два памятника, бюст, мемориальная доска на доме № 8 по улице Ленина[17]
- Каспийск: на площади Ленина[18].
- Кизляр:
- Хасавюрт: в сквере у железнодорожного вокзала[21].
- Ахтынский район: был установлен в селе Ахты, демонтирован в 2012 году[22].
- Бежтинский участок: в селе Бежта[23].
- Гунибский район: в Гунибе на одном постаменте установлен памятник Ленину, Кирову и Орджоникидзе[24].
- Дербентский район: в Мамедкале[25] и Чинаре[26].
- Казбековский район: в Дылыме.
- Кизлярский район: в Аверьяновке[27].
- Сулейман-Стальский район: в Касумкенте[28].
- Табасаранский район: в Сиртиче.
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Махачкала. Памятник на площади Ленина
- Lenin-ahty.jpg
Ахты
Забайкальский край
- Чита: на площади Ленина.
- Петровск-Забайкальский: в городе находится три памятника В. И. Ленину. Один расположен на одноимённой площади в Новой части города, второй — на железнодорожном вокзале станции Петровский Завод, третий — во внутреннем дворе Профессионально-педагогического техникума. Во внутреннем дворе школы № 2 стоял памятник Володе Ульянову (разрушен в конце 1990-х, сохранился постамент).
Ивановская область
- Иваново: на площади Ленина, скульптор В. В. Козлов (см. фото).
- Ильинское-Хованское: в центре посёлка напротив Дома культуры.
- Лежнево: в центре посёлка.
- Южа: в сквере, рядом с администрацией района.
Иркутская область
- Иркутск: памятники В. И. Ленину установлены: памятник на пересечении улиц Ленина и Карла Маркса; памятник возле управления Иркутской ГЭС; бюст из красного гранита на пересечении улиц Карла Маркса и Пролетарской, скульптор С. Д. Меркуров.
- Братск: памятник на площади Ленина перед зданием городской администрации.
- Ангарск: на площади Ленина (справа — администрация города, сзади — монументальный ДК «Нефтехимик».
- Усолье-Сибирское: статуя стоит на балконе ДК «Химик».
- Тулун: памятник перед зданием районной администрации.
- Тайшет: бюст на площади перед железнодорожным вокзалом.
- Черемхово: памятник с протянутой рукой.
- Шелехов: памятник
- Усть-Ордынский: памятник на центральной площади у администрации округа.
- Юрты: невысокий памятник на территории школы № 24.
Кабардино-Балкария
Калининградская область
- Калининград: главный городской памятник Ленину работы скульптора В. Б. Топуридзе был установлен на площади Победы в 1958 году. 1 декабря 2004 года во время реконструкции площади и после сильного урагана памятник был убран (как утверждалось временно, на реставрацию, потому что из-за конструкторских просчетов и агрессивной химической среды от голубиного помета внешний корпус памятника прогнил и угрожал обрушением), однако после завершения реконструкции памятник на площадь не вернулся. Мэром Калининграда Юрием Савенко была выдвинута идея о создании в городе площади Ленина, куда мог бы быть перенесён памятник.[29]. В результате он был перенесен в сквер перед «Домом искусств».[30].
- Неман: ноябрь 1960, скульпторы Звара и Грундберга, медь.
- Советск: открыт 4 ноября 1967 г., скульпторы О. Калейс и В. Албергс, медь.
- Ясное (Калининградская область) В январе 2015 года был привезён новый золотой памятник, взамен бюста.[31].
Калмыкия
- Элиста: на площади имени Ленина (1970, скульпторы М. Манизер и О. Манизер, архитектор И. Е. Рожин).
Калужская область
- Калуга:
- перед зданием областной администрации на площади Старый Торг, которая ранее носила имя вождя.
- перед зданием Калужского Турбинного завода на Московской улице, скульптор М. И. Ласточкин.
Карачаево-Черкесия
- Черкесск: перед железнодорожным вокзалом.
Республика Карелия
- Петрозаводск:
- на площади Ленина. Заложен в 1932 году, открыт 7 ноября 1933 года. Скульптор Матвей Манизер, архитектор Лев Ильин. В 1941 году разрушен, в 1945 году восстановлен. Самый большой гранитный памятник в мире. Вес 144 тонны;
- на улице Гоголя у здания воинской части;
- на улице Калинина перед зданием ОТЗ (демонтирован в начале 1990-х годов);
- в парке Пионеров (ныне — Губернаторский парк). Открыт в 1930-х годах. В 1960-х годах перенесён в Голиковский парк. Демонтирован в 1980-х годах;
- в парке Пионеров (ныне — Губернаторский парк). Открыт в 1930-х годах. Демонтирован в 1960-х годах;
- в парке Железнодорожников. Открыт в 1930-х годах. В послевоенное время перенесён на территорию железнодорожного депо. Демонтирован в 1990-х годах;
- бюст Ленина был установлен около здания пединститута на проспекте Ленина, 29 (разрушен в 1991 году);
- бюст Ленина установлен на территории завода «Петрозаводскмаш». Открыт в 1970-х годах;
- бюст Ленина был установлен в парке Пионеров, позднее переименованном в Губернаторский сад. Открыт в 1970-х годах. Скульптор Лео Ланкинен. Демонтирован 6 сентября 2002 года;
- памятный знак посвящённый Ленину был установлен на площади 25-го Октября (ныне — площадь Ленина). Открыт 27 января 1924 году. Демонтирован в 1932 году в связи со строительством памятника;
- стела с изображением Ленина (посвящена заводу «Петрозаводскбуммаш» имени Ленина). Установлена на перекрёстке улицы Зайцева, Заводской улицы и Соломенского шоссе. Открыта в 1970-х годах;
- Калевальский район: в посёлке Калевала.
- Кондопожский район: в Кондопоге на площади Ленина (1987), в районе ДК (демонтирован), в районе школы № 7 (демонтирован).
- Лоухский район: в посёлке Лоухи.
- Олонецкий район: бюст в Олонце (1977, скульптор Лео Ланкинен, архитектор Ю. Ю. Карма).
- Прионежский район: в посёлке Ладва (открыт в 1950-х годах).
- Пудожский район: в Пудоже.
- Сегежский район:
- Сортавальский район: в Сортавале. Открыт 15 октября 2010 года, перенесён из посёлка Валаам. Ранее в городе имелось два бюста Ленина (разрушены в 1941 году).
- Суоярвский район: в Суоярви — два памятника, один открыт 4 ноября 1987 года, второй (около рынка) в 2000-х годах.
Кемеровская область
- Кемерово:
- на Площади Советов. В народе витает идея, что его пальто застёгнуто на левую сторону. Хотя сам автор памятника Л. Е. Кербель смеялся над ней; по его словам, пальто не застёгнуто вообще. В одну из ночей 1992 года местными бизнесменами была предпринята неудачная попытка сноса памятника;
- на улице 40 лет Октября напротив Дома культуры имени 50-летия Октября.
- Белово: два памятника: «Ленин с детьми» (около Дворца творчества) и на Юбилейной улице.
- Ленинск-Кузнецкий: памятник возле здания Ленинск-Кузнецкого городского суда (пр. Кирова, 22).
- Новокузнецк: перед зданием администрации Кузнецкого района.
- Юрга:
- в сквере у вокзала железнодорожной станции «Юрга-I». Установлен в 1939 году.
- на пересечении улиц Московской и Кирова.
- у городской больницы № 1 на улице Ленинградской.
- памятник-бюст на территории завода «Юргинские абразивы».
Кировская область
- Киров:
- монумент на Театральной площади
- монумент напротив ДК железнодорожников
- бюст на Площади XX партсъезда.
- Шабалинский район: в административном центре района посёлке Ленинское.
- Памятник В.И. Ленину на Театральной площади города Кирова.jpg
Киров
- Памятник В.И. Ленину сквер посёлка Ленинское.jpg
Ленинское(Шабалинский район)
Республика Коми
- Сыктывкар: памятник установлен во время 50-летнего юбилея Великой Октябрьской социалистической революции (1967 г.) на Юбилейной (ныне Стефановской) площади
- Усогорск
- Визинга: около Музыкальной школы.
- Ухта:
- на Первомайской площади;
- металлическая инсталяция головы Ленина на горе Ветлосян. Является самым большим изображением головы Ленина в Мире;
- памятник встрече Ленину и Горькому на улице Оплеснина. В 1990-х годах увезен на реставрацию, дальнейшая судьба неизвестна.
Костромская область
- Кострома: бетонный памятник установлен в 1928 году в центральном парке города на 36-метровом постаменте, предназначавшемся для памятника в честь 300-летию дома Романовых, в 1981 году заменён на тождественный бронзовый; в центральном городском сквере у фонтана был памятник Ленину и Сталину (демонтирован в 1961 г.); есть небольшие статуи Ленина: в сквере перед Большой Костромской льняной мануфактурой (конец просп. Текстильщиков) и около наркологического диспансера (ул. Ткачей).
- Галич: металлический памятник на площади Революции.
- Буй: у железнодорожной станции.
- Шарья: у железнодорожной станции.
- Нерехта: на центральной площади и в городском парке.
Краснодарский край
- Краснодар:
- Главный городской памятник Ленину (скульптор П. Сабсай, арх. А. Великанов) был открыт в 1956 году на площади перед зданием Крайкома КПСС (ныне Законодательное собрание Краснодарского края — ЗСК), на основании постановления правительства РСФСР. В конце июля 2007 года памятник был демонтирован под предлогом реконструкции архитектурного ансамбля площади перед ЗСК. Однако, отреставрированный памятник городские власти перенесли на Привокзальную площадь, а перед зданием ЗСК установили памятник Екатерине II. Перенос памятника вызвал протест со стороны коммунистов, которые несколько раз организовывали пикеты перед зданием ЗСК с требованиями вернуть памятник на прежнее место.
- Старейший памятник Ленину в Краснодаре (скульптор К. А. Дитрих) стоит в сквере им. В. И. Ленина (на ул. Вишняковой). Открыт памятник был в 1925 году, то есть спустя год после смерти вождя Советского государства. Решение о его создании было принято 23 января 1924 года на митинге трудящихся г. Краснодара. Сооружён на пожертвования трудящихся.
- Армавир: памятник В. И. Ленину на Центральной площади, точная копия памятника, расположенного перед Смольным институтом в Санкт-Петербурге (подобных в России всего два), сохраненный работниками Армавирского литейного завода в годы Великой Отечественной войны.
- Белореченск: расположен на центральной аллее городского парка культуры и отдыха и обращён лицом к улице Ленина. Установлен в 2007 году, по состоянию на 2015 год является хронологически последним установленным памятником В. И. Ленину. Бронзовая статуя пролежала на складе одного из сельхозпредприятий города более 25 лет, затем была установлена на гранитный постамент в 300 м от старой гипсовой статуи (перенесённой в парк с площади перед Горсоветом в 1990-х гг.). Некоторое время памятники соседствовали, затем гипсовый был демонтирован.
- Геленджик: на ул. Маячной, недалеко от пансионата «Кавказ».
- Ейск: главный памятник В. И. Ленину располагается на Театральной площади, рядом с Домом Культуры, второй — на улице К.Маркса, рядом со Станкостроительным заводом.
- Ленинградская: два памятника — на Октябрьской площади и у здания бывшего правления колхоза им. Ленина (ул. Красная).
- Новороссийск: два памятника — на Площади Ленина и на Портовой улице у здания управления морского торгового порта[32].
- Анапа: на одноименной улице неподалеку от центральной площади
- Сочи: Памятник Ленину установлен в 1957 году к 40-летию Октябрьской революции. Скульптор — З. Виленский, архитектор — Л. Руднев. Скульптура сделана из бронзы. Установлена на [illari.ru/links/webcam/4.html площади Искусств]. 21 апреля 1980 к 110-летней годовщине со дня рождения В. И. Ленина напротив центрального входа в парк «Ривьера» установлен монумент, представляющий собой памятную стелу с мозаичным портретом В. И. Ленина.
- Туапсе: на перекрёстке перед железнодорожным вокзалом.
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Краснодар
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Краснодар
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Анапа
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Ейск
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Новороссийск
Красноярский край
- Красноярск: на Площади Революции, напротив Центрального парка.
- Дудинка: напротив здания Дома Культуры.
- Железногорск — на площади Ленина напротив Дворца Культуры. Также существовал ныне демонтированный совместный памятник Ленину и Сталину.
- Минусинск: напротив городской администрации. Редкий памятник: Ленин — в зимнем пальто и зимней шапке-ушанке.
- Шушенское: памятник на территории историко-этнографического музея (ранее Музей-заповедник «Сибирская ссылка В. И. Ленина»)
- Назарово: на центральной площади, повёрнут лицом в сторону гостиницы «Заря», спиной к администрации города.
- Норильск: на Октябрьской площади.
- Уяр: на площади напротив здания администрации Уярского района
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Красноярск
- Lenindudinka.jpg
Дудинка
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
- Leninnorilsk.jpg
Республика Крым
- Севастополь:
- на вершине Центрального холма — на площади Ленина; установлен в 1957 году к 40-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, скульптор — П. И. Бондаренко, архитекторы — Г. В. Щуко, С. Я. Турковский;
- в парке ГКП Севтроллейбус, архитектор и скульптор неизвестны;
- памятник юному Володе Ульянову в Детском парке.
- у здания Севастопольского Национального Университета ядерной энергии и промышленности.
- Бюст на территории Севастопольского национального университета ядерной энергии и промышленности.
- Бюст в пос. Андреевка
- в селе Орлиное
- в Балаклаве на улице Новикова.
- в Каче: возле школы, около дома офицеров;
- в Любимовке: в заброшенном парке за домом-музеем С. Перовской.
- Гурзуф: установлен в 1985 году на территории лагеря «Артек» в честь его 60-летия (высота 19 м, с пилонами − 42 м), ещё один — под кипарисом у дома культуры «Дружба»
- Евпатория: в парке им. Франко
- Зуя: разрушен 24 февраля 2014 года, восстановлен.
- Красногвардейское: в парке отдыха.
- Керчь: на площади Ленина.
- Октябрьское[уточнить]: в микрорайоне ДОС Кондрашина;
- Раздольное[уточнить]: в центре посёлка на одноимённой улице;
- Саки: установлено два памятника, один из них — на главной центральной площади города;
- Симеиз: памятник недалеко от санатория «Юность» разрушен. Остался постамент.
- Симферополь:
- памятник на площади Ленина;
- напротив ж/д вокзала в сквере на бульваре Ленина;
- Старый Крым: у административного здания Старокрымского санатория;
- Черноморское: на одноимённой площади в центре посёлка;
- Феодосия: на Привокзальной площади.
- Ялта: в 1954 году на набережной имени Ленина был торжественно открыт памятник «вождю мирового пролетариата», выполненный скульптором П. П. Яцыно и архитектором А. С. Фоминым.
Курганская область
- Курган:
- памятник Ленину на центральной площади имени Ленина, открыт 27 октября 1967 года. Скульптор В. Е. Егоров, Архитектор Г. И. Белянкин.
- у завода «Икар» (ул. Химмашевская, 18 — ул. Бурова-Петрова, 118). Перенесён с площади имени Ленина в октябре 1967 года. Скульптор А. И. Козырев.
- у гимназии № 47 (ул. Коли Мяготина, 67). Скульптор А. И. Козырев.
- у школы-интерната для детей-сирот и детей оставшихся без попечения родителей (ул. Карбышева, 52).
- Шадринск: у Дворца культуры (ул. Ленина, 95).
- Шумиха: на центральной площади города.
Курская область
Санкт-Петербург
- на площади Ленина у Финляндского вокзала («на броневике»), открыт 7 ноября 1926 г. (скульптор С. А. Евсеев, архитекторы В. А. Щуко и В. Г. Гельфрейх. В 1967 году памятник перенесён в другое место площади в связи с реконструкцией площади. В ночь на 1 апреля 2009 года на памятнике взорвана бомба в результате акта вандализма. Восстановлен к 140-й годовщине со дня рождения В. И. Ленина[33]
- Адмиралтейский проезд, 2. Территория Военно-морского инженерного института (ранее — ВВМИОЛУ им. Ф. Э. Дзержинского). Открыт 18 июня 1971 года. Скульптор — П. М. Криворуцкий.
- Аптекарский пр., 1. Территория Ботанического сада. Установлен в 1930-х гг. Скульптор — С. Д. Меркуров.
- Большой проспект Васильевского острова, 55. Перед зданием администрации Василеостровского района. Открыт 18 июля 1930 года. Скульпторы — В. В. Козлов, А. В. Крыжановская.
- Большой проспект Васильевского острова, 85. Установлен в 1934 году. Скульптор — В. Б. Пинчук.
- Большой проспект Васильевского острова, 102.Территория Учебного Краснознамённого отряда подводного плавания им. С. М. Кирова. Установлен в 1968 году.
- Угол Большого проспекта Петроградской Стороны и ул. Ленина. Установлен в 1957 году.
- Васильевский остров, 18 линия, 49.Территория завода «Эскалатор» Открыт 18 апреля 1940 года Скульптор — С. Д. Меркуров.
- Вязовая ул., 13. Территория Дома ветеранов войны. Установлен в 1970 году. Скульптор — Л. А. Месс.
- ул. Маршала Говорова, 29. Территория НПО «Волна».
- ул. Громова, 1.Территория завода «Северный пресс». Открыт 22 апреля 1970 года. Скульптор М. П. Щеглов, архитектор А. И. Лапиров.
- ул. Декабристов, 35. Территория Санкт-Петербургского Государственного университета физической культуры имени П. Ф. Лесгафта Открыт 23 апреля 2007 года.
- Днепропетровская ул., 2. В сквере локомотивного депо ТЧ-8 Московского отделения Октябрьской железной дороги. Установлен в 1967 году, первоначально находился в главном зале Московского вокзала. Скульпторы В. Я. Боголюбов, В. И. Ингал.
- ул. Дудко, 3. Территория ОАО «Пролетарский завод». Первоначально (1934 год) был открыт памятник из бетона (ск. Г. А. Нерода), в 1980 году заменённый нынешним из бронзы (скульптор Л. Г. Могилевский; архитектор Ю. Н. Лобанов).
- Заставская ул., 33. Территория фабрики «Скороход». Открыт 29 сентября 1936 года. Скульптор — М. Г. Манизер.
- Захарьевская ул., 22. Территория Военного инженерно-технического университета. Открыт 10 июня 1989 года. Скульптор. Б. А. Петров, архитектор Г. В. Шохов.
- Инструментальная ул., 3. Территория объединения «Красногвардеец». Открыт 6 ноября 1956 года. Скульптор — Е. Г. Захаров.
- Каменноостровский проспект, 21. Перед зданием Александровского Лицея. Установлен в 1955 году. Скульптор — В. Б. Пинчук, архитектор — Ф. А. Гепнер.
- Канонерский остров, 41. Территория Канонерского судоремонтного завода. Установлен в 1955 году. Скульптор —Г. Д. Гликман, архитектор — Дегтярев.
- Коломяжский проспект, 10. Территория Ленинградского Северного завода. Открыт в 1980 году. Скульптор В. Г. Стамов, архитектор И. П. Свиридов.
- ул. Коммуны, 67. В сквере перед объединением «Пластполимер». Открыт 1 мая 1940 года
- Косая линия, 16. Территория Балтийского судостроительного завода. Открыт 22 апреля 1970 года. Скульптор — В. Б. Пинчук.
- Красногвардейский переулок, 15. Территория Санкт-Петербургского завода прецезионного станкостроения. Скульптор В. Г. Стамов, архитектор И. П. Свиридов. Открыт в 1980 году.
- Красногвардейский переулок, 15. Бронзовая статуя на постаменте работы В. Б. Пинчука (1948 год). Демонтирован в 1980 году в связи с заменой на гранитный памятник.
- Красногвардейский переулок, 23. Территория абразивного завода «Ильич». Открыт 7 ноября 1927 года. Скульптор — В. В. Козлов.
- Кронверкская ул., 23. Территория фабрики «Салют». Открыт в 1980 году. Скульптор Ю. А. Вашкевич; архитектор И. П. Свиридов. Первоначально здесь стояла типовая бронзовая статуя работы В. Б. Пинчука, установленная в 1950 году.
- Курская ул., 21. Территория завода «Союз». Открыт 1 мая 1957 года. Скульпторы А. И. Далиненко, Г. Д. Ястребенецкий.
- Левашовский проспект, 26. Сквер хлебозавода. Установлен в 1935 году. Скульптор — В. Б. Пинчук.
- Масляный переулок, 8. Территория Масложирового комбината. Открыт 20 апреля 1956 года. Скульптор — В. Б. Пинчук.
- ул. Михайлова, 11. Территория филиала Ленинградского оптико-механического объединения (ЛОМО) Установлен в 1956 году.
- Московская площадь. Открыт 18 апреля 1970 года. Скульптор — М. К. Аникушин, архитектор — В. А. Каменский.
- Московская-Сортировочная ул., 2. Локомотивное депо ТЧ-7 Санкт-Петербург — Сортировочный — Московский (Станция «Московская-Сортировочная»).
- Московский проспект, 65. Территория ОАО «Санкт-Петербургский молочный комбинат № 1» (ПЕТМОЛ). Первоначально, (1935 год) была установлена бетонная статуя (скульптор С. Д. Меркуров), в 1980 году заменённая нынешним гранитным памятником. Скульпторы Е. А. Николаев, Р. В. Мелик-Акопян, архитектор Ю. Н. Лобанов.
- Московский проспект, 115. Территория вагоностроительного завода имени Егорова. Скульпторы А. И. Даниленко, Г. Д. Ястребенецкий, архитектор Г. М. Вланин. Первоначально установлен в 1955 году, воспроизведен в бронзе в 1974 году.
- Новоалександровская ул., 23. Территория Народного музея революционной истории Невской заставы. Открыт в 1974 году. Скульптор В. И. Трояновский, архитектор А. Д. Левенков, П. И. Мельников.
- проспект Обуховской обороны, 7. Территория мукомольного комбината «Невская мельница». Первоначально, в 1950-е годы, был установлен 4-метровый памятник из бетона, в 1980 году заменённый нынешним гранитным бюстом. Скульптор Л. А. Якимович, архитектор Ю. Н. Лобанов.
- проспект Обуховской Обороны, 51. Перед зданием «Невского завода». Открыт 8 августа 1926 года. Скульптор — М. Я. Харламов.
- проспект Обуховской Обороны, 120. Территория Обуховского завода. Установлен в 1931 году. Скульптор В. В. Козлов.
- Политехническая ул., 24. Территория объединения по исследованию и проектированию энергетического оборудования им. Ползунова. Установлен в 1980 году. Скульптор Л. Ю. Эйдлин, архитектор О. Н. Радеев
- Полюстровский проспект, 72. Территория учебно-производственного предприятия № 4. Открыт 19 апреля 1965 года. Скульптор П. М. Криворуцкий.
- Рябовское шоссе, 126. Территория в/ч 33491, перед зданием клуба и музея Ржевского полигона. Открыт в 1980 году. Скульпторы. Г. Д. Ястребенецкий, А. С. Чаркин, Р. И. Робачевский; архитектор Ю. Н. Лобанов.
- Свердловская набережная, 12. Перед зданием завода «Красный выборжец». Установлен в 1926 году. Скульптор — М. Я. Харламов, архитектор — Л. М. Вигдергауз. Демонтирован 10 января 2015 года.
- Свердловская набережная, 34. Территория комбината шампанских вин. Открыт 6 ноября 1956 года. Скульптор Е. Г. Захаров.
- ул. Седова, 45. Территория вагоноремонтного завода. Установлен в 1957 году.
- Сердобольская ул., 1 Ж/Д станция «Ланская». Открыт 6 ноября 1967 года. Скульптор — Е. Г. Захаров, архитектор — В. Ф. Белов.
- Пр. Смольного, 1. У здания Смольного. Открыт 6 ноября 1927 года. Скульптор — В. В. Козлов, архитекторы — В. А. Щуко, В. Г. Гельфрейх.
- Проспект Стачек, 47. Территория Кировского завода. Открыт 5 ноября 1957 года. Скульпторы — А. И. Далиненко, А. Г. Плискин, В. И. Татарович, Г. Д. Ястребенецкий, архитектор — А. И. Лапиров.
- Проспект Стачек, 47. Территория Кировского завода, у цеха МХ-13.
- Цветочная ул., 3. Территория обувной фабрики «Виктория». Открыт 22 апреля 1957 года. По модели скульптора П. И. Бондаренко.
- ул. Академика Павлова, 12. В сквере напротив НИИ Экспериментальной медицины. Установлен в 1935 году. Скульптор — С. Д. Меркуров. Демонтирован в 1993 году.
- Болотная ул., 13. Открыт 22 апреля 1957 года Открыт 22 апреля 1957 года. Скульпторы — А. И. Далиненко, А. Г. Плискин, В. И. Татарович, Г. Д. Ястребенецкий, архитектор — Н. Г. Эйсмонт. Демонтирован в 1991 году. Сохранились гранитный цоколь и нижняя часть постамента.
- Елагин остров. ЦПКиО им. С. М. Кирова. Установлен в 1958 году. Скульптор В. Б. Пинчук. Демонтирован в 1993 году. В 2005 году на его пустующем постаменте был установлен бюст С. М. Кирова.
- Кирочная ул., 50. Парк культуры и отдыха имени 1-й пятилетки. Установлен до 1939 года. По модели скульптора С. Д. Меркурова.
- Красногвардейская площадь, 2. Территория «Петрозавода». Открыт в 1956 году. Скульптор Е. Г. Захаров. Демонтирован в 2007 году. 21 апреля 2012 года памятник был установлен и открыт в Красном Селе
- Крестовский проспект, 21. Приморский парк Победы. Установлен в 1952 году. Скульптор В. Б. Пинчук. Демонтирован в 2000-е годы.
- ул. Ленина, 52. Первоначально открыт в гипсе 7 ноября 1923 года в подъезде дома № 48, в начале 30-х годов отлит из бетона и перенесен на современное место, в 1960-м году демонтирован (в связи с заменой на гранитный). Скульптор — М. Я. Харламов.
- ул. Ленина, 52. Открыт в 1960-м году. Скульптор — М. Я. Харламов. Демонтирован в 1992 году, постамент сохранён, в настоящее время увенчан декоративным гранитным шаром.
- Московский проспект. Открыт в июне 1949 года. Скульптор Н. В. Томский, архитектор Б. Н. Журавлёв. Демонтирован в 1951 году и заменён скульптурой Ленина работы В. Я. Боголюбова и В. И. Ингала (позже перенесён в г. Зеленогорск).
- Московский проспект, 188. Московский парк Победы. Установлен в 1958 году. Скульптор В. И. Ингал. Демонтирован в 1994 году.
- Набережная Обводного канала, 118. В нише Варшавского вокзала. Открыт 5 ноября 1949 года. Скульптор — Н. В. Томский. Памятник демотирован в начале октября 2005 года. В настоящее время скульптура находится на территории мастерской центра «Специалист» в Старо-Паново (Рабочая ул., 16).
- проспект Обуховской обороны, 86. Территория сквера фабрики «Рабочий». Открыт 22 января 1954 года. Скульптор — С. Д. Меркуров. Демонтирован в феврале 2009 года.
- проспект Обуховской Обороны, 223. У здания ДК имени Ленина. Открыт 19 апреля 1956 года. Скульптор П. И. Бондаренко, архитектор Е. Н. Сандлер. Демонтирован в начале 1990-х годов, постамент сохранён, используется для различных художественных инсталляций.
- Петровский остров, 2. Стадион «Петровский» (ранее — Стадион имени Ленина). Открыт в 1980 году. Скульптор — В. И. Сычёв, архитектор С. П. Одновалов. Демонтирован в 1994 году. В 1998 году бюст был отправлен в г. Полярные Зори Мурманской области.
- Пионерская ул., 50. Территория завода «Вулкан». Открыт в апреле 1936 года. Демонтирован в 2004 году, статуя перевезена частным лицом на набережную Мартынова, где и находилась до 2005 года.
- Пискарёвский проспект, 144. У здания управления племзавода «Ручьи». Открыт в 1962 году. Дюралевый бюст на пирамидообразном постаменте, в 1980 году демонтирован в связи с заменой на гранитный бюст.
- Пискарёвский проспект, 144. У здания управления племзавода «Ручьи». Открыт в 1980 году. Гранитный бюст (скульпторы Г. Д. Ястребенецкий, А. С. Чаркин, Р. И. Робачевский; архитектор О. Н. Родеев). Демонтирован в 2000-х годах, постамент сохранён, используется как часть стелы ЗАО «Племенной завод „Ручьи“».
- Политехническая ул., 29. В парке Политехнического института. Установлен в 1932 году. Скульптор — С. Д. Меркуров. Демонтирован.
- Потёмкинская ул., 6. Таврический сад. Открыт 1 июня 1957 года. Скульптор — В. Б. Пинчук. Демонтирован в 2000 году, в 2006 году установлен в г. Пушкин (см. ниже)
- Улица Правды, 10. У ДК Пищевиков Открыт 6 ноября 1937 года. Скульптор С. Д. Меркуров. Демонтирован.
- Садовая ул. Детский сад Дома культуры. (Большой Михайловский сад). Установлен в 1936 году. Скульптор Н. Вальдман. Демонтирован до 1959 года.
- Садовая ул., 50а. Открыт в апреле 1955 года. Скульптор — Д. П. Шварц. Демонтирован в 1995 году.
- Цветочная ул., 25. Территория производственного объединения «Пролетарский труд». Установлен в 1958 году на территории фабрики, в 1980-е гг. перенесён на территорию перед административным корпусом. Скульпторы В. М. Пинчук, А. И. Даниленко, Г. Д. Ястребенецкий. Демонтирован в 2008 году.
- площадь Стачек, 9. Открыт в 1931 году. Скульптор М. Я. Харламов. В 1940 году перенесён на территорию завода точных электромеханических приборов (ТЭМП) (ул. Швецова, 23). Демонтирован.
- набережная реки Фонтанки, 203. Территория предприятия «Адмиралтейские верфи», у центральной проходной. Установлен в 1935 году. Скульптор Г. В. Нерода. Демонтирован в марте 2004 года. 05.11.2004 года на его месте был открыт мемориал в честь 300-летия предприятия «Адмиралтейские верфи».
- набережная Ново-Адмиралтейского канала, 1. Территория предприятия «Адмиралтейские верфи», у северной проходной. Установлен в 1960-х годах. Скульптор А. П. Завьялов. Демонтирован в 1996 году. 26.07.1996 года на его постаменте был открыт памятник в честь 300-летия Российского Флота.
- Морской переулок, 3. Территория Санкт-Петербургского военно-морского института (ранее — ВВМУПП имени Ленинского Комсомола). Установлен в 1956 году. Скульпторы В. Я. Боголюбов, В. И. Ингал. Первоначально (в 1949 году) на том же постаменте установлен бюст И. В. Сталина. Для постамента использовано надгробие с одного из разорённых кладбищ — вероятно, Митрофаниевского. В 2006 году бюст Ленина демонтирован и перенесён в одно из помещений училища, где находится и доныне, а на его место установлен бюст Петра I.
- Уральская ул., 3. Территория завода им. М. И. Калинина. Открыт 22 апреля 1959 года. Авторы. А. И. Далиненко, А. Г. Плискин, В. И. Татарович, Г. Д. Ястребенецкий. Демонтирован в середине 1970-х годов в связи с постройкой на его месте здания заводской телефонной станции. Бюст перемещён в запасники заводского музея, где находится доныне. Постамент в 1970-е годы был перенесён на территорию филиала завода в г. Никольское Тосненского района, где на него был установлен бюст М. И. Калинина.
- набережная реки Фонтанки, 114. Территория Измайловского сада. Установлен в 1939 году. Скульптор С. Д. Меркуров. Демонтирован в 1970-е годы.
- Городской сквер на проспекте Ленина. Установлен в 1950 году, по модели скульптора С. Д. Меркурова. 22 октября 2009 года у памятника по ветхости отвалилась бетонная голова. Реставрация признана нецелесообразной, памятник демонтирован. На его месте в 2012 году установлен другой памятник.
- Городской сквер на проспекте Ленина. Открыт 21 апреля 2012 года. Установлен взамен старого памятника, повреждённого вандалами в 2009 году и позднее демонтированного.
- пр. Ленина, сквер Юного Ленинца. Открыт 6 ноября 1955 года. Скульптор — П. П. Яцыно, архитектор — В. С. Васильковский. Первоначально установлен в сквере на проспекте Ленина, напротив здания районной администрации. Демонтирован 29.12.2000 года, перенесён на новое место и вновь открыт 22.04.2001 года на уменьшенном по высоте постаменте.
- Дворцовый пр., 48. На территории Нижнего парка. Открыт в апреле 1927 года. Скульптор В. В. Козлов (предположительно). Демонтирован в начале 1990-х годов.
- Развилка Выборгского шоссе и ул. Ломоносова. Открыт 20 апреля 1960 года. Скульптор — В. Б. Пинчук, архитектор — А. А. Драги. 15.12.2006 года статуя была сброшена с постамента и серьёзно пострадала. 01.08.2008 года была возвращена на постамент после реставрации.
- Улица 1 Мая, территория с/х «Пригородный». Установлен в 1980 году. Скульпторы Г. Д. Ястребенецкий, А. С. Чаркин, Р. И. Робачевский. Демонтирован в 2000-х годах.
- Пос. Молодёжное
- Территория пансионата «Чёрная Речка» (Приморское шоссе, 648). Открыт в конце 1940-х годов, демонтирован в 1960-е годы и заменён бюстом Ленина, демонтированным в 1990-е годы.
- Улица Фанерная, дом 1. Территория Усть-Ижорского фанерного комбината. Установлен в 1967 году. Скульпторы Г. Д. Ястребенецкий; А. Г. Плёнкин; В. И. Татарович; А. И. Далиненко.
- Открыт в августе 1955 года. Скульптор Г. Д. Гликман, архитектор А. М. Липирова.
- Приморское шоссе. Открыт в 1970 году. Скульптор В. Б. Пинчук.
- У здания Константиновского дворца. Открыт 1 Мая 1934 года на постаменте скульптуры Архангела Михаила. Уничтожен в годы войны. После войны на постаменте была установлена гранитная чаша. При реконструкции дворца в 2000-х постамент перенесли к зданию пресс-центра.
- Пересечение пр. Ленина и Приморского шоссе. Открыт 26 августа 1969 года. Скульпторы — В. Я. Боголюбов, В. И. Ингал, архитектор — Б. Н. Журавлёв. Первоначально, в декабре 1950 года, памятник был установлен при въезде в город у Средней Рогатки (ныне — пл. Победы). В 1969 г. в связи с реконструкцией площади и сооружением монумента Героическим защитникам Ленинграда памятник перенесен в г. Зеленогорск.
- Комсольский сквер. Открыт в 1940 году. В годы войны был укрыт в земле, в 1948 году выкопан и установлен вновь. Демонтирован около 1956 года.
- Приморское шоссе, 502А. Территория пансионата «Морской прибой».
- проспект Ленина, 13. Открыт в 1961 году, демонтирован в 1969 году.
- Городской сквер на ул. Урицкого, рядом со зданием администрации г. Колпино. Открыт в 1938 году, демонтирован в 1952 году. Постамент сохранился.
- Привокзальная площадь. Открыт 22 апреля 1957 года. Скульптор — М. Г. Манизер, архитектор — Г. Федотов.
- У входа на территорию Павловского парка. Первый бюст Ленину на этом месте был установлен ещё до войны и уничтожен немцами в 1941 году. После войны на этом же месте был установлен гипсовый бюст (на фото). В 1971 году его сменил гранитный бюст (скульптор Н. С. Кочуков, демонтирован в 1991 году).
- Соборная площадь. Открыт 22 апреля 1960 года. Скульпутор — З. И. Азгур, архитекторы — О. Б. Голынкин, Е. А. Левинсон. Разрушен в 6 апреля 2004 года.
- Улица Конюшенная. Открыт 06 ноября 2006 года. Скульптор — В. Б. Пинчук. Памятник перенесён с территории Таврического сада. Разрушен 6 декабря 2010 года, демонтирован.
- Улица Парковая, 68. Перед зданием санатория ВЦСПС. Открыт 5 сентября 1926 года. Скульптор. М. Г. Манизер. В 1943 году скульптура была вывезена нацистами из Пушкина в Германию для переплавки, но была спасена местными антифашистами и 1 мая 1948 года установлена на площади г. Айслебена. В 1991 году памятник демонтирован и ныне находится во дворе Немецкого Исторического музея в Берлине.
- Кадетский бульвар, 1. Во дворе Военно-морского инженерного института. Открыт 22 ноября 1956 года. Скульпторы В. Б. Пинчук; А. И. Далиненко; Г. Д. Ястребенецкий.
- ул. Центральная, 6. Совхоз «Детскосельский». Открыт 22 апреля 1970 года. Скульптор А. А. Мурзин, архитектор Быков.
- ул. Гусарская, 4. Территория в/ч 13805 (ремонтная база Военно-Воздушных Сил). Установлен около 1980 года.
- ул. Парковая, 18. Недалеко от отеля «Скандинавия». -
- Площадь Свободы, 4. Первоначально открыт 21 января 1950 года на Приморском шоссе между станциями Александровская и Горская (архитектор Г. И. Прибыловский), в 1963 году, в связи с реконструкцией шоссе, перенесён в Сестрорецк и установлен на пл. Свободы (архитектор А. И. Прибульский). Скульптор — Н. В. Томский.
- памятник установлен перед гимназией № 433.
Ленинградская область
- Бокситогорск: на центральной площади города (площадь Ленина).
- Выборг:
- памятник на главной площади города — Красной (установлен в 1957 году)
- Бюст у дома-музея Ленина
- Луга: в Центральном сквере, на пересечении ул. Кингисеппа и пр. Володарского.
- Сосновый Бор: бронзовый бюст перед зданием ДК «Строитель» установлен в 1982 году.
- Тихвин: на площади Свободы в старой части города (напротив районного дома культуры)
Магаданская область
- Магадан: два памятника — первый на площади Ленина, возле ресторана «Тибет», второй — «сидящий Ленин», в ЦГПКиО, часто становился жертвой вандализма, ввиду чего с 2006 г. находился на реставрации. Позже на его месте установлена стела Мира.
- Стекольный: разрушен 11 октября 2008 года.
Марий Эл
- Йошкар-Ола: памятник В. И. Ленину на одноимённой площади,
- памятник В. И. Ленину в парке 30-летия ВЛКСМ,
- композиция «Ленин с октябрятами» на территории гимназии № 4
- ранее существовал памятник В. И. Ленину на территории площади Революции, так называемый Ленинский садик. В 2008 году был демонтирован из-за строительства Царевококшайского Кремля. Современное нахождение данного монумента не известно.
- Волжск: памятник В. И. Ленину на Советской площади.
Мордовия
- Саранск: памятник открыт 6 ноября 1960 года на центральной Советской площади, в сквере перед зданием Дома Советов МАССР. Бронза. Пьедестал из темно-красного полированного гранита. Авторы: скульптор Н. В. Томский, архитектор А. Н. Душкин.
- Рузаевка: на площади Ленина (1970, скульпторы Е. А. Николаев, Е. Ф. Яшин, архитектор В. В. Попов).
Москва
В Москве, по всей вероятности, гораздо больше памятников Ленину. Часть из них могли быть демонтированы по разным причинам, не всегда политического характера (например, освобождение места под застройку). Большинство памятников Ленину, а также другие демонтированные памятники советского искусства находятся в парке «Музеон» возле Центрального Дома Художников.
- Большинство вестибюлей и входов на станции Московского метрополитена, построенные с 1935 по 1992 годы снабжены указателями с упоминанием имени Владимира Ильича Ленина. С 2015 года ведётся замена этих указателей на новые, но уже без упоминания В. И. Ленина.
- Памятник В. И. Ленину в Кремле был открыт в 1967 году и демонтирован в 1990-е годы. На данный момент установлен на территории усадьбы «Горки Ленинские».
- Памятник В. И. Ленину возле префектуры ЮВАО г. Москвы ул. Автозаводская, 10.
- Памятник В. И. Ленину возле здания управы района Хорошёво-Мневники по адресу ул. Народного Ополчения, 33 корпус 1.
- Памятник В. И. Ленину на ВДНХ перед зданием Ассамблеи народов России.
- Памятник В. И. Ленину-гимназисту Огородная слобода переулок, 6.
- Памятник молодому В. И. Ленину перед входом в природно-исторический парк «Кузьминки». Установлен в 1978 году. Скульптор В. Н. Никифоров, архитектор В. А. Климов
- Памятник В. И. Ленину на территории новой усадьбы «Кузьминки»
- Памятник В. И. Ленину на Калужской площади (один из наиболее крупных и недавних с точки зрения даты установки).
- Памятник В. И. Ленину на территории олимпийского спорткомплекса «Лужники».
- Памятник В. И. Ленину на Лужнецкой набережной, 2/4, на территории АМНТК «Союз»
- Памятник В. И. Ленину в Головановском переулке, на территории бывшего Всехсвятского студенческого городка.
- Памятник В. И. Ленину на территории Московского Авиационного Института
- Памятник В. И. Ленину на Новозаводской улице, около ДК им. Горбунова
- 2 памятника В. И. Ленину на Тимирязевской улице, 33 строение 4, на территории дома скульптора Е. В. Вучетича
- Памятник В. И. Ленину около 3-его корпуса Тимирязевской сельскохозяйственной академии
- Памятник В. И. Ленину в парке около железнодорожной платформы «Люблино» Курского направления МЖД. Установлен в 1978 году. Скульптор А. П. Майраслов, архитектор Т. Д. Белов.
- Памятник В. И. Ленину на привокзальной площади станции «Лосиноостровская» Ярославского направления МЖД.
- Памятник В. И. Ленину перед зданием Ярославского вокзала
- Памятник В. И. Ленину в здании Ленинградского вокзала. Был установлен в 1975 году. Скульптор: Л. А. Месс. Архитектор: В. И. Кузнецов. Памятник сопровождался надписью на стене вокзала: «11 марта 1918 года на этот вокзал в связи с переездом Советского правительства из Петрограда в Москву прибыл Владимир Ильич Ленин». В 2013 году памятник был демонтирован в рамках реконструкции Ленинградского вокзала и перенесён в музей Октябрьской железной дороги.
- Памятник-пилон В. И. Ленину в парке «Сокольники»
- Памятник В. И. Ленину у Софроновского пруда в Измайловском парке
- Памятник «Ленин с детьми» на территории бывшей усадьбы И. А. Лямина
- Памятник В. И. Ленину на заднем дворе здания по Большой Семёновской ул., 11 строение 1
- Памятник В. И. Ленину перед зданием бывшего Евангелического убежища для детей по Ткацкой улице, 25 строение 1
- Памятник В. И. Ленину у Городской клинической больницы № 6
- Памятник В. И. Ленину на улице Годовикова, 9, на территории завода «Калибр»
- Памятник В. И. Ленину на Нижней Сыромятнической улице, 11, на территории завода «Плутон»
- Памятник В. И. Ленину на улице Введенского, 1, на территории НПЦ автоматики и приборостроения им. Н. А. Пилюгина
- Памятник В. И. Ленину на территории НИЦ «Курчатовский институт».
- Памятник В. И. Ленину на улице Горбунова, 2, на территории «Всероссийского института лёгких сплавов»
- Памятник В. И. Ленину на Бережковской набережной,20, на территории «Экспериментального завода полимерных материалов»
- Памятник В. И. Ленину на Волоколамском шоссе, 88, перед входом в здание аэроклуба имени В. П. Чкалова.
- Памятник В. И. Ленину на Волоколамском шоссе, 90, на территории конструкторского бюро «Вымпел» им. И. И. Торопова
- Памятник В. И. Ленину на Тагильской улице, 6, перед проходной Черкизовского завода Метростроя
- 2 памятника В. И. Ленину в 1-м Боткинском проезде, 7, на территории Московского машиностроительного завода «Знамя Труда»
- Памятник В. И. Ленину перед 1-ой проходной Лианозовского электромеханического завода.
- Памятник В. И. Ленину по улице Докукина, 10, на территории ОАО «Русский мех»
- Памятник В. И. Ленину перед проходной Деревообрабатывающего комбината № 3
- Памятник В. И. Ленину на территории Деревообрабатывающего комбината № 21
- Памятник В. И. Ленину на главной аллее бывшего Завода имени Лихачёва
- Памятник В. И. Ленину на Павловской улице, в сквере около «Завода им. Владимира Ильича»
- Памятник В. И. Ленину во 2 квартале Новых Черёмушек. Открыт 17 сентября 1960 г. Бронза. Скульптор Г. Г. Сорокин. Памятник установлен на общественных началах жителями дома № 6 по ул. Кедрова.
- Памятник В. И. Ленину в 626 квартале Пресненского района, между домами № 20 и 22 по улице Климашкина. Предположительно, переделан из памятника И. В. Сталину заменой головы. Разрушен 7 июня 2016 года.[34][35]
- Памятник В. И. Ленину в 721 квартале Тверского района, между домами № 7/9 корпус 1 и 7/9 корпус 6 по улице Палиха.
- Памятник В. И. Ленину в центре жилого посёлка «Дангауэровка», между домами № 2 по 3-ей Кабельной ул. и № 28/4 по Авиамоторной ул.
- Памятник В. И. Ленину перед жилым домом по адресу Перовское шоссе, 10, корпус 2
- Памятник В. И. Ленину во внутреннем дворе дома по просп. Мира, 177. Открыт в мае 1960 г. Мрамор. Скульптор Николай Ильич Абакумцев.
- Памятник В. И. Ленину на площади Рогожской заставы (1967; скульптор — Г. И. Иокубонис, архитекторы В. Чеканаускас, Б. Белозерский)
- Памятник В. И. Ленину на Тверской площади (около бывшего Института марксизма-ленинизма)
- Памятник В. И. Ленину в парке «Красная Пресня». Открыт в 1976 г. Скульптор Н. И. Брацун, архитектор В. Н. Ениосов.
- Памятник В. И. Ленину в парке имени Декабрьского вооружённого восстания. Открыт в 1963 г. Кованая медь, гранит. Скульптор Б. И. Дюжев, архитектор Ю. И. Гольцев. [fotki.yandex.ru/next/users/pankov1960/album/193638/view/507824?page=6]
- Памятник В. И. Ленину в Курьяново. Интересно, что памятник стоит в позе с вытянутой рукой, при этом ладонь повёрнута вверх, как у просящего милостыню
- Памятник В. И. Ленину на территории Московского военного института
- Памятник В. И. Ленину в южном торце станции метро Комсомольская Кольцевой линии Московского метрополитена.
- Памятник В. И. Ленину в совмещённом вестибюле станций метро Театральная Замосковорецкой линии и Площадь Революции Арбатско-Покровской линии Московского метрополитена
- Мозаичный портрет В. И. Ленина в восточном аванзале станции метро Библиотека имени Ленина Сокольнической линии Московского метрополитена. Художник Г. И. Опрышко. 1965 год.
- Памятник Владимиру Ленину и Надежде Крупской на Ленинском проспекте
- Памятник В. И. Ленину на территории Локомотивное депо «Москва-сортировочная» (ТЧ-6 МСК)
- Памятник Ленину у депо Октябрьской железной дороги — единственный памятник Ленину на колёсах
Московская область
- Балашиха: памятники установлены:
- В мкр. Балашиха 2 а 1924 г. скульптор Щербаков.
- Возле Горьковского шоссе (призывающий вождь) в 1943 г. скульптор Алексеев.
- На Проспекте Ленина в 1957 г.(в честь 40 лет октября) скульптор Листопадов.
- В мкр Северный.
- В мкр Дзержинского (во дворе школы).
- В мкр. Заря.
- Сидячий памятник возле клуба «Патриот».
- Перед Домом культуры и во ВСХИЗО демонтированы в 1991 г.
- Белоозёрский (Воскресенский район) — бюст.
- Деревня Богданиха Ленинского района: бюст установлен в центре деревни.
- Посёлок Власиха Одинцовского района: памятник установлен на главной площади перед Домом культуры
- Воскресенск
- памятник на площади Ленина, скульптор М. И. Ласточкин
- памятник установлен в южной части города возле ДК «Цементник»
- бюст на территории цементного завода ОАО «Лафарж цемент», напротив администрации предприятия.
- Село Гжель Раменского района
- бюст был установлен перед старым зданием Гжельской школы. Демонтирован в 1957 году. Ныне на этом месте находится памятник погибшим в Великой Отечественной войне.
- Деревня Горетово Можайского района
- памятник установлен на территории бывшей военной части, находящейся в 2,5 километрах от деревни.
- Посёлок Горки Ленинские Ленинского района
- Памятник Ленину в Кремле. Установлен 2 ноября 1967 года в Тайницком саду Московского Кремля. В 1995 году памятник перенесён в музей-заповедник Горки Ленинские и по сей день стоит в конце «Траурной тропы» перед зданием музея «Кабинет В. И. Ленина в Кремле».
- бюст установлен в здании музея «Кабинет В. И. Ленина в Кремле»
- памятник установлен на 2 этаже Научно-культурного центра «Музей В. И. Ленина». Установлен в 1987 году.
- памятник установлен на Старом Каширском шоссе при въезде в Государственный исторический заповедник «Горки Ленинские».
- 10 памятников и бюстов установлены на территории музея-заповедника «Горки Ленинские» в рамках постоянной выставки скульптур коммунистических лидеров.
- Деревня Данилово Павлово-Посадского района
- Памятник установлен в 1937 году в центре деревни, напротив поворота на Ново-Загарье.
- Дедовск
- памятник Ленину находится напротив филиала РГСУ на улице Гагарина.
- Дзержинский
- памятник установлен перед школой № 1
- Деревня Денежниково Раменского района
- памятник установлен на территории ДОК имени П. В. Вострухина
- Дмитров
- памятник установлен в исторической части города, на центральной площади.
- Домодедово: памятник установлен на площади 30-летия Победы, в 1987 году.
- Дрезна
- памятник установлен на центральной площади города.
- Дубна: второй в мире по величине памятник В. И. Ленину находится в Дубне в районе железнодорожной станции Большая Волга. Скульптор — С. Д. Меркуров, 37 метров (высота фигуры — 22 м), вес — 450 тонн. Памятник установлен в 1937 году на берегу Волги около начала канала имени Москвы[36]. Одновременно на противоположном берегу был установлен памятник Сталину. После смерти Сталина и разоблачения «культа личности» памятник был взорван, однако постамент остался.
- Егорьевск
- памятник установлен на Советской площади.
- Железнодорожный: памятник установлен в сквере напротив администрации
- Жуковский:
- памятник установлен на станции Юность МДЖД
- памятник установлен на территории ЛИИ имени М. М. Громова
- закладной камень памятника установлен на площади Свищёва
- Село Зюзино Раменского района
- памятник установлен на территории военной части.
- Село Иславское Одинцовского района
- Коломна
- памятник установлен в центре города на площади Двух революций.
- Королёв: памятник установлен на пересечении улиц Коминтерна, Кирова, Ленина и Октябрьской, у здания городской администрации, недалеко от входа на территорию РКК «Энергия».
- Королёв, мкр. Юбиленый: памятник расположен около Дома культуры Юбилейного.
- Котельники
- бюст установлен перед домом № 10 в микрорайоне Опытное поле.
- Краснознаменск: установлен перед Домом культуры (Домом офицеров гарнизона).
- Посёлок Кратово Раменского района
- памятник установлен на территории ДОЛ «Кратово»
- Куровское: памятник установлен перед Домом пионеров. Ранее стоял перед проходной Куровской текстильной фабрики.
- п. Литвиново — [leninstatues.ru/photo/7048/litvinovo сидящий Ленин]
- Ликино-Дулёво: в городе было два памятника Ленину: на Октябрьской улице и в сквере на улице Ленина. Первый памятник, выполненный из гипса был открыт 7 ноября 1937 год. Второй памятник, сделанный из бронзы, был открыт 22 апреля 1961 года. В 2004 году он был отреставрирован.
- Лыткарино
- памятник установлен перед проходной Лыткаринского завода оптического стекла
- Люберцы
- памятник установлен перед районным домом культуры. Ранее стоял перед ныне снесённым зданием горисполкома.
- бюст установлен на территории НИИ Министерства обороны
- Можайск: возле администрации. Ранее другой памятник Ленину находился в сквере напротив Московской 18, но по неизвестным причинам был убран оттуда. Нынешний памятник выглядит иначе. Также 7 ноября 2013 года в 96-летнюю годовщину Октябрьской Революции был открыт барельеф Ленину на здании у входа в Можайский Авторемонтный Завод.
- Мытищи: улица Чапаева, перед зданием МГУЛ.
- Наро-Фоминск: на площади Ленина.
- Ногинск:
- памятник Ленину, который считается первым в мире, был установлен 22 января 1924 года около Глуховской мануфактуры. В дальнейшем он много раз реставрировался, последний раз — в 2001 году.
- памятник установлен на Площади Бугрова
- памятник установлен на территории бывшей Истомкинской прядильно-ткацкой фабрики
- памятник установлен напротив дома № 34 по улице Текстилей, недалеко от бывшего трамвайного кольца
- Орехово-Зуево: памятник Ленину был установлен 30 апреля 1933 года. Первоначально скульптура вождя была выполнена из гипса, но в 1973 году она была заменена на бронзовую. Также памятники Владимиру Ильичу установлены на территории первой горбольницы, в производственной зоне УПП ВОС, на заводе «Карболит», в здании Медицинского коллежда.
- Павловский Посад:
- памятник установлен на Площади Революции
- памятник установлен перед проходной ткацкой фабрики
- Деревня Павловское городского округа Домодедово
- памятник установлен в здании вокзала платформы Ленинская. Установлен в 1954 году.
- Подольск
- Памятник на одноимённой площади.
- Памятник на территории центральной городской больницы.
- Памятник на территории завода Гидропресс.
- Пушкино
- памятник установлен перед вокзалом железнодорожной станции Пушкино
- памятник установлен в микрорайоне Мамонтовка перед бывшим кинотеатром «Октябрь»
- памятник установлен на территории ДОЦ «Пушкино»
- памятник установлен около железнодорожной платформы Заветы Ильича
- Раменское:
- памятник был установлен недалеко от бывшей фабрики «Красное знамя», перед домом № 6 по улице Воровского. Демонтирован в начале ноября 2015 года из-за аварийного состояния. 16 апреля 2016 года на этом же месте был установлен новый бронзовый бюст В. И. Ленина.
- памятник установлен перед проходной Раменского приборостроительного завода.
- памятник установлен на территории Раменского приборостроительного конструкторского бюро.
- Реутов
- Памятник Ленину установлен в апреле 1925 года в сквере, недалеко от входа на Реутовскую хлопкопрядильную фабрику. Считается вторым в мире памятником Ленину, после памятника, установленного в Ногинске. Автор Г. Д. Алексеев.
- Памятник Ленину, открыт впервые 1 апреля 1960 г., дважды менял местоположение, в настоящее время установлен на площади перед зданием городской администрации на ул. Ленина.
- Село Речицы Раменского района.
- бюст был установлен перед конторой совхоза «Гжельский». Демонтирован в 1990-х.
- Сергиев Посад: бюст на постаменте на Красногорской площади (открыт 7 ноября 1925 г., скульптор Сергей Меркуров).
- Посёлок совхоза имени Ленина Ленинского района
- памятник установлен перед Домом культуры
- Посёлок Софрино Пушкинского района: памятник установлен напротив администрации.
- Село Софьино Раменского района.
- Талдом: памятник установлен в центре города у доски почёта Талдомского района.
- Посёлок Томилино Люберецкого района
- памятник установлен на территории Томилинского электронного завода
- памятник установлен на территории ОАО «Лазурь». Установлен 7 ноября 2013 года.
- памятник установлен на территории воинской части
- Посёлок Туголесский Бор Шатурского района
- памятник установлен перед Домом культуры
- Химки: перед администрацией городского округа
- Село Хотеичи Орехово-Зуевского района
- памятник установлен перед бывшим сельским клубом недалеко от завода пластмассовых изделий.
- Посёлок Цветковский Можайского района
- памятник установлен в центре посёлка перед Домом культуры «Колос».
- Посёлок Черусти Шатурского района
- памятник установлен перед зданием вокзала
- Шатура
- памятник установлен на площади Ленина перед ДК им. Нариманова.
- памятник установлен в центре микрорайона (бывшего посёлка) Керва.
- Электросталь: памятник установлен на площади Ленина.
Мурманская область
- Мурманск:
- памятник установлен в центре города на проспекте Ленина.
- памятник в Мурманском морском торговом порту.
- бюст на здании областного суда
- памятник на территории Центральной ТЭЦ.
- Апатиты: памятник установлен в центре города на площади Ленина.
- Гаджиево: у школы № 276. 1970 год.
- Заозёрск
- Заполярный
- Кандалакша: 2 памятника Ленину
- Кильдинстрой
- Кировск: один существующий и один демонтированный памятник (на Хибиногорском шоссе)
- Кола: 2 памятника
- Корзуново
- Линахамари
- Ловозеро: один существующий и один демонтированный памятник (скульптор: С. Д. Меркуров)
- Мончегорск: памятник (1981 год, скульптор: Л. Е. Кербель, архитекторы: Е. И. Кутырев, И.Неруш)
- Никель: бюст и памятник
- Оленегорск: 2 памятника
- Островной: памятник у школы № 281
- Полярные Зори: Перенесён в 1998 году из Санкт-Петербурга, где был открыт в 1980 году у стадиона «Петровский». Скульптор — В. И. Сычёв, архитектор С. П. Одновалов.[37]
- Сафоново: памятник и бюст
- Североморск
- Умба: бюст (демонтирован)
Ненецкий автономный округ
- Нарьян-Мар: напротив городской администрации.
Нижегородская область
- Нижний Новгород:
- самый крупный в Нижнем Новгороде памятник В. И. Ленину находится на площади Ленина. Фигура вождя мирового пролетариата развёрнута к реке Оке. Справа от памятника скульптурная композиция, символизирующая единство трудового народа. Памятник установлен к 100-летию со дня рождения Ленина в 1970 году. Авторы — скульптор Ю. Г. Нерода, архитекторы В. В. Воронков, Ю. В. Воскресенский.
- старейший в Нижнем Новгороде памятник Ленину установлен в 1927 году на месте вооружённого восстания пролетариата 12-14 декабря 1905 года в Сормове (улица Коминтерна). Сам памятник является копией скульптуры, установленной перед Смольным дворцом Санкт-Петербурга. Постамент же построен по уникальному архитектурному проекту. Композиция имеет статус Памятника искусства федерального значения. (Документы о принятии на госохрану № 1327, № 176). скульптор В. В. Козлов, архитектор А. А. Яковлев.
- на главной улице Нижнего Новгорода — Большой Покровской находится скульптурная композиция «В. И. Ленину и нижегородским марксистам» (1971 г.). Скульпторы Л. Кулакова, Н. Чугурин, архитектор Г. Широков. Барельеф создан в память о визитах В. И. Ульянова в Нижний Новгород и встречах с представителями местной интеллигенции в 1893, 1894 и 1900 гг. (псевдонима Ленин тогда ещё не было, однако на памятнике Владимир Ульянов уже именуется Лениным).
- у Дворца культуры имени Кринова (1971 г.) — проспект Гагарина.
- у главной проходной завода «Двигатель революции» — ул. Нахимова.
- на территории бывшей Ткацкой фабрики — пер. Мотальный.
- на территории завода Спецавтомобилей — ул. Июльских дней, 1а.
- у здания заводоуправления Нижегородского машиностроительного завода на Сормовском шоссе. В октябре 2008 года ранее неоднократно судимый 40-летний гражданин, принеся лестницу со строительных работ, проводившихся неподалёку, забрался на постамент и предпринял попытку разрушить памятник, однако ему удалось только отломить правую руку, которая, как и весь памятник, была сделана из гипсоцементного материала. Как заявил злоумышленник, «правление Ленина было антисоциальным, поэтому установка ему памятников и всякое почитание его личности недопустимо». Памятник был полностью восстановлен к 22 апреля 2009 года — 139 годовщине со дня рождения Ленина.
- в сквере на пересечении улиц Коминтерна и 50 лет Победы.
- у здания Администрации Ленинского района Нижнего Новгорода на проспекте Ленина.
- у здания Администрации Автозаводского района Нижнего Новгорода на проспекте Ильича.
- Арзамас: в городе два памятника — на Соборной площади и на площади Мира.
- Дзержинск: на площади Ленина. Авторами благоустройства и застройки площади являются архитекторы Андросова Г. Д. и Синявский Е. А. Скульптор — Нелюбин Б. С. Открыт в связи со 100-летием В. И. Ленина в 1970 году.
- Кстово: на площади Ленина.
- Бор: на центральной площади перед городской администрацией.
- Sormovo-Lenin-monument-0306.jpg
Нижний Новгород, памятник на ул. Коминтерна
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Дзержинск
Новгородская область
- Великий Новгород: два памятника — на Софийской площади см. фото (установлен в 7 ноября 1926 года, в войну утрачен, восстановлен в 1955 году), на Иваньской улице Торговой стороны, см. фото.
- Поддорье: См. фото.
- Старая Русса:
- памятник установлен 22 ноября 1984 года в центре города на улице Ленина. Автор — Н. В. Томский,
- бронзовый бюст Ленину на левом берегу Полисти напротив здания районного суда.
- Холм: См. фото
- LeninVNov.jpg
Великий Новгород
Новосибирская область
- Новосибирск
- Памятник Ленину на центральной площади города — площади Ленина.
- Памятник напротив Новосибирской государственной академии водного транспорта. Является первым памятником Ленину в Новосибирске.
- Памятник на пересечении улиц Сызранская и Аксенова (Первомайский район).
- Памятник на пл. Калинина на территории одноименного приборостроительного завода.
- Существовали также памятники Ленину в помещении вокзала «Новосибирск-Главный» и около ДК «Авиатор» (жилой микрорайон аэропорта «Северный»). В настоящее время последние два памятника демонтированы.
- Памятник на улице Трикотажной (перенесён из помещения вокзала «Новосибирск-Главный»).
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Новосибирск
Омская область
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 10 марта 2015 года. |
На сегодняшний день (на 2016 год) в Омске сохранилось (на своих прежних местах) 12 памятников вождю:
- главный памятник Ильичу на площади Ленина (центр города, так называемая «Ленинская горка»). Установлен в 1957 г.[38],
- памятник на Привокзальной площади. Установлен в 1959 г.[39],
- памятник на улице Ленина перед зданием общества Знание (бывший Дом коммунистического воспитания). Установлен в 1958 г.[40],
- памятник на улице Герцена (напротив завода «Красный пахарь» — Агрегатного завода им. В. В. Куйбышева — ОАО Высокие технологии). Установлен в 1934 г.[41],
- памятник на улице Физкультурная (территория Омского сельскохозяйственного института им. С. М. Кирова — Омского Государственного Аграрного университета им. П. А. Столыпина). Установлен в 1935 г.[42],
- памятник на улице Карбышева в Привокзальном посёлке (территория Клинической больницы Западно-Сибирской железной дороги). Установлен в 1957 г.[43],
- памятник на проспекте Губкина (территория ТЭЦ № 3)[44],
- памятник на улице Богдана Хмельницкого (территория ПО «Полет»)[45],
- памятник в Красном переулке (территория завода им. Октябрьской революции — Омского завода транспортного машиностроения)[46],
- памятник в микрорайоне Степной на ул.40 лет Ракетных войск в сквере перед местным КТОСом[47],
- памятник (бюст) на улице Богдана Хмельницкого перед Дворцом культуры Моторостроительного объединения им. П. И. Баранова. Установлен в 1961 г.[48],
- памятник (бюст)на улице Будеркина возле остановки Омский Шинный завод в посёлке Кордный (территория бывшего ПХБО «Восток»). Установлен в 1950 г[49].
Также в Омске существуют три памятника-бюста, демонтированных вероятно в 1990-х гг., а ныне вновь установленных в других местах, часто в неподходящих для памятников (например на крышах зданий):
- Бюст на улице 3-я Молодёжная (на крыше шиномонтажной мастерской, установленный в сентябре 2009 года)[50]. Вероятно, что сохранился фрагмент памятника. Ранее, в советское время, был установлен в другом месте, предположительно, в полный рост. Демонтирован в 1990—2000-х гг, а после демонтажа найден на помойке и установлен на новом месте — крыше шиномонтажки. Прежнее место установки памятника установить не удалось,
- Бюст на улице Ипподромная (у входа в Омский обком КПРФ, установлен в марте 2010 года)[51],
- Бюст на ул.1-я Заводская, 23 (территория авторынка, на крыше магазина)[52]
34 памятника в Омске демонтировали. Более 20 памятников Ленину были демонтированы ещё в советское время.
1.Первый памятник Ленину в Омске появился в 1924 году. Его купили омские речники и установили в Клубе водников на ул. Музейная[53], где памятник простоял до 1927 г. Затем Ильича установили в саду им. Сталина. После постройки в саду детского сада, памятник отдали в Музей речников[54]. Некоторое время скульптура стояла в музее ДК «Юбилейный»[55]. После открытия Дворца пионеров на ул. Красный путь памятник Ленину установили там.(Информация омского краеведа Ивана Шихатова)[56] В 2010-х гг. памятник переместили в музей им. Врубеля.
2.В 1956 году демонтировали памятник Ленину на площади Пушкина (ныне площадь Ленина или «Ленинская Горка») возле речного училища (ныне здание училища снесли)[57]. На следующий год на том же самом месте возвели новый памятник Ильичу — более величественный, который и стоит по сей день.
3.В 1959 году демонтировали памятник Ленину на Привокзальной площади, возле трамвайного кольца[58], и установили новый памятник, примерно в том же месте, который стоит по сей день.
4.В 1961 году демонтировали памятник Ленина у Дворца культуры моторостроительного завода имени Петра Ионовича Баранова[59]. Есть информация, что этот памятник ещё в 1953 году был перенесён в пос. Крутая Горка Омской области.[60]. На том же постаменте был установлен новый памятник Ленину (бюст)[61].
В начале 1960-х гг. снесли парные памятники Ленину и Сталину:
5. Сквер им. Первого Мая возле Управления МВД по Омской области, улица Тарская[62],
6. Сквер Молотовского, с 1957 г. — Октябрьского райкома КПСС, улица 9-ая Линия[63][64],
7. Сквер Машиностроительного завода[65],
8. Территория Агрегатного завода им. В. В. Куйбышева, улица Герцена.
В советское время (примерно в 1960-80-е гг.) были демонтированы 13 памятников Ленину:
9. Городской сад пионеров[66],
10. Сад им. Лобкова. Установлен в 1937 году[67],
11. Сквер Дома Офицеров, бюст Ленину,
12. Школа № 6 Первомайского района. Установлен в 1937 году[53],
13. Двор школы № 37 (ныне станция юных техников), улица Колущинского (ныне улица Учебная).[68] Установлен в 1952 году[69],
14. Областной стадион (ныне стадион «Динамо»), улица Интернациональная. Установлен во второй половине 1930-х гг.[70],
15. Территория Омской школы среднего командного состава милиции и уголовного розыска (с 1965 г. — Омская высшая школа милиции), Иртышская набережная[71],
16. Территория ПТУ № 23, улица Избышева, бюст Ленину. На этом месте установлена оригинальная парная скульптура «Ленин с братом»[72],
17. Территория ПТУ № 23, улица Избышева. Памятник молодому Владимиру Ульянову с братом Александром. Установлен в 1967 году[73],
18. Территория Омского Танко-технического училища[68],
19. Территория Омского высшего командного училища им. М. В. Фрунзе, улица Ленина. Памятник Ленину в полный рост[74],
20. Территория Омского высшего командного училища им. М. В. Фрунзе, улица Ленина. Бюст Ленину[68],
21. Территория Маслосырбазы, улица 11-ая Восточная[75].
В 1990-е гг. были демонтированы четыре памятника Ленину:
22. Омский мясокомбинат, проспект Карла Маркса. Установлен в 1937 году[76],
23. Педагогическое училище № 1, улица Иванова, бюст Ленину,
24. Территория Деревообрабатывающего комбината, проспект Мира. Памятник сохранился и на сегодняшний день находится без постамента возле СТО, на пр. Мира[77],
25. Управление Омского Нефтеперерабатывающего завода, улица Нефтезаводская,
В 2000-е гг. демонтировали семь памятников вождю:
26. Территория комбината стройматериалов объединения «Агропромстрой 1» (ранее 6-ой Кирпичный завод). Установлен в 1972 году[53],
27. Территория пионерского лагеря им. А.Гайдара, поселок Карьер. Установлен в 1957 году[53],
28. Сквер железнодорожного вокзала, улица Леконта (памятник демонтировали в 2005 г. при реконструкции вокзала)[78],
29. Улица Ленина, 7 (Бюст Ленину стоял во дворе старого дома — памятника Деревянного зодчества. Это дом купчихи Кузьминой 1913 года. Некоторое время там располагалась станция скорой помощи. Ныне это музей городского быта. В конце 2006 г. бюст вождю исчез)[79]. Вероятно этот бюст в советское время стоял в другом месте (место не установлено), в 1990-х гг. был демонтирован, а после демонтажа вновь поставлен на новом месте и новом импровизированном постаменте на ул. Ленина,
30. Улица Пристанционная (поселок Амурский), бюст демонтировали в 2006 году[80], позже перенесли на ул.4-ую Челюскинцев, на территорию СТО. Демонтировали в мае 2009 года в связи с постройкой автопарка. Ныне сохранился без постамента на территории бывшего автопарка «Нахимов».[81]
31. Сквер Омского Транспортного института (ныне Университет путей сообщения), проспект Карла Маркса. Установлен в 1939 году (памятник демонтировали в 2000 году во время реконструкции университета и прилегающей территории)[82],
32. Областной комитет КПСС (ныне Законодательное Собрание Омской области), улица Красный путь. Установлен в 1935 году.[83] Памятник демонтирован в июле 2007 года[84], после открытия напротив Успенского кафедрального собора. Областное руководство посчитало несовместимым сосуществование на Соборной площади двух символов — памятника Ленину и собора[85]. В 2011 году памятник после реставрационных работ выставлен в Краеведческом музее на улице Ленина[86],
В 2010-х гг. демонтаж памятников Ленину продолжился:
33.В 2013 году при реконструкции территории Энергоучастка № 3 (Омская дистанция электроснабжения РЖД) на улице Первая Тоннельная демонтировали памятник Ленину. Установлен в 1959 году,
34.Весной 2015 года исчез бюст Ленину на ул.6-ая Путевая, 205, на территории частного предприятия ООО Омскторгсервис (бюст располагался на крыше пристройки)[87]. Предположительно бюст Ленину в советское время был расположен в другом месте и перенесен в 2007—2008 гг. на новое место по частной инициативе.
Памятники Ленину в помещениях: 1. Памятник Ленину (в полный рост) в средней школе № 13[88], демонтирован. 2. Памятник (бюст) Ленину в омском железнодорожном вокзале, демонтирован в советское время. 3. Памятник (бюст) Ленину в Омском политехническом институте[89], демонтирован. 4. Памятник (бюст) Ленину в Омском Аграрном техникуме на ул. Партизанская, сохранился.
Всего в разное время (с 1924 по 1972 г.) в Омске были установлены 49 памятников Ленину. Больше всего памятники вождю устанавливались в 1950-х гг. Последний памятник Ленину в Омске был установлен в 1972 году на территории «Омскагропромстроя — 1».
Более ста двадцати памятников было установлено в городах и селах Омской области. Во многих районных центрах, за исключением Марьяновки, Азово и Крутинки, были установлены памятники Ленину (как правило памятники Ленину устанавливали перед местным райкомом партии). Большинство памятников сохранилось по сей день. В Омской области были демонтированы (или разрушены стихийными бедствиями: во время урагана в Южном и пожара в Алаботе) памятники в райцентрах: Полтавка у центральной усадьбы колхоза (демонтирован скорее всего в 2009 году, как сам памятник, так и постамент разрушены), Черлак (демонтированы два памятника, скорее всего в 1990-х гг., возле училища № 26 остался постамент), Любинский на ул. Буркенина (бюст Ленину)(демонтирован в 2010 г., очевидно из-за своего ветхого состояния, ныне остался постамент), Оконешниково на ул. Пролетарская у правления совхоза (бюст, демонтирован в 2000-х гг., сохранился постамент), селах: Оглухино (памятник Ленину стоял перед местным Домом культуры), Южное (памятник Ленину стоял в центре села, ныне остался лишь постамент. Памятник был разрушен стихией в 2002 году, во время урагана снесло крышу местного сельсовета. Крыша разрушила стоявший перед сельсоветом памятник Ленину), Алабота (памятник Ленину пострадал в 2000-х гг. во время пожара Дома культуры и был демонтирован), Камышловское (демонтирован скорее всего в 1990-х гг., от памятника не осталось следа), Чернолучинский на территории пионерского лагеря «Олимп» (сам детский легарь был заброшен в 2000- х гг., в 2000-х гг. памятник стоял в полуразрушенном виде: у Ленина откололась кисть правой руки, памятник демонтировали в 2010-11 гг., остался лишь постамент), Иртыш возле училища № 47 (в 1990-х гг. здание училища разобрали, ныне не осталось и следа как от самого училища, так и от памятника Ленину).
На сегодняшний день существуют 100 памятников Ленину в Омской области (точное количество не известно). 11 памятников Ленину демонтированы.
- Азовский немецкий национальный район: Два памятника:
- село Александровка: памятник Ленину возле местного клуба[90],
- село Цветнополье: памятник Ленину на улице Кирова[91].
- Большереченский район: Один памятник:
- районный центр село Большеречье: памятник Ленину в центре села[92].
- Большеуковский район: Два памятника:
- районный центр село Большие Уки: памятник Ленину возле Дома культуры[93],
- село Фирстово.
- Горьковский район: Один памятник:
- районный центр село Горьковское: памятник Ленину на улице Красный Путь[94].
- Знаменский район: Два памятника:
- районный центр село Знаменское: памятник Ленину в центре села возле районной администрации[95],
- село Шухово: памятник Ленину на улице Ленина[96].
- Исилькульский район: Пять памятников:
- районный центр город Исилькуль: памятник Ленину в центре города (ранее называлась площадью Советов, ныне такое название не в ходу) перед районной администрацией[97],
- пос. Боевой: памятник Ленину на улице Ленина возле администрации сельского поселения[98],
- пос. Лесной: памятник Ленину на улице Ленина[99],
- село Солнцевка: памятник Ленину на улице Центральная[100],
- село Украинка.
- Калачинский район: Четыре памятника в районном центре городе Калачинск. Памятники Ленину:
- на площади у Дома Советов[101],
- на ул. Заводская (бюст)[102],
- на улице Железнодорожная возле здания Калачинской дистанции пути[103],
- на территории училища № 41 (два памятника Ленину и Марксу)[104].
- Колосовский район: Два памятника:
- районный центр село Колосовка: памятник Ленину возле районной администрации на улице Ленина[105],
- деревня Бражниково: памятник Ленину возле конторы колхоза (ныне колхоз не существует, здание в полуразрушенном состоянии) на улице Луговая[106].
- Кормиловский район: Два памятника:
- районный центр Кормиловка: памятник Ленину на улице Ленина возле районной администрации[107],
- село Георгиевка: памятник Ленину возле местного Дома культуры[108].
- Крутинский район: Один памятник:
- село Яман: памятник (бюст) Ленину в центре села возле разрушенного здания (возможно местный сельсовет)[109]
Второй памятник Ленину в Крутинском районе, в селе Оглухино возле Дома культуры демонтирован в 1990—2000-х гг.
- Любинский район: Три памятника:
- районный центр поселок Любинский: памятник Ленину на улице 70 лет Октября возле Управления культуры[110],
- пос. Красный Яр: памятник Ленину возле Любинского молочного комбината на улице Съездовская[111],
- село Казанка на улице Ленина возле местного отделения Сбербанка[112].
Два памятника демонтированы: Любинский: памятник Ленину (бюст) на улице Буркенина[113] и учхоз Камышловский (вероятно памятник в полный рост).
- Марьяновский район: Три памятника:
- село Орловка: памятник Ленину в центре села возле средней школы на улице 50 лет Октября[114],
- село Заря Свободы: памятник Ленину возле Заринской средней школы на улице Ленина[115],
- пос. Марьяновский (бюст)[116].
- Москаленский район: Шесть памятников:
- районный центр село Москаленки: памятник Ленину на улице Комсомольская возле Управления культуры[117],
- село Элита: памятник Ленину в сквере возле Дома культуры[118],
- село Ильичевка: памятник Ленину возле клуба (ныне культурно-досуговый центр) на улице Центральная[119],
- деревня Розенталь: памятник Ленину возле Дома культуры[120],
- село Звездино[121],
- село Алексеевка: памятник Ленину в сквере на ул. Центральная[122].
- Муромцевский район: Три памятника:
- районный центр село Муромцево: памятник Ленину в сквере им. Победы в Великой Отечественной войне (ранее стоял возле райкома КПСС)[123],
- село Бергамак: памятник Ленину перед администрацией сельского поселения[124],
- село Артын: памятник в центре села[125].
- Называевский район: Пять памятников: два памятника в районном центре городе Называевск:
- в центре города, в сквере на улице Кирова[126],
- на территории Называевского мясокомбината[127],
- село Лорис-Меликово[128],
- село Покровка,
- село Мангут.
- Нижнеомский район: Один памятник
- в районном центре Нижняя Омка возле районной администрации на улице 30 лет Победы[129].
- Нововаршавский район: Шесть памятников:
- районный центр село Нововаршавка: памятник на центральной площади возле районной администрации[130],
- село Славянка: памятник Ленину на улице Рассохина[131],
- село Заречное,
- село Бобринка: памятник Ленину перед правлением колхоза (ныне ОАО «Путь Ильича»)[132],
- село Победа,
- пос. Черлакский.
- Одесский район: Шесть памятников:
- районный центр село Одесское: памятник Ленину на улице Ленина перед районной администрацией[133],
- сельское поселение Лукьяновка: памятник Ленину перед СПК колхоз «Комсомольский»[134],
- село Буняковка: два памятника памятник Ленину перед училищем № 18[135] и
- памятник (бюст) на территории стадиона[136],
- село Ганновка (бюст)[137],
- село Желанное (бюст)[138].
- Оконешниковский район: Три памятника:
- районный центр село Оконешниково: памятник Ленину в центре села перед Домом культуры на улице Пролетарская[139],
- село Красовка: памятник (бюст) на территории средней школы[140],
- село Маяк.
Четвёртый памятник (бюст) в районе в Оконешниково на улице Пролетарская перед правлением совхоза демонтирован.
- Омский район: Шесть памятников:
- пос. Омский: памятник Ленину на аллее ветеранов войны и труда перед клубом[141],
- пос. Крутая Горка: памятник Ленину в центре поселка[142],
- пос. Речной: памятник Ленину (бюст) перед Домом культуры[143],
- село Усть — Заостровка: памятник Ленину (бюст) на территории училища № 14[144],
- пос. Чернолучье: памятник Ленину на территории сгоревшего Дома отдыха «Чернолучинский» (памятник находится в разрушенном состоянии)[145],
- пос. Новая станица: памятник (бюст) на улице Поморцева[146].
Седьмой памятник в пос. Чернолучинском на территории заброшенного пионерского лагеря «Олимп» ныне демонтирован[147].
- Павлоградский район: Два памятника:
- районный центр село Павлоградка: памятник Ленину в центре села на улице Ленина перед Детской школой искусств[148],
- село Юрьевка: памятник Ленину на территории Юрьевской средней школы[149].
Третий памятник в селе Южное не сохранился (демонтирован).
- Полтавский район: Пять памятников:
- районный центр село Полтавка: памятник Ленину перед Домом культуры «Русь»[150],
- село Еремеевка[151],
- село Красноярка,
- село Красногорка[152],
- село Соловьевка.
Шестой памятник в Полтавке возле правления колхоза в 2009 году демонтирован.
- Русско-Полянский район: Семь памятников: районный центр село Русская Поляна: памятник Ленину перед районной администрацией и Домом культуры на улице Ступникова, село Целинное, село Хлебодаровка, село Сибирское, пос. Добровольск, село Цветочное, село Бологое. Восьмой памятник в Алаботе снесли после пожара клуба.
- Саргатский район: Три памятника: районный центр село Саргатское: два памятника на улице Октябрьская возле Управления культуры и на улице Калинина на территории ПМК № 2 «Агропромстроя-1», село Верблюжье: памятник Ленину в центре села.
- Седельниковский район: Один памятник: районный центр село Седельниково: памятник Ленину на площади перед районной администрацией.
- Таврический район: Три памятника: районный центр поселок Таврическое: два памятника: возле районной администрации и (бюст) на территории училища № 30 в пер. Южный, село Любомировка: памятник Ленину возле местного отделения Сбербанка.
- Тарский район: Три памятника: районный центр город Тара: два памятника: на площади Ленина (до 1994 года называлась площадью Маркса) возле районной администрации, на улице Лихачева перед АТП «Тарское» (ранее АТП № 33), село Вставское (Памятник ранее стоял в Таре, перенесен в село Вставское. Во время переноса у памятника сломались ноги).
- Тевризский район: Один памятник: районный центр село Тевриз: памятник Ленину перед районной администрацией.
- Тюкалинский район: Три памятника: районный центр город Тюкалинск: памятник Ленину перед районной администрацией, село Кабырдак, село Атрачи.
- Усть-Ишимский район: Один памятник: районный центр село Усть-Ишим.
- Черлакский район: Шесть памятников: районный центр пос. Черлак: памятник Ленину перед Домом культуры, село Соляное: два памятника: на улице 50 лет Октября возле Дома культуры и (бюст) перед ООО «Соляное» на улице Школьная, село Иртыш: памятник Ленину в сквере центральной конторы совхоза, село Красный Октябрь: памятник Ленину в центре села, село Татарка. Три памятника демонтированы: в Черлаке возле ПМК № 349, на территории СПТУ № 26 и в Иртыше на территории СПТУ № 47 (само училище перестало существовать).
- Шербакульский район: Два памятника: районный центр село Шербакуль: памятник (бюст) Ленину в сквере ЦРБ, село Борисовское: памятник Ленину в центре села возле Борисовской средней школы. В 2000 году памятник Ленину (в полный рост) в Шербакуле был разрушен и позднее на месте прежнего памятника, по инициативе местных коммунистов, установлен бюст Ленину[153]
Оренбургская область
- Оренбург
- Абдулино: в сквере.
- Бузулук: в городе установлены два памятника — первый и самый большой установлен на центральной площади города рядом со зданием городской и районной администрации, второй — в сквере имени Ленина напротив фонтана.
- Сакмара: в центре сквера около районного кинотеатра «Родина» (демонтирован в 1970-е гг).
Орловская область
- Орёл: на площади Ленина у Дома Советов (ныне здание областной администрации).
- Ливны: на площади Ленина у входа на Центральный стадион имени Ленина.
Пензенская область
- Пенза[154]:
- площади Ленина около здания Правительства Пензенской области, между улицами Московская и Кирова.
- на территории Пензенского государственного университета.
- у здания планетария
- у завода «ВЭМ», улица Гагарина. Скульптор: С. Д. Меркуров.
- у завода Пензхиммаш, улица Титова.
- у завода Пензадизельмаш, улица Калинина
- бюст в здании вокзала Пенза-1
- у входа в ПКиО «Олимпийский», улица Гагарина
- Белинский: возле библиотеки им. Белинского. Скульптор: С. Д. Меркуров.
- Заречный: на проспекте 30-летия Победы[155].
- Никольск: возле проходной завода «Красный гигант». Один из ранних памятников В. И. Ленину (1926 год).
Пермский край
- Пермь: Памятник Владимиру Ильичу Ленину в Перми был открыт 4 октября 1954 года в Ленинском районе города Перми, в центре Комсомольского сквера перед зданием Пермского академического театра оперы и балета. Второй памятник с 1960-х годов находился на бульваре Комсомольского проспекта в районе кинотеатра «Октябрь», но в конце 1970-х годов был без объяснения причин демонтирован (редкий случай демонтажа памятника Ленину при Советской власти).
- Березники: на площади Ленина (около ДК имени Ленина).
- Кунгур: на привокзальной площади. Примечателен необычной жёлтой раскраской.
- Краснокамск: три памятника — около РДК (бывш. ДК им. Ленина), на улице Чапаева, на проспекте Мира.
Приморский край
- Владивосток: на привокзальной площади.
- Арсеньев: Ленин сидит справа от входа в здание городской администрации, слева от входа в здание сидит Карл Маркс.
- Артём: на площади Ленина (в 2012 г. перенесён ближе к дворцу культуры).
- Дальнереченск: при входе в Приморский ДОК.
- Кавалерово: перед ДК им. В. К. Арсеньева.
- Лесозаводск: на вокзале станции Ружино.
- Находка: напротив городской администрации, напротив ДКМ (Площадь Партизан).
- Ольга: на площади, рядом с храмом Святой Ольги.
- Станция Угольная: на здании вокзала.
- Уссурийск:
- на вокзальной площади;
- на территории детско-юношеской спортивной школы (бывший детский сектор ДК им. Чумака), проспект Блюхера, 17;
- на территории УВВАКУ.
- Мария Александровна и Володя Ульяновы, рядом со зданием Уссурийского цирка;
- на ул. Ленина (перекрёсток с ул. Лазо), у здания администрации швейной фабрики «Работница» (демонтирован в 1990-е гг.);
- на ул. Чичерина возле Уссурийского педагогического института (демонтирован при строительстве нового учебного корпуса).
- у средней школы № 130 на просп. Блюхера стоял памятник «Ленин и дети» (демонтирован в 1990-х годах на реконструкцию и не восстановлен).
Псковская область
- Псков:
- на площади Ленина (1960, скульптор А. А. Арапов, архитектор П. С. Бутенко);
- у Дома Советов со стороны ул. Некрасова (1945, скульптор М. Г. Манизер).
- Бежаницы: на центральной площади посёлка.
- Великие Луки: на Вокзальной площади.
- Гдов: перед зданием Администрации Гдовского района.
- Дно: Ленин, сидящий в кресле, памятник в городском парке.
- Красногородск: на центральной площади.
- Локня: перед зданием районной администрации.
- Новоржев: перед зданием районной администрации.
- Новосокольники: возле Дома культуры имени Воровского.
- Опочка: на ул. Коммунальная.
- Остров: в парке Победы.
- Печоры: в центре Городского парка.
- Порхов: в Городском парке.
- Пустошка: перед зданием районного суда.
- Пушкинские Горы: перед гостиницей «Дружба».
- Пыталово: перед зданием администрации.
- Себеж: на площади Ленина.
- Струги Красные: на улице П. Виноградова.
- Усвяты: в сквере.
Ростовская область
- Ростов-на-Дону:
- перед входом в центральный парк города — парк имени Горького. Бронза, высота 9 метров, скульптор — Г. В. Нерода;
- на площади Ленина. Бронза, 12,5 метров, скульптор — И. Д. Бродский;
- на пересечении пер. Гвардейского и ул. Лермонтовской.
- Каменск-Шахтинский:
- на площади Труда (1982, скульптор Л. Кербель). Копия памятника на Калужской площади в Москве, часть «серии» из 12-ти копий, установленных в разных городах СССР[156];
- на пересечении главной улицы города, проспекта Карла Маркса, и улицы Ленина, установленный до войны;
- в парке им. Маяковского, у одноименного ДК;
- в поселке Заводской перед ДК Машиностроителей.
- Таганрог: в городе три памятника — на Октябрьской площади, перед зданием мэрии, на ул. Петровской и на территории авиационного завода.
- Шахты: установлен в центре города (ул. Советская, напротив Шахтинского института (филиала) ЮРГТУ НПИ им. М. И. Платова, а также в п. Майский на площади рядом с Дворцом культуры.
Рязанская область
- Рязань: главный памятник стоит на одноименной площади, в створе Первомайского проспекта. В 1993 г. памятник был демонтирован и заменён жестяной фигурой «символа города», но после избрания губернатором коммуниста Любимова памятник был восстановлен. Второй памятник стоит в парке железнодорожников вблизи от площади Победы. Этот не сносился. Третий памятник находится на улице Семинарской, перед проходной Приборного завода. Ещё один памятник, перед заводом «Рязцветмет», был взорван неизвестными 15 ноября 2008 года. В посёлке Солотча на площади Монастырской также установлен памятник Ленину.
Самарская область
- Самара:
- памятник расположен в центре площади Революции, напротив «Самарского областного Суда», в котором Ленин работал адвокатом. Использует постамент разрушенного памятника Александру II.
- памятник около заводоуправления завода «Металлург» («Самарский металлургический завод»).
- бюст Ленину у центрального входа в гостиницу «Октябрьская» (в районе центрального автовокзала)
- Тольятти:
- в центральном парке города
- на территории завода «ТольяттиКаучук»
- на территории бывшего Всесоюзного пионерского лагеря «Алые паруса», перед зданием столовой. Памятник выполнен из бронзы.
- Сызрань: памятник расположен на центральной улице Советская, перед зданием городской администрации города Сызрань.
Саратовская область
- Саратов: памятник Ленину расположен на Театральной площади. Скульптор А. П. Кибальников,архитектор Ю. И. Менякин. Есть также памятники: на площади Ленина (3-я Дачная), возле завода «Корпус», на территории 3-й Горбольницы, на площади Орджоникидзе (около Дома культуры Саратовского авиационного завода).
- Энгельс: памятник Ленину расположен на площади Ленина напротив парка аттракционов
- Балаково: в городе 2 памятника
- с. Новорепное, Ершовского района: памятник расположен на центральной площади.
Сахалинская область
- Южно-Сахалинск: второй по величине в России памятник Ленину на одноимённой площади.
Свердловская область
- Екатеринбург: Главный памятник В. И. Ленину располагается на Площади 1905 года, у здания мэрии города. Второстепенные памятники Ленину располагаются у проходной Свердловского инструментального завода на ул. Фрунзе, у завода «Эма» на ВИЗ-бульваре и в Сосновом бору на ул. Рощинская.
- Краснотурьинск: памятник Ленину установлен напротив здания городской администрации в центре города.
- Лесной: памятник Ленину установлен напротив ДК на улице Ленина.
- Первоуральск: памятник Ленину на площади Победы.
- Серов: памятник установлен по улице Ленина, напротив здания администрации.
- Новая Ляля: памятник установлен на центральной площади города, рядом со стадионом.
- Сухой Лог: памятник установлен на центральной площади города.
- Ревда: Памятник установлен на центральной площади города, ул. М.Горького
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Екатеринбург
Северная Осетия
Сохранившиеся памятники:
- Владикавказ:
- на площади Ленина перед зданием Русского драматического театра (1957, скульптор З. И. Азгур, архитектор Г. А. Захаров). В 1993 году дважды взорван[157], впоследствии восстановлен.
- рядом со головным зданием СОГУ
- статуя у водной станции
- бронзовая статуя перед зданием Детской клинической больницы
- статуя у главного корпуса завода «Электроцинк»
- бюст на территории завода «Ариана»
- статуя перед зданием общевойскового училища
- бюст на территории СКГМИ
- статуя[158]
- Алагир:
- бронзовая статуя рядом со кинотеатром «Комсомолец» (1957 г.)
- статуя неподалеку от санатория «Тамиск»
- Беслан
- Дигора
- Моздок
- Мизур
- Даргавс
- Чикола
- Майрамадаг
- Верхний Згид
- Нижний Зарамаг
- Октябрьское
- Весёлое (бюст)
- Куртатинское ущелье, установлен 24 января 1924 года, считается самым первым памятником Ленину в мире
Смоленская область
- Смоленск — три памятника Ленину — на площади Ленина, на пересечении улицы Кирова и проспекта Гагарина и на территории воинской части на улице Нарвской.
Ставропольский край
- Ставрополь Памятник Ленину главный элемент который украшает площадь Ленина, центр города.
Татарстан
- Казань:
- Памятник Ленину стоял в 1930-х—1951 гг. на площади 1 Мая и затем в бывшем сквере Театральной (ныне Свободы) площади
- Новый памятник Ленину с трибунами установлен в 1954 г. на бывшей тогда главной площади Свободы
- Памятник молодому Владимиру Ульянову (подобный московскому) установлен в 1954 г. в Университетском сквере на Кремлёвской улице.
- Также памятник Ленину стоит в парке «Крылья Советов» в Соцгороде.
- Малый памятник Ленину стоит на улице Копылова 13, к 1.
- Альметьевск: памятник установлен в центре городе на площади Ленина.
- Бугульма: памятник на центральной площади.
- Елабуга:
- памятник на пересечении улиц Казанская и Гассара
- бюст на улице Казанская, 50
- Зеленодольск:
- памятник на центральной площади
- памятник на пересечении улиц Мира и Гоголя
- Лениногорск: памятник на центральной площади
- Мамадыш: памятник находится в центре города.
- Менделеевск: памятник на центральной площади
- Набережные Челны: памятник на Элеваторной горе
- Чистополь: памятник на центральной площади.[159]
Тверская область
- Тверь: Памятник Ленину во дворе Пролетарки (похищен), в сквере напротив Химико-технологического корпуса Технического университета и на площади Ленина.
- Кимры: памятник установлен в центре города.
- Ржев: памятник на Советской площади, памятник на привокзальной площади вокзала «Ржев-Белорусский».
- Спирово: памятник установлен в центре посёлка.
- Калашниково: В сквере рядом с дворцом культуры
Томская область
- Томск: два памятника: на площади Ленина и рядом с проходной ГРЭС-2.
- Моряковский Затон: памятник рядом с автовокзалом.
- Северск: один из самых больших в Сибири памятников Ленину на одноимённой площади.
Тульская область
- Тула:
- на площади Ленина перед зданием областного правительства, напротив Спасо-Преображенского собора, рядом с одноимённым проспектом;
- на территории Тульского артиллерийского института, до 1983 находился на площади Восстания, и был «главным Лениным Тулы»;
- на территории Тульского машиностроительного завода им. Рябикова, находится на площади Славы, до 2009 года на этом месте стоял памятник Левше;
- за зданием бывшего ДК Комбайностроителей;
- при въезде на Косую гору;
- перед зданием ДК Косогорского металлургического завода;
- перед зданием ДК Скуратовского микрорайона.
- Богородицк: на центральной площади города.
- Ефремов: два памятника — в сквере у городской администрации и в сквере у здания полиции.
- Новомосковск: три памятника — на пересечении улиц Комсомольской и Московской, в Парке культуры и отдыха, в Сокольниках на площади возле Дома Культуры.
- Узловая: на площади Ленина
- Ясная Поляна: на территории яснополянской школы. На месте нынешнего памятника Ленину, до 1954 года стоял памятник И. В. Сталину, который был полностью демонтирован, а на его место был перенесён рядом стоящий памятник В. И. Ленину, который стоит там до настоящих дней.
Тюменская область
- Тюмень: на площади у Правительства Тюменской области.
Удмуртия
- Воткинск: памятник В. И. Ленину напротив Благовещенского собора.
- Глазов: два памятника Ленину: напротив дома культуры «Россия» и около здания железнодорожного вокзала.
- Ижевск: Памятник В. И. Ленину установлен в 1958 году у здания Национальной библиотеки Удмуртской Республики. Работа скульптора П. П. Яцыно, архитектор Л. Н. Кулага. Бронза, гранит.
Ульяновская область
- Ульяновск:
- монументальный памятник Ленину находится в сердце города Ульяновска, на Венце, стариннейшем месте города, недалеко находится Музей-мемориал В. И. Ленина, построенный в честь 100-летия со Дня рождения В. И. Ленина. Памятник установлен напротив здания администрации Ульяновской области, площадь Ленина, д. 1. Памятник был открыт 22 апреля 1940 года, скульптор Манизер Матвей Генрихович, архитектор В. А. Витман. Высота скульптуры 6 м, всего памятника — 14,5 м. Вариант этой скульптуры на Брюссельской международной выставке в 1958 году получил высшую награду.
- Димитровград: один памятник установлен на главной площади города — площади Советов, другой (в виде головы) — на территории НКЦ им. Славского.
- Pamiatnik Lenin Ulianovsk.jpg
Ульяновск
Хабаровский край
- Хабаровск: в городе девять памятников Ленину:
- на площади Ленина;
- на стадионе им. Ленина (Ленин и красноармеец);
- у дома культуры Хабаровского нефтеперерабатывающего завода, ул. Орджоникидзе («танцующий Ленин»);
- у здания ремонтно-эксплуатационной базы флота (ул. Ремесленная).
- в посёлке завода им. Горького (Железнодорожный район, сквер у перекрёстка ул. Жуковского и Горького).
- «Ульянов-гимназист» — в постсоветское время экспонат Хабаровского краевого музея имени Н. И. Гродекова.
- на стадионе им. Ленина, демонтирован в 2000-е гг. из-за ветхости.
- стоял на постаменте разрушенного памятника Муравьёву-Амурскому, в 1992 году статуя Ленина демонтирована, памятник графу Николаю Николаевичу Муравьёву-Амурскому восстановлен.
- в заброшенном парке недалеко от дома культуры ТЭЦ-1
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Хабаровск
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Хабаровск, памятник на берегу Амура, демонтирован. Фото 1981 г.
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Хабаровск
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Хабаровск, Ленин и красноармеец
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Хабаровск, Ульянов-гимназист и девушка с веслом
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Хабаровск, Ленин держит в правой руке скомканную тряпку, вероятно знамя
Ханты-Мансийский автономный округ — Югра
- Нижневартовск: бюст перед зданием первого городского отделения полиции.
Челябинская область
- Челябинск:
- Озёрск
- памятник на Площади Ленина
- памятник при входе в Центральный парк культуры и отдыха
Чечня
- Грозный:
- на площади Ленина (ныне — площадь Абубукара Кадырова). Открыт в 1950-х годах. Разрушен 8 июня 1991 года, постамент демонтирован в 2008 году.
- в парке Дома Культуры имени Владимира Ленина (разрушен в 1991 году);
- памятник Ленину и Сталину в Комсомольском сквере (демонтирован в 1960-х годах);
- рядом с заводом «Промавтоматика» (ныне — здания торгово-развлекательного комплекса «Грозный-сити»). Изначально был установлен в нынешнем парке Нефтяников, на новое место перенесён в конце 1950-х годов. Разрушен в начале 1990-х годов;
- бюст Ленину (демонтирован).
- Гудермесский район: в Гудермесе на площади Ленина (ныне — площадь Ахмата Кадырова). Разрушен в 1991 году. Сохранился постамент.
- Шелковской район:
- в станице Новощедринской. Разрушен в 1991 году. Сохранился постамент.
- в станице Старогладовской на улице Ворошилова. Разрушен в 1991 году. Сохранился постамент.
Республика Чувашия
- Чебоксары:
- на Площади Республики (бывш. Пл. Ленина),
- на Социалистической улице (Пл. Победы)
- на улице Текстильщиков, в сквере у ХБК
- Канаш: на площади Ленина
- Кугеси: на улице Шоссейная (у администрации Чебоксарского района)
- Мариинский Посад:
- в Детском парке на улице Бондарева
- на улице Андрияна Николаева возле гимназии № 1
- на улице Андрияна Николаева возле Мариинско-Посадского филиала ПГТУ
- Порецкое: на улице Ленина
- Ядрин: на улице 30 лет Победы
Чукотский автономный округ
Якутия
- Хандыга перед зданием городской администрации.
- Алдан: перед зданием городской администрации.
.
Ярославская область
- Ярославль: два памятника. Один на Красной площади, установлен в 1939 году, гранит, скульптора В. В. Козлова и архитектора Капачинского — точная копия того, что стоит перед колыбелью революции, Смольным дворцом в Петербурге, но только в два раза больше, второй на перекрестке проспекта Ленина и улицы Советской (Ленин сидит с книгой), установлен в 1958 году, скульптор М. Ф. Листопад, архитектор В. Ф. Маров. Невысокая бронзовая скульптура на постаменте из серого гранита.
- Мышкин: на перекрёстке улиц Ленина (Ярославской) и Угличской.
- Переславль-Залесский:
Бронзовый памятник В. И. Ленину покрытый чёрной краской установлен 7 ноября 1929 года. Скульптор Бориса Данилович Королёв. На постаменте табличка: «От рабочих и крестьян Переславского района. 7 ноября 1929». Ещё один памятник Ленину можно найти на Комсомольской площади.
- Рыбинск: памятник во дворце культуры «Переборы», памятник у Рыбинского Завода Приборостроителей, памятник у завода «Рыбинсккабель», памятник в центре города у входа в Рыбинский музей-заповедник.
Республики бывшего СССР
Азербайджан
- Баку: Памятник Ленину был установлен в 1955 году на одноимённой площади (ныне пл. Свободы), на фасаде Дома Советов (бронза, гранит, скульптор Д. М. Карягды)[161]. Памятник был демонтирован в 1991 году и заменён государственным флагом.
Армения
Белоруссия
- Минск:
- площадь Независимости, 1933 год (скульптор — М. Г. Манизер)
- Волгоградская улица, 1957 год
- улица Короткевича, 1952 год
- улица Ленина, 1936 год
- улица Свердлова
- автодорога на Москву, 8-й километр
- автодорога на Москву, 8-й километр (второй памятник)
- автодорога на Москву, 9-й километр, военная академия
- Брестская область:
- Брест, площадь Ленина, 1958 (скульптор М. Ласточкин, архитектор Г. Заборский)
- Барановичи, площадь Ленина, 1960
- Береза, центральная площадь
- Высокое
- Давид-Городок, парк на ул. Советская
- Дрогичин, площадь Ленина
- Жабинка
- Каменец, Брестская улица, 1960
- Каменец, Центральный сквер, 1956
- Крошин, 1970
- Пружаны, 1992 год
- Ружаны
- Столин, площадь Ленина
- Телеханы, Ивацевичский район
- Витебская область
- Витебск, 20 октября 1956 (скульпторы Г. Арапов и М. Алексеенко, архитектор П. Юрченко)
- Витебск, завод имени КИМ, 1960 (Леа Новоженец)
- Орша, радиозавод, 1960 (Леа Новоженец)
- Орша, льнокомбинат
- Полоцк, привокзальный сквер
- Лепель, центральная площадь
- Заслоново, Лепельский район, Дом офицеров воинской части № 71327
- Слободка, колхоз имени Ленина (стела)
- Удела, 1977
- Гомельская область
- Гомель, площадь Ленина, 1958, (скульптор Ш. Микатадзе, архитектор И. Спирин)
- Гомель, Советская улица, завод «Электроаппаратура», 1978
- Гомель, химзавод, 1969
- Гомель, улица Ильича, 1954
- Гомель, улица Барыкина, завод санитарно-технического оборудования, 1953
- Жлобин, Привокзальная площадь, 1949
- Мозырь
- Наровля, площадь Ленина, 1983
- Светлогорск, территория детского сада (скульптура Володи Ульянова)
- Гомель, проспект Ленина, территория детского сада
- Гродненская область
- Гродно, разрушен в годы Великой Отечественной войны
- Гродно, площадь Ленина, 1987 (скульптор З. И. Азгур, архитектор В. Аладов)
- Козловщина, улица Ленина
- Лида, площадь Ленина, 1958
- Новогрудок, площадь Ленина, 1946
- Мосты, площадь Ленина
- Слоним, Первомайская улица, 1950
- Слоним, на выезде из города
- Сморгонь, площадь Ленина, 1972
- Щорсы, 1945
- Щучин, площадь Свободы, 1980
- Волковыск, площадь Ленина
- Могилёвская область
- Могилёв, 1957 (скульптор П. В. Сабсай, архитектор В. Волчек)
- Бобруйск
- Глуск, памятник, разрушен оккупационными властями в 1941 году
- Глуск, бюст, установлен в 1972 году около ПМК-249. Демонтирован ориентировочно в 2009 году.
- Глуск, первоначально установлен в парке, в 1975 году перенесён к зданию райисполкома, разрушен 1 марта 2004 года
- Чаусы
- Шклов
- Минская область
- Борисов, Центральная площадь, 1986
- Вилейка, площадь Ленина, 1958
- Вилейка, Первомайская улица, 1970
- Заславль, 1924 (демонтирован для сохранения в 1941 году, восстановлен в 1947 году)
- Копыль
- Молодечно, площадь Ленина, 1958
- Молодечно, 2-й памятник
- Мядель, площадь Ленина
- Несвиж, 1957
- Руденск, 1947
- Солигорск, 1980
- Логойск, Советская улица
- кп Нарочь, санаторий «Нарочанский берег», 1964
- Жодино, дом культуры
- Смолевичи,Советская улица
Грузия
- Тбилиси:
- на центральной площади (тогда Ленина, ныне Свободы) (снесён);
- на улице Ленина (ныне М. Костава) (снесён);
- на Земо-Авчальской ГЭС, (снесён)
- Сухум: разрушен в августе 1992 года грузинскими войсками
- Гудаута: пострадал (без кисти левой руки)
Казахстан
- Алма-Ата: перенесён с пл. Ленина (нынешняя пл. Астана) в сквер за кинотеатром Сары-Арка в 4-м микрорайоне.
- Алма-Ата: в парке на пр. Сейфуллина угол ул. Шолохова
- Семей
- Усть-Каменогорск: снесён в 2010 году при установке памятника Абаю. Перенесен в парк где стоят другие советские памятники
- Караганда:
- Астана перенесен со старой площади в район горкомхоза
- Экибастуз: расположен перед ДК «Акку-Клуб», ул. Строительной 21
- Шымкент перенесен с пл. Аль-Фараби в парк металлургов
- Актобе: находится за областной филармонией (перенесён в 1997 году)
- Павлодар: в парке имени Ленина, а также в сквере школы-лицея № 8 (последний был перенесен с центральной площади)
- Актау: в парке 1 микрорайона (перенесен с центральной площади города)
- Атырау: памятник В. И. Ленину, возвышающийся над берегом Каспийского моря, был одним из последних монументальных дорогостоящих памятников вождю, сооруженных в советском Казахстане[165]
- Костанай: перенес с центральной площади в Парк победы.
- Талдыкорган: Перенесен на окраину города.
- Петропавловск: парк культуры и отдыха
- Байконур
- Кокшетау: в центральном парке, возле ночного клуба «Ангар» и возле университета имени Ш.Уалиханова.
- Чаган
- Шелек: Западно Казахстанская область
- Жезказган: демонтирован
- Темиртау:
- Балхаш: в городском парке. Согласно программе, включающей реконструкцию парка, памятник планируется демонтировать.
- Рудный : перенесен с центральной площади на улицу И. Франко.
Киргизия
- Бишкек (скульптор З. И. Азгур, архитектор Г. А. Захаров)
- Ош [www.kyrgyzstan.russian-club.net/osh.html]
- село Александровка. Чуйская обл.
- Кара-Балта
- село Новониколаевка. Чуйская обл.
- село Сокулук. Чуйская обл.
- село Александровка Кара-Бууринский район.
Латвия
В 1947—1957 гг. около двух десятков типовых бетонных скульптур Ленина (и Сталина), тиражированных российскими (большинство — копии скульптуры С. Меркурова) и украинскими (авторов определить пока не удалось) заводами, было установлено на территориях рижских заводов и фабрик, а также на площадях и в скверах многих латвийских городов. В 1970—1987 гг. латышские скульпторы удачно лоббировали замену бетонных изваяний на уникальные произведения искусства в граните и бронзе. Таким образом на многие годы художники гарантировали себе доступ к дорогостоящим контрактам, а латышская школа монументальной скульптуры успешно развивалась в рамках пластической ленинианы.[166]
- Адажи: 1966 г., бетонный бюст работы А. Терпиловского.
- Айзпуте: 30 апреля 1959 г., бетон, В. Мицкевич и Ю. Котяхов-Баярс. Подарен шведскому предпринимателю в Виттшё.
- Алуксне: апрель 1970, бронзовая голова высотой 3,5 м, Г. Грундберга. Демонтирован, экспонируется на территории бывшей ракетной базы в Зелтини.
- Балвы: 7 ноября 1973 г., гранит, высота 6 м, Я. Мауриньш; демонтирован 25 августа 1991 г. и находится на частной территории.
- Балдоне: 20 июля 1958 г., бетон, В. Мицкевич и Ю. Котяхов-Баярс.
- Балдоне: 1985 г., Звара, Грундберга, медь. Копия скульптуры была установлена в г. Неман.
- Бауска: 21 июля 1983 г., гранит, высота 4,25 м, О. Силиньш. Демонтирован, находится в пос. Иванде Кулдигского р-на.
- Броцены: 4 декабря 1958 г., бетон.
- Валка: 5 ноября 1975 г., гранит, О. Силиньш, А. Войтканс. Демонтирован 23 августа 1991 года, голова хранится в Краеведческом музее.
- Валмиера: 6 ноября 1951 года, первый Ленин, сработанный латышским скульптором Янисом Зариньшем в бетоне.
- Валмиера: 1983 г., Я. Зариньш, медь.
- Варакляны: 3 ноября 1957 г., бетон, Албергс, Л. В. Буковский.
- Варакляны: 5 ноября 1983 г., О. Силиньш.
- Вентспилс: 4 ноября 1975 г, бронза, фигура высотой 6,5 м на обелиске высотой 13,5 м, Я. Зариньш. Демонтирован 25 августа 1991 г., хранится на территории городского коммунального предприятия.
- Виляны: 9 мая 1957 г., бетон, копия скульптуры, установленной на з-де Метеор.
- Гулбене: апрель 1970, бронза, автор Я. Зариньш, демонтирован 22 августа 1991 г.
- Даугавпилс, 1965?, бюст, бетон, А. Курочкин?
- Даугавпилс (Стропы), школа-интернат, «Володя Ульянов», полуфигура.
- Даугавпилс, з-д мотовелоцепей: 1 мая 1969 г., бюст работы некоего тбилисского автора.
- Даугавпилс: Памятник был установлен на центральной площади 19 апреля 1970 года. Скульптор — А. Н. Черницкий, архитектор — В. Калныньш. Демонтирован 20 сентября 1991 года.[167][168]
- Добеле: 1961 г.
- Добеле: 22 апреля 1976 г., гранитная голова 0,9×0,7 м, И.Лачгалва-Каминска. Демонтирован, находится в пос. Иванде Кулдигского р-на.
- Екабпилс: 1 мая 1962 г., Рута Свиле, бетон. Демонтирован 18 июля 1969 г.
- Екабпилс: 18 апреля 1970 года, бронза, автор А. Терпиловский, копия лиепайской скульптуры. Демонтирован 27 ноября 1990 г., сейчас хранится на территории предприятия Сельхозтехника.
- Екабпилс: 7 ноября 1976 г., мемориал на кладбище советских воинов с гранитной головой Ленина, Л. В. Буковский.
- Елгава: 26 июля 1974 г., бронза, О. Калейс. Демонтирован, сдан в аренду датскому художнику, находится в пос. Хернинг.
- Казданга: 4 ноября 1977 г., бронзовая голова 1,4 м, Лия Новоженец
- Карсава: 1962, бюст, А. Терпиловский.
- Кестерциемс, пионерлагерь «Альбатрос»: 1976?, бюст, Я. Чайка. Вероятно, был установлен в помещении.
- Кулдига: 5 ноября 1980 г., гранит, Л. В. Буковский. Демонтирован 23 августа 1990 г., находится в пос. Иванде Кулдигского р-на.
- Колхоз «Ленинское знамя», Екабпилсский район: 1970 г., гранитный бюст, О. Калейс. Демонтирован в августе 1991 г., переплавлен.
- Лиепая: 24 апреля 1970 года, бронза, автор А. Терпиловский, демонтирован 23 августа 1991 года, расплавлен на колокольчики.
- Лимбажи: 7 ноября 1973 г., бюст, медь, 5 м, В. В. Рапикис. Демонтирован, украден.
- Лудза: 5 ноября 1981 г., гранит, высота 5,7 м, Алина Вейнбаха.
- Мадона: 1 ноября 1977 г., медная полуфигура высотой 5 м на постаменте 7 м, А.Войтканс.
- Плявиняс: 20 июля 1986 г., бюст, медь, Г. Грундберга.
- Прейли: 5 декабря 1960 г., бетон, А. Гайлит и Я. Лукашевич.
- Прейли: 5 ноября 1987 г., бюст, бронза, Дз. Янсоне. Приобретен английским коллекционером изящных искусств.
- Приекуле: 1957 г.
- Приекуле: 20 апреля 1980 г., бюст, гранит, 1 м, Зезостр Кедис.
- Салдус: 6 ноября 1957 г., бетон, Л. Резевская, Л. Новоженец. Демонтирован в августе 1990 г. Находится в пос. Иванде Кулдигского р-на.
- Саулкалнский совхоз-техникум, бюст, А. Бриеде.
- Седа: 7 ноября 1956 г., бетон, А. Гайлит и Я. Лукашевич.
- Смилтене: 2о июля 1957 г., бетон, А. Гайлит и Я. Лукашевич. Демонтирован в августе 1990 г.
- Резекне, з-д молочных консервов: ноябрь 1957 г. (открытие приурочено к пуску первой линии), бетон.
- Резекне, з-д доильных установок, 21 июля 1965 года, гранит, автор Отто Калейс.
- Рига: Памятник был установлен 20 июля 1950 года (скульпторы В. Ингал и В. Боголюбов) возле Рижского Кафедрального собора и здания (современного) Кабинета Министров Латвийской Республики и был демонтирован вместе с постаментом 25 августа 1991 года, сразу после развала СССР. Ныне хранится в повреждённом виде на складе на окраине Риги. Копия памятника в 1951 году была установлена в Ленинграде на Средней Рогатке, а в 1968 г. перенесена в г. Зеленогорск. Ещё одна копия в январе 1957 года установлена у входа на перрон на ленинградском Московском вокзале.
- Рига з-д Метеор: 22 апреля 1957 г., бетон, О. Калейс.
- Рига з-д «Лигнумс»: 23 июня 1957 г., бетон, А. Гайлит и Я. Лукашевич.
- Рига, з-д «Фурниерс» ул. Баускас: ноябрь 1957 г., бетон, копия скульптуры, установленной на з-де «Метеор».
- Рига, Болдерая, ул. Текстильщиков, камвольная ф-ка, 1957 г., бетон, копия скульптуры, установленной на з-де Метеор.
- Рига, з-д ВЭФ: 21 апреля 1970 г., медный бюст, А. Фишера-Сагша.
- Рига, з-д фарфоровых изделий: апрель 1970 г., бронзовый бюст, Каруш Акопян.
- Рига, электромеханический з-д РЭЗ: 21 апреля 1970 г., бронзовый бюст, Л. Новоженец.
- Рига, Высшее военное политическое Краснознаменное училище им. С. Бирюзова: 22 апреля 1983 года.
- Рига: 9? мая 1987 г., кованая медь?, на территории Высшего военного авиационного инженерного училища, скульптор — студент Литовского государственного художественного института рядовой Альвидас Вадапалас.
- Рига: 12-20 сентября 2009 г., прорезиненная материя, воздух, А. Бикше. Перформанс в рамках фестиваля искусств «Белая ночь».
- Рига, санаторий «Межапаркс».
- Руйиена: 6 ноября 1952 г., бетон, Я. Зариньш.
- Руйиена: 1989 г., Я. Зариньш, медный бюст.
- Саулкрасты пионерлагерь им. Г.Титова, бюст, А. Бриеде.
- Сигулда, Научно-опытное хозяйство, бюст, В. В. Рапикис, 1966—1973?. Хранится в Турайдском музее.
- Сигулда: 4 ноября 1978 г., бронзовый бюст, З. Кедис, И. Лукажс. Демонтирован 1990, хранится в музее.
- Седа: 4 ноября 1971, гранитный бюст, П. Залькалне.
- Стучка, Плявиньская ГЭС: 1968 (?), барельеф, В. В. Рапикис.
- Талсы: 1958 г., бюст, Л. Кристовский.
- Цесис: (латыш. Cēsis) Установлен 7-го ноября 1959 года. Скульптор — Kārlis Jansons (1896—1986). Это первая скульптура Ленина, изваянная латышским художником в бронзе. Монумент был демонтирован 17-го октября 1990 года, сейчас экспонируется в городском музее.
- Югла, зверохозяйство: 1955 г., бетон, Албергс, Блумбергс, Гриншпун.
- Юрмала, Дубулты: 22 апреля 1977 г., бронза 10,5 м, Мауриньш.
- Юрмала, Пумпури: 1950-е, бюст, А. Бриеде.
- Яунелгава: 21 апреля 1989 г., бронзовый бюст, Я. Струпулис.
Проекты памятников для городов Виляны, Виляка, Талсы, Тукумс, Салдус, Смилтене, Стучка, Броцены, Илуксте, Субате и Рига (на новой площади Республики), а также для даугавпилсского з-да приводных цепей находились в разной стадии проектирования, но в материале реализованы не были.
Последний рижский Ленин был демонтирован весной 1995 года после сдачи военного объекта в Риге на ул. Хоспиталю (Военный госпиталь) местным властям. Комиссия по охране памятников, осмотревшая произведение искусства 24 марта, рекомендовала демонтировать бюст и передать его Музею оккупации. На некоторых территориях, оставленных в/ч в провинции, бетонные скульптуры простояли до конца века.
Литва
- Вильнюс: Памятник был установлен 20 июля 1952 года в центре главной площади столицы ЛССР — площади Ленина, скульптор Николай Томский. Бронзовая скульптура возвышалась на прямоугольном ступенчатом постаменте из гранита. В советское время на площади проводились праздничные демонстрации, у памятника Ленину организовывались пионерские сборы, вручались комсомольские билеты. В ночь на 23 августа 1991 года памятник демонтирован вместе с постаментом. Ныне стоит в парке Грутас, вместе с другими подобными памятниками советской эпохи;
- Вильнюс: 1967 года, бюст на территории Вильнюсского радиотехнического училища войск ПВО.
- Вильнюс: 20 сентября 1979 года, двухфигурная композиция «Ленин и Капсукас в Поронине»; скульптор Константинас Богданас, версия станковой скульптуры, изваянной в 1957 г.
- Алитус, территория в/ч: 1950-е.
- Бирштонас, санаторий № 1: 1949?; скульптор Н. Шильников.
- Бирштонас, «Ленин и Сталин в Горках», 1949—1961, Белостоцкий, Пивоваров, Фридман.
- Варняй: бюст, 1950-е.
- Друскининкай, санаторий № 16 ВЦСПС, 1949?; скульптор Н. Шильников.
- Друскининкай, ж.-д. станция: 1950-е.
- Друскининкай: 3 ноября 1981 г.; скульптор Наполеонас Петрулис
- Ионава: 5 ноября 1984 г.; скульптор Константинас Богданас
- Каунас: 1950; С.Меркуров
- Каунас: 17 апреля 1970; Наполеонас Петрулис
- Клайпеда, ж.-д. станция: 7 ноября 1951
- Клайпеда: бюст в парке у Дома офицеров
- Клайпеда: 4 ноября 1976 г.; Гедиминас Йокубонис. Демонтирован 23 августа 1991 года
- Криклинай, Пасвалисский р-н: бюст, 1967.
- Лукшяй: горельеф, 9 июля 1970; скульптор А. Жукаускас
- Паланга: 1977 г.; скульптор Е. Вучетич
- Паневежис: 20 июля 1952; скульптор С. Меркуров
- Паневежис: 9 декабря 1982 г.; скульптор Гедиминас Йокубонис
- Шальчининкай, 1957, скульптор П. П. Яцыно.
- Шяуляй, ж.-д. станция, 1952—1965? Скульптор С. Д. Меркуров.
- Шяуляй, сквер у комбината Эльнё, 1952—1963? Скульптор С. Д. Меркуров.
- Шяуляй, в/ч Зокняй, 1949—1990-е.
- Шяуляй, ПКиО, 1952—1970, скульптор С. Д. Меркуров.
- Шяуляй, 20 апреля 1970 г., скульпторы Алоизас Толейкис, Д. Лукошевичюс, архитектор С. Стапонкус. Сейчас находится в США.
- Юрбаркас: 1950-е. Сейчас находится в Парке Европы близ Вильнюса.
В 1986—1988 гг. разрабатывались проекты памятников Ленину для гг. Алитус (скульптор Йокубонис), Капсукас (Арунас Кинас), Бирштонас (Вишняускас) и Юрбаркас (Юозас Липас).
Молдова
- Атаки: Памятник Ленину был восстановлен в октябре 2002 года.
- Дондюшаны: После того, как в 1999 году примаром города стал член Партии коммунистов Республики Молдова, в центре города был восстановлен памятник Ленину.
- Единцы: Памятник восстановлен в центральном парке города 7 ноября 2002 года.
- Кишинёв: Памятник Ленину был установлен 11 октября 1949 года на Центральной площади перед зданием Дома правительства (сейчас Площадь Национального Собрания). Выполнен из уральского красного гранита. Авторы — скульптор С. Меркуров, архитектор А. Щусев и В. Турчанинов. В 1991 году памятник был демонтирован и в настоящее время находится на территории свободной экономической зоны «Молдэкспо».
- Окница: Памятник восстановлен 22 апреля 2003 года.
- Фалешты: Памятник восстановлен 1 мая 2001 года.
Приднестровье
- Бендеры: Памятник установлен в парке Ленинского комсомола и обращён лицом к кинотеатру имени Горького. 46°49′31″ с. ш. 29°28′33″ в. д. / 46.8252833° с. ш. 29.4760750° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=46.8252833&mlon=29.4760750&zoom=14 (O)] (Я)
- Бендеры: Памятник установлен на Московской улице, перед одним из корпусов Бендерской обувной фабрики
- Рыбница: Памятник Ленину установлен на площади города, перед Дворцом Культуры
- Тирасполь: Памятник Ленину установлен перед зданием Верховного Совета и Правительства ПМР (бывшее здание Городского комитета Компартии Молдавии). 46°50′10″ с. ш. 29°36′22″ в. д. / 46.8361889° с. ш. 29.6063278° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=46.8361889&mlon=29.6063278&zoom=14 (O)] (Я)
- Тирасполь: Памятник Ленину установлен перед зданием городского Совета народных депутатов (Дом Советов)
Таджикистан
- Айни — в районе на центральной площади.
- Душанбе — на центральной площади города, демонтирован в 1991 году. На месте памятника в настоящее время стоит огромный памятник Исмаила Сомони
- Истаравшан (до 2000 г. — Ура-Тюбе) — памятник, бюст огромного размера смотрящий на город со стороны Истаравшанского водохранилища.
- Исфара — на центральной площади города.
- Сарбанд — в прошлом Калининабад, несколько памятников, а также молодому Ульянову в школе
- Худжанд
- Матчинский район — около главного корпуса Сельскохозяйственного колледжа Матчинского района (бывший совхозтехникум)
- Канибадам — возле центрального входа завода ОАО «Бодом» и второй памятник молодому Ульянову на аллее возле средней общеобразовательной школы им. Гагарина.
- Куляб — в центральном парке культуры и отдыха
Туркменистан
- Ашхабад: Памятник установлен в 1927 году в центре города. Скульптор — Е. Р. Трипольская, архитектор — А. А. Карелин, керамист — Н. И. Назаров. Материал: бронза, майолика.
Украина
Памятники Ленину в областных городах Украины (на октябрь 2014): снесены в 90-х годах (зелёный маркер); снесены в 2000-х годах (жёлтый маркер); перенесены из центра города в 2000-х годах (фиолетовый маркер); снесены с конца 2013—2014 гг. (синий маркер); идёт борьба за снос (сине-красный); снос не начинался (красный маркер).
См. также: Снос памятников Ленину на Украине
После распада СССР многие памятники Ленину на Украине были разрушены или демонтированы. В 90-х годах процесс сноса памятников в основном имел место на Западной Украине[169]. Вторая волна сноса в ходе массовых протестов зимой 2013—2014 гг. коснулась также Центральной, Северной, частично Южной и Восточной Украины, третья волна сноса памятников Ленина началась на Южной и Восточной Украине с лета 2014 года[170].
Киев
- памятник на бульваре Шевченко — установлен в 1946 году; скульптор — С. Д. Меркуров, архитекторы — А. В. Власов и В. Д. Елизаров. Летом 2009 года памятник был серьёзно повреждён, отреставрирован к ноябрю 2009 года. 8 декабря 2013 года участниками Евромайдана был повален и разбит кувалдой[171].
- Алма-Атинская улица, 74 — установлен в 1959 году перед зданием Дарницкого вагоноремонтного завода; скульптор — С. С. Андрейченко, архитектор — И. Л. Масленков; Работники завода сами демонтировали памятник и отвезли его на сохранение на территорию завода 24 февраля 2014 года;
- Бориспольская улица, 7 — «Строймаш»;
- Бориспольская улица, 9 — «Киевский радиозавод»;
- Набережно-Луговая улица, 8 — Киевский судостроительно-судоремонтный завод;
- Московская улица, 8 — завод «Арсенал», демонтирован 27 февраля 2014 года;
- Жилянская улица, 107 — завод «Ленинская кузница», разрушен 22 февраля 2014 года;
- Глубочицкая улица, 17 — завод «Электроприбор», демонтирован 23 февраля 2014 года;
- Индустриальная улица, 2 — завод «Большевик»
- бульвар Ивана Лепсе, 8 — ОАО «Меридиан имени С. П. Королёва»;
- Отрадный проспект, 103 — Домостроительный комбинат № 3;
- проспект Победы, 100/1 — серийный завод «Антонов» (бывший «Авиант»).
Винницкая область
- Винница: установлен в 1972 году; скульпторы — Алексей Ковалёв, В. Агибалов, Я. Рык. Демонтирован в 1991 году.
- Бершадь: разрушен в феврале 2014 года;
- Гайсин: разрушен в феврале 2014 года;
- Жмеринка: разрушен в феврале 2014 года;
- Казатин: разрушен в феврале 2014 года;
- Ильинцы: разрушен 21 февраля 2014 года;
- Калиновка: разрушен 21 февраля 2014 года;
- Комсомольское: разрушен 21 февраля 2014 года;
- Маньковцы: разрушен 22 февраля 2014 года
- Немиров: разрушен 21 февраля 2014 года;
- Побережное: разрушен в январе 2014 года;
- Теплик: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Тульчин: разрушен 21 февраля 2014 года;
- Хмельник: разрушен в феврале 2014 года;
- Шаргород: разрушен в феврале 2014 года.
- Уланов: разрушен в феврале 2014 года;
- Крыжополь: разрушен 23 февраля 2014 года.
- Якушинцы: бюст разрушен летом 2014 года;
- Лучинец: сожжён 9 мая 2014 года.
Волынская область
- Луцк: установлен в 1967 году; скульптор — М. К. Вронский, архитектор — А. Ланько; демонтирован в 1991 году.
- Немногие оставшиеся памятники были демонтированы или снесены в феврале 2014 года.
Днепропетровская область
- Днепр:
- памятник на пл. Ленина (ныне пл. Героев Майдана) — открыт 6 ноября 1957 года; скульпторы — М. К. Вронский, архитектор — А. А. Сидоренко; разрушен 22 февраля 2014 года[172];
- памятник на пр. Калинина (ныне проспект Сергея Нигояна) — стоял возле дворца культуры имени Ильича. Демонтирован рабочими завода «ЕВРАЗ-ДМЗ им. Петровского» 26 февраля 2014 года для проведения реконструкции;
- памятник по ул. Липовой (ж/м «Северный») — установлен возле дворца культуры Металлургов, демонтирован 10-11 апреля 2015 года;
- памятник на ж/м Приднепровск — установлен возле дворца культуры Энергетиков; разрушен 09.04.2015
- барельеф — был установлен возле входа в сквер им. Ленина. Пострадал от вандализма в ночь на 2 марта 2014 года[173]. Демонтирован 27 июня 2014 года[174]
- памятник по ул. Белостоцкого — был установлен у проходной завода им. Артёма, демонтирован в декабре 2014 года;
- бюст по ул. Маяковского — был установлен у проходной трубопрокатного завода им. Ленина, ныне демонтирован;
- Каменское: скульптор — Иван Гаврилович Першудчев; 22 февраля 2014 года был демонтирован и перевезён в музей[175];
- Кривой Рог:
- памятник на проспекте Металлургов: разушен 22 февраля 2014 года;
- памятник на улице Ленина: разрушен 2 октября 2014 года;
- памятник в парке железнодорожников: обезглавлен в ночь на 22 февраля 2014 года[176];
- памятник возле Жовтневого райисполкома: разрушен 13 октября 2014 года[177];
- памятник возле ДК «Терновский»: разрушен 21 октября 2014 года[178];
- памятник на улице Светлогорской: обезглавлен в августе 2014 года;
- Новомосковск: установлен на площади Ленина: разрушен 6 декабря 2014 года;
- Никополь: разрушен 22 февраля 2014 года.
- Павлоград:
- памятник на Соборной площади. Автор — Чуенко Ю. И. Разрушен 24 августа 2014 года;
- скульптура «Ленин и дети». Разрушена в феврале 2014 года.
- памятник на территории завода ПЗТО.
- Покровское:
- памятник в центре города. Разрушен в августе 2014 года.
- Царичанка: разрушен 23 февраля 2014 года.
Донецкая область
- Донецк
- центральная площадь — площадь Ленина — установлен в 1967 году; скульптор — Э. М. Кунцевич, архитекторы — Н. К. Иванченко, В. Н. Иванченко;
- у дворца культуры имени Горького в Пролетарском районе (парк имени Горького шахты № 9 «Капитальная»)
- у дворца культуры имени Франко в Кировском районе: бюст
- у завода «Точмаш» в Киевском районе: улица Жмуры, 1
- площадь Победы в Петровском районе, скульптор С. Д. Меркуров
- посёлок Боссе в Ленинском районе
- посёлок Чулковка в Пролетарском районе: у развалин Чулковского дворца культуры
- проспект Павших Коммунаров у треста «Донбассканалстрой», рядом с мемориалом погибших у бывшей шахты № 4-4-бис
- станция Чумаково: бюст
- улица Кирова возле Кировского райисполкома
- улица Молодогвардейцев, в посадке посёлка около шахты № 29
- около шахты «Ливенка», у здания бывшего МРЭО
- около шахты «Заперевальная»
- около шахты имени Челюскинцев: сидя
- около шахты № 17-17-бис (ранее — «Кировская»): памятник (с отломанными руками), заменённый бюстом
- около шахты «Лидиевка»: памятник (на месте бывшего памятника Сталину)
- около шахты «Лидиевка»: бюст
- около шахты «Петровская»
- около школы № 35 в Калининском районе: бюст, демонтирован в 1993 году
- около школы № 123 в Будённовском районе: разрушен
- около бывшей шахты № 10 «Чекист» в Петровском районе: разрушен
- в Городском детском сквере на проспекте Павших Коммунаров: демонтирован в 1941 (?) году
- Александровка Александровского района
- Александровка Старобешевского района: бюст рядом с клубом и сельсоветом
- Амвросиевка
- Бахмут
- Белицкое (бюст)
- Великая Новосёлка
- Волноваха
- Никольское (бюст)
- Гольмовский Горловского горсовета
- Горловка:
- на центральной площади — площади Ленина — у здания горсовета, установлен в 1980 году, скульптор В. П. Полоник, архитекторы: П. И. Вигдергауз, А. Л. Лукин, Л. Я. Штейнфаер
- на проспекте Ленина между зданиями НЭК «Укрэнерго» и администрацией шахты «Кочегарка», недалеко от входа в парк имени Горького, открыт в 1958 году
- возле шахты имени Гагарина
- бюст возле Калининского райисполкома
- на станции Никитовка
- посёлок Кондратьевка
- посёлок Реммаш
- у дворца культуры Коксохимиков возле Горловского КХЗ в Калининском районе: демонтирован в 1960—1970-х (?) гг.
- у административного здания шахты № 5-7: демонтирован в 1950-60-х (?) годах
- при входе в Пятовский парк (вместе с памятником Сталину): демонтирован в 1950-60-х (?) годах
- при входе в Гуеновский сад Корсунской балки на границе Центральногородского и Калининского районов (вместе с памятником Сталину): демонтирован в 1960-70-х (?) годах
- Горняк
- Гранитное Володарского района
- Дебальцево (отбита голова в сентябре 2014 года в результате АТО)
- Торецк, открыт в 1977 году, расположен на улице 50-летия Октября, 22
- Мирноград
- скульптор Н. И. Шильников, разрушен 24 августа 2014 года[179]
- бюст (сохранился)
- Доброполье
- Докучаевск
- Дружковка: установлен на площади Ленина 20 апреля 1960 года, скульптор А. Я. Футерман, архитектор В. М. Опащенко
- Енакиево (3 памятника и 2 бюста)
- Златоустовка Волновахского район
- Зугрэс, скульптор Г. Д. Алексеев, возле школы № 10
- Иловайск: на центральной площади у горсовета
- Ильичёвское Першотравневого района
- Искра Великоновосёлковского района
- Карло-Марксово Енакиевского горсовета
- Кировское: бюст Ленина, во дворе ОШ № 2
- Константиновка:
- памятник
- бюст установлен в 1960 году в Комсомольском сквере возле бывшего ДК «Металлург», разрушен в сентябре 2014 года[180]
- Контарное Шахтёрского горсовета: скульптор С. Д. Меркулов
- Краматорск (перечень памятников):
- на центральной площади — площади Ленина, установлен 21 апреля 1970 года, скульптор В. М. Костин, архитектор П. И. Вигдергауз и Н. К. Яковлев; демонтирован 17 апреля 2015 года[181]
- у дворца культуры имени Ленина, открыт 7 ноября 1957 года
- в НКМЗ, установлен в 1984 году
- у дворца имени Ленина (разрушен во время ВОВ), установлен в конце 1930-х, разрушен в 1941 году, скульптор В. Г. Наседкин
- в парке Ленина: демонтирован в 1950-60-х (?) гг.
- у административного здания КЗТС: демонтирован в 1970-80-х (?) гг.
- у административного здания СКМЗ, установлен в 1946 году, бюст (вместе с бюстом Сталина): демонтирован в 1960-70-х (?) гг.
- Красногоровка (2 памятника)
- Красный Лиман (памятник и бюст)
- Криворожье
- Кумачово Старобешевского района: разрушен 23 августа 2014 года[182]
- Кураховка Селидовского горсовета
- Курахово (2 памятника);
- Курдюмовка Горловского горсовета: установлен в 1947 году возле дворца культуры
- Мангуш: установлен в 1967 году, разрушен 28 июля 2014 года[183]
- Макеевка (перечень памятников):
- центральная площадь — площадь Ленина, установлен в 1970 году, скульптор В. П. Полоник, архитектор А. Лукин
- в микрорайоне «Черёмушки»
- у Червоногвардейского райисполкома, скульптор С. Д. Меркуров
- у дворца культуры имени ХХ съезда КПСС
- в посёлке Объединённый, скульптор Н. В. Томский
- в посёлке шахты «Пролетарка-Крутая» в районе Красной Звезды, скульптор Н. И. Шильников, изрисован вандалами
- памятник в посёлке Ханжёнково
- бюст в посёлке Ханжёнково
- бюст в посёлке Холодная Балка
- бюст у центрального входа в ШСУ-5 холдинга «Макеевуголь»
- Максимилиановка Марьинского района
- Мариуполь (перечень памятников)
- центральная площадь (на пересечении проспектов Ленина и Строителей) скульптор В. П. Винайкин, архитекторы В. Б. Грюнберг и Ю. Б. Москаленко, 8-метровая фигура, открыт 22 апреля 1987 года, разрушен 15 августа 2014 года[184]
- у входа в парк Петровского в Кальмиусском районе, открыт в 1956 году, Е. В. Вучетич, снят «для реставрации по просьбе жителей» 20 августа 2014 года[185]
- на площади Победы в центре Левобережного района: открыт в 1965 году, скульптор С. Гонтарь, архитектор К. Чёрный, снят «для реставрации по просьбе жителей» 20 августа 2014 года[186]
- в сквере у Первых проходных ворот завода имени Ильича: демонтирован 26 августа 2014 с целью предотвращения вандализма[187]
- возле ООО «Экоильичпродукт»: разрушен 15 августа 2014 года[188]
- у дворца Строителей — демонтирован в 1970-80-х (?)
- в детском городке по улице имени Левченко — демонтирован в 1980—1990-х (?)
- в парке «Азовсталь»: демонтирован в 1960—1970-х (?) в связи с естественным разрушением[189]
- у дворца культуры коксохимзавода на проспекте Металлургов: демонтирован 1960—1970-х (?)
- Марьинка
- Мирное Тельмановского района: бюст напротив поселкового совета по ул. Ленина, 6
- Многополье
- Новгородское:
- у дворца культуры, открыт в 1957 году
- у фенольного завода
- Новоазовск: разрушен 17 августа 2014 года[190]. 19 апреля 2015 года памятник восстановлен[191].
- Новогродовка: разрушен 20 августа 2014 года[192]
- Новосёловка Тельмановского района: возле здания сельсовета
- Новый свет Старобешевского района: на центральной площади на ул. Ленина
- Орловка Ясиноватского района: разрушен 21 июля 2014 года[193]
- Пантелеймоновка Горловского горсовета, возле школы
- Первомайское Ясиноватского района: перед конторой бывшего колхоза
- Покровск
- Садовое Шахтёрского района: скульптор А. Л. Котихин
- Светлодарск
- Святогорск
- Северск
- Селидово — находится на Площади Ленина, рядом находится исполком
- Сергеевка Славянского района
- Славянск
- Снежное (4 памятника и бюст):
- в центре города на улице Ленина у горного техникума
- у шахты № 10
- у шахты № 18
- у шахты № 32 (скульптор: П. П. Яцыно)
- напротив горсовета у шахтоуправления «Ударник» на улице Ленина, 32 (скульптор: С. Д. Меркуров)
- Старобешево:
- в центре — на улице Советской
- возле здания райсанэпидстанции
- Стожковское Шахтёрского горсовета: бюст перед стадионом
- Торез:
- в центре города — на площади Ленина у горсовета
- бюст рядом с дворцом культуры имени Ленина (ул. Ленина, 301)
- в сквере шахты «Киселёвская»
- в посёлке шахты «Красная Звезда»
- Украинск
- Харцызск: 3 памятника, в том числе в центре города — на площади Ленина напротив Городского дворца культуры
- Часов Яр
- Шахтёрск:
- в центре города перед зданием объединения «Шахтёрскантрацит»: построен в 1950 году, скульптор В. М. Костин, в августе 2014 года серьёзно повреждён в результате боевых действий
- в посёлке шахты № 3 (сидячий), предположительно фигура была рядом со Сталиным.
- в парке Шевченко, скульптор В. Д. Меркулов
- Ясиноватая: напротив Ясиноватского строительного техникума, ранее — также перед Дворцом культуры машиностроителей.
Житомирская область
- Житомир: установлен в 1964 году; скульпторы — Макар Вронский, архитектор — Ф. А. Гринченко; разрушен 21 февраля 2014 года;
- Андрушевка: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Бердичев:
- Центральная площадь, 1 — возле здания Городского Совета, был изготовлен из гранита, открыт 29 декабря 1982 года; скульптор — М. Васильченко, архитекторы — П. Бирюк и П. Перевозник; общая высота памятника — 8,7 м, высота скульптуры — 4 м[196]; демонтирован 22 февраля 2014 года[197];
- ул. Карла Маркса, 5-а — на территории школы № 15; открыт 1 сентября 1961 года, изготовлен из бетона, высота скульптуры — более 2 м, высота постамента — 1,75 м; разрушен 6 января 2014 года[198];
- ул. Петровского, 1 — возле Дома культуры «Кожобъединения»; открыт 7 октября 1947 года; изготовлен из серого железобетона, высота скульптуры — 2,5 м, высота постамента — 3,2 м[199]; 19 августа 2013 года подвергся акту вандализма — у скульптуры отпилили и украли голову[200];
- Барановка: разрушен в феврале 2014 года.
- Коростень: установлен в 1985 году. Скульптор — А. Футерман. Архитекторы — А. Сидоренко, Н. Семененко; демонтирован 22 февраля 2014 года;
- Коростышев: разрушен в феврале 2014 года;
- Любар: разрушен 21 февраля 2014 года;
- Новоград-Волынский: демонтирован 26 августа 2013 года;
- Попельня: разрушен 23 февраля 2014 года;
- Потиевка: разрушен в феврале 2014 года;
- Радомышль: разрушен 23 февраля 2014 года;
- Романов: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Чуднов: разрушен 22 февраля 2014 года.
Закарпатская область
- Ужгород: установлен в 1974 году; скульпторы — М. К. Вронский, М. К. Вронский, архитекторы — Ю. А. Максимов, В. А. Сикорский; демонтирован в 1991 году.
- Чоп: разрушен в феврале 2014 года
Запорожская область
- Запорожье:
- установлен в 1964 году; скульпторы — М. Г. Лысенко, В. З. Бородай и Н. Суходолов, архитектор Б. И. Приймак. Высота памятника 19,8 метров; Демонтирован 17 марта 2016 года[201];
- бюст возле 8 корпуса ЗНУ: разрушен 22 февраля 2014 года;
- памятник в районе Кичкас: разрушен 11 ноября 2014 года.
- Бердянск:
- памятник Ленину на Приморской площади — разрушен 28 января 2015 года[202];
- памятник Ленину в районе Азовкабель возле старой проходной завода — демонтирован 28 января 2015 года[203];
- памятник Ленину в районе АЗМОЛ — демонтирован 12 февраля 2016 года[204].
- Мелитополь:
- памятник на ул. Ленина — открыт 1 мая 1949 года. До войны на этом месте находился бронзовый бюст Ленина, отправленный оккупационными властями на переплавку и спасённый работниками завода им. 23 Октября. Ныне демонтирован.
- памятник на привокзальной площади — открыт на перроне вокзала в 1951 году, в 2000-е годы перенесён на привокзальную площадь.
- памятник в парке Горького — открыт в 1955 году, массовая копия.
- также 7 памятников, бюстов и стел, посвящённых Ленину, на территориях предприятий города.
Ивано-Франковская область
- Ивано-Франковск: установлен в 1975 году; скульпторы — Г. Н. Кальченко, А. Е. Белостоцкий, О. А. Супрун; демонтирован в 1990 году.
Киевская область
- Белая Церковь: разрушен в феврале 2014 года;
- Борисполь; разрушен в феврале 2014 года;
- Боярка: разрушен в феврале 2014 года;
- Бровары: разрушен 21 февраля 2014 года;
- Ирпень: разрушен в феврале 2014 года;
- Кагарлык: разрушен в феврале 2014 года;
- Переяслав-Хмельницкий: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Припять: бюст из белого камня;
- Чернобыль; голова оторвана
- Тетиев: разрушен в феврале 2014 года;
- Узин: памятник и бюст разрушены 9 сентября 2013 года.
- Фастов: разрушен 30 января 2014 года.
Кировоградская область
- Кропивницкий: установлен в 1926 году; скульптор М. Г. Манизер; разрушен 22 февраля 2014 года;
- Александрия: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Гайворон: демонтирован в феврале 2014 года;
- Долинская: установлен на площади Ленина, демонтирован в феврале 2014 года;
- Малая Виска: разрушен 23 февраля 2014 года;
- Новомиргород: установлен в 1975 году, демонтирован 25 февраля 2014 года;
- Благовещенское.
Луганская область
- Алчевск;
- Белокуракино — снесен 10 октября 2014 года;
- Луганск: установлен в 1967 году; скульпторы — М. Г. Манизер, О. М. Манизер, архитектор — И. Е. Рожин;
- Лисичанск — снесён 23 февраля 2015 года;
- Новоайдар — демонтирован 16 августа 2014 года;
- Новопсков — демонтирован в феврале 2014 года;
- Первомайск
- Ровеньки
- Сватово — разрушен 30 сентября 2014 года;
- Старобельск — разрушен 2 октября 2014 года;
- Счастье — снесён 5 августа 2014[205].
- Северодонецк — площадь Ленина на улице Ленина — снесён 23 августа 2014 года. Бюст на пересечение улицы Ленина и Первомайской — демонтирован 1 октября 2014 года.
- Лутугино
Львовская область
- Львов: открыт 20 января 1952 года на Первомайской площади; скульптор — Сергей Меркуров, архитектор — И. Француз; демонтирован в 1990 году;
- Стрый: демонтирован в начале 1990-х годов;
- Жолква (с 1951 по 1992 — Нестеров) — скульптур: В. Подольский, Я. Скакун и Л. Яремчук; демонтирован в 1990 году; заново установлен и открыт 22 апреля 1991 года в городе Балаково Саратовской области
Николаевская область
- Николаев: установлен в 1957 году; скульптор — Ш. Микатадзе, архитекторы — А. К. Марочинский, В. И. Добровольская, И. И. Пейсахис, А. Я. Семёнова, Т. П. Скуратовская; демонтирован 22 февраля 2014 года;
- Баштанка: демонтирован 23 февраля 2014 года.
- Березнеговатое: разрушен в феврале 2014 года;
- Вознесенск: демонтирован 23 февраля 2014 года;
- Доманёвка: разрушен 24 февраля 2014 года;
- Новая Одесса: демонтирован 23 февраля 2014 года;
- Первомайск: демонтирован 22 февраля 2014 года.
Одесская область
- Одесса
- Памятник на площади Октябрьской Революции (ныне — Куликово поле) установлен в 1967 году; скульпторы — Матвей Манизер, О. Манизер, архитекторы — И. Розин, Ю. Лапин, М. Волков; в 2006 году перенесён с Куликова поля в парк имени Ленинского Комсомола. 23 февраля 2014 года был залит красной краской. В то же время другому памятнику Ленину, изначально находившемуся в парке, — отбили голову. Демонтирован 28 мая 2016 года.
- Памятник на территории больницы железнодорожников. Демонтирован в 2015 году.
- Памятник возле бывшего ДК джутовой фабрики на ул. Василя Стуса (Володарского). Снят на реставрацию в 1990-х, обратно не установлен. Постамент простоял до конца 2000-х.
- Композиция «Ленин и Горький» возле Одесского автосборочного завода: у Ленина отбита голова в 2014 году.
- Андреево-Ивановка: разрушен 4 января 2014 года;
- Балта: демонтирован 24 февраля 2014;
- Белгород-Днестровский. Построен в 1940-х годах в городском сквере. В 1949 году перенесён в парк Ленинского Комсомола. Демонтирован в 1960-х годах в ходе реконструкции парка.
- Белгород-Днестровский. Открыт в 1953 году в городском сквере. разрушен в 1991 году.
- Белгород-Днестровский. Открыт в 1991 году. разрушен 23 февраля 2014 года, восстановлен 24 февраля 2014 года. Окончательно демонтирован 2 мая 2014 года.
- Березо́вка: снесён в мае 2014 года.
- Буциновка: разрушен 11/12 апреля 2015 года.
- Вилково: разрушен 25 февраля 2014 года.
- Черноморск: памятник перевезён на хранение та территорию Ильичёвского МТП;
- Измаил;демонтирован 12 февраля 2016 года.[206]
- Каменка;
- Кодыма:разрушен 11 февраля 2015 года;
- Килия: разрушен 24 февраля 2014 года;
- Лиманское (1 из 2-х снесён 26 января 2015 года);
- Раздельная: разрушен 24 февраля 2014 года;
- Рени: разрушен 29 июня 2010 года;
- Саврань: разрушен 22 февраля 2014 года;
Полтавская область
- Полтава: установлен в 1960 году; скульптор — Л. Е. Кербель, архитекторы — А. Н. Душкин, Л. С. Вайнгорт; разрушен 21 февраля 2014 года;
- Диканька: разрушен в феврале 2014 года;
- Зеньков: на площади Ленина — демонтирован 24 февраля 2014 года;
- Зубанин: разрушен в феврале 2014 года;
- Котельва: разрушен 23 февраля 2014 года;
- Кобеляки: разрушен у феврале 2014 года;
- Кременчуг: установлен на площади Победы; демонтирован 24 февраля 2014 года;
- Лубны: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Машевка: частично разрушен 10 января 2014 года, восстановлен 15 января 2014 года, окончательно снесён 23 февраля 2014 года;
- Миргород: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Пирятин: разрушен в феврале 2014 года;
- Сенчи: разрушен в феврале 2014 года.
- Хорол: Демонтирован 24 февраля 2014 года.
- Шишаки: установлен на площади Ленина в 1935 году; реконструированный в 2011 году. Демонтирован в феврале 2014 года.
Ровненская область
- Ровно: установлен в 1967 году; скульптор — М. К. Вронский, архитектор — И. Мельничук; демонтирован в 1991 году.
Сумская область
- Сумы: установлен в 1982 году; скульптор — Э. Кунцевич, архитекторы — А. Заваров, И. Ланько. В 2000-х годах перенесён в парк на окраине города (решается вопрос о его переплавке на новый памятник основателю города Кондратьеву), разрушен 22 февраля 2014 года;
- Сумы: бюст у ДК «Химик», зимой 2013 года демонтирован и передан местной ячейке КПУ по решению суда;
- Ахтырка: разрушен в феврале 2013 года, восстановлен 12 марта 2013 года; разрушен 23 февраля 2014 года;
- Глухов: установлен на площади Ленина;
- Конотоп: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Кролевец: разрушен 23 февраля 2014 года;
- Лебедин: демонтирован 23 февраля 2014 года;
- Середина-Буда;
- Тростянец: разрушен 23 февраля 2014 года;
- Шостка: перед зданием Горисполкома.
Тернопольская область
- Тернополь: установлен в 1967 году; скульптор — М. Е. Роберман, архитектор — Г. Карасёв; демонтирован в 1990 году.
Харьковская область
- Харьков: установлен 5 ноября 1963 года; скульпторы — М. К. Вронский, О. Олийнык, архитектор — А. А. Сидоренко; находился на площади Свободы и был разрушен 28 сентября 2014 года[207]
- на территории Харьковского политехнического института. Снесен;
- на Южном вокзале. Демонтирован;
- возле станции Основа; Разрушен 7 октября 2014 г.
- на территории завода им. Шевченко;
- на территории Харьковского завода сантехизделий (Московский просп., 269);
- возле культурно-делового центра «Бавария». Снесен.
- на территории КП ПТП «Вода»;
- на площади перед зданием ДК Ильича. Снесен.
- на территории завода Машгидропривод;
- на территории Канатного завода. Снесен.
- на территории электромеханического завода;
- на территории тракторного завода. Снесен.
- на территории завода «Серп и молот». Демонтирован;
- на территории плиточного завода;
- на территории завода «Электротяжмаш»;
- на площади перед зданием Орджоникидзевского районного суда(поврежден — разбита табличка на постаменте и отбита голова);
- возле РТС Орджоникидзевского района(ХТЗ) — снесен;
- на территории детского сада (ул. Пушкинская, 94);
- на территории АО «Энергоресурс»;
- на территории завода «Свет Шахтера»;
- на территории завода «Стройгидравлика»;
- на территории завода самоходных шасси;
- на ул. Тархова;
- на территории вагоноремонтного завода;
- на детской площадке в парке Шевченко;
- на территории обувной фабрики;
- на территории завода «Электромашина»;
- на территории завода подъёмно-транспортного оборудования;
- на территории авиационного завода;
- на территории Харьковского Авиационного института. Снесен.;
- на территории пионерского лагеря Харьковского канатного завода «Лесная Сказка»
- внутри ДК Железнодорожников. Демонтирован;[208]
- Липцы: установлен на территории местной школы;
- Кулиничи;
- Малая Рогань;
- Стрелечья;
- Балаклея: демонтирован 8 апреля 2016 года;
- Изюм: разрушен 30 сентября 2014 года;
- Чугуев: разрушен 24 июня 2015 года;
- Змиев: демонтирован 22 августа 2015 года;
- Дергачи: снесен 28-29 сентября 2014 года.
Херсонская область
- Херсон: установлен в 1965 году; скульпторы — Ю. Н. Лоховинин, Л. А. Родионов, архитекторы — Е. Н. Александров, Е. М. Полторацкий; разрушен 22 февраля 2014 года, на его месте установлен флаг Украины;
- Алёшки: снесён 23 февраля 2014 года.
- Белозёрка: снесён 8 июля 2014 года;
- Доброполье: снесён в июле 2014 года;
- Новониколаевка: снесён в июле 2014 года;
- Каланчак: снесён в июле 2014 года;
- Геническ: установлен на площади Ленина;
- Новая Каховка: демонтирован 23 февраля 2014 года[209].
- Скадовск.
Хмельницкая область
- Хмельницкий: установлен в 1970 году; скульптор — Э. М. Кунцевич, архитекторы — А. Ф. Игнащенко, Е. Перекрест; демонтирован в 1992 году, позднее перенесён в парк культуры и отдыха, где был разрушен 21 февраля 2014 года;
- Славута: разрушен 20 февраля 2014 года;
- Изяслав: разрушен 21 февраля 2014 года;
- Волочиск: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Новая Ушица: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Староконстантинов: разрушен в феврале 2014 года;
- Красилов: разрушен в феврале 2014 года;
- Четырбоки: разрушен в феврале 2014 года;
- Крывачинцы: разрушен в мае 2014 года.
Черкасская область
- Черкассы: установлен в 1969 году; скульптор — К. А. Кузнецов, архитектор — В. Г. Гнездилов; разрушен в 2008 году;
- Чернобай: разрушен в феврале 2014 года;
- Смела: разрушен в феврале 2014 года;
- Шпола: разрушен в феврале 2014 года;
- Жовнино: на территории местного клуба — демонтирован 21 февраля 2014 года;
- Умань: разрушен в феврале 2014 года;
- Канев: разрушен в феврале 2014;
- Ватутино: разрушен в феврале 2014;
- Корсунь-Шевченковский разрушен в феврале 2014;
- Лысянка: разрушен в феврале 2014;
- Маньковка: разрушен в феврале 2014;
- Звенигородка: разрушен в феврале 2014;
- Монастырыще разрушен в феврале 2014;
- Христиновка разрушен в феврале 2014;
- Жашков: демонтирован и увезен в неизвестном направлении в феврале 2014;
- Буки Маньковский район: разрушен в феврале 2014;
- Каменка: разрушен 23 февраля 2014 года;
- Золотоноша: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Вознесенское: разрушен в мае 2014 года.
Черниговская область
- Чернигов: установлен в 1967 году; скульпторы — А. Е. Белостоцкий, О. А. Супрун, архитектор — В. М. Устинов; разрушен 21 февраля 2014 года;
- Остер: разрушен 22 февраля 2014 года;
- Щорс;разрушен 15 февраля 2016 года
- Козелец: разрушен в феврале 2014 года;
- Прилуки: разрушен 21 февраля 2014 года;
- Нежин: демонтирован 22 февраля 2014 года;
- Варва: демонтирован 22 февраля 2014 года;
- Новгород-Северский: демонтирован 8 октября 2016 года.
Черновицкая область
- Черновцы: установлен в 1951 году; скульпторы — М. К. Вронский, архитектор — М. Ашкинази; демонтирован в 1992 году.
Узбекистан
- Ташкент. Установлен в 1956 году. Разрушен в ходе землетрясения в 1966 году, восстановлен в 1974. В 1991 году демонтирован.
- Чигирик
Эстония
- Выру, 21 апреля 1957, В. Б. Пинчук.
- Йыгева, 21 июля 1952, центральная площадь.
- Йыгева, 1952?, перед зданием средней школы, копия Тартуского памятника.
- Йыхви, пл. Победы: 30.08.53-08.91, Энн Росс, Арсений и Сигне Мёльдер (архитектор Х. Реннин).
- Кохтла-Ярве, пл. Ленина: 20.07.50-1960?, С. Махтин, бетон.
- Кохтла-Ярве, пл. Ленина: 1960?-13.02.92, бронза.
- Кохтла-Ярве, «Сланцехим»: с 1950-х, Н. В. Томский.
- Калласте: 1952?-1988.
- Калласте: 22 апреля 1988-, А. Куульбуш.
- Мяэкюла, 1952.
- Нарва, «Кренгольмская мануфактура»: 01.05.52-1982?, С. Меркуров, бетон.
- Нарва, Тёмный сад, 1949?-? С. Д. Меркуров
- Нарва: мебельный комбинат.
- Нарва, «Кренгольмская мануфактура»: 05.82-?, Калью Рейтель (архитектор Я. Волченок), бюст, гранит.
- Нарва, Петровская пл.: 07.11.57-21.12.93, Олав Мянни (архитектор Ильмар Борк). Ныне экспонируется на территории Нарвского замка-музея.
- Пярну: 1948/49-1981?, С. Махтин, бетон.
- Пярну: 04.11.81-20.09.90. Матти Варик (архитектор Аллан Мурдмаа). Копия бюста, установленного 26 августа 1979 г. в Котке.
- Пярну-Яаагупи: «Ленин и Сталин в Горках», 1952.
- Раквере, территория в/ч: 1950-е?, С. Д. Меркуров, бетон. Разрушен в 1993/4.
- Ранну, Тартуский р-н: 1970, Э. Танилоо, гранит.
- Силламяэ: с 1950-х? С. Меркуров, бетон.
- Таллин: 30.04.50-23.08.91. Н. Томский, архитектор А. Котли, бронза. В 1999 г.был сдан в аренду Пярнускому музею современного искусства. В 2008 г. был окончательно демонтирован и отправлен на свалку.
- Таллин-Пяэскула, до 1952 г., бетон.
- Таллин, з-д «Двигатель», 1974-, Калью Рейтель, бюст.
- Тарту: ноя 1949—1952. С. Меркуров.
- Тарту, перекресток Рижского шоссе и ул. Выру: 21.01.52-23.08.90, скульпторы Аугуст Вомм, Гарибальди Поммер, Ферди Саннамеэс, Эндель Танилоо (архитектор М. Порт). Экспонируется в парке замка Маарьямяги, являющегося филиалом Эстонского исторического музея
- Турба: ноя 1951.
- Тюри: 1952? — 1982, бетон.
- Тюри: 1982, Э.Х агги, бюст.
- Хаапсалу: 1947? У санатория. Скульптор Шильников.
Дальнее зарубежье
Антарктида
- На месте ныне несуществующей антарктической станции «Полюс недоступности» находится памятник Ленину.
Албания
Болгария
- София: 1971, Л. Кербель, гранит.
- Перник: 1957, Секул Крумов.
- Сливен: 1970—1990, Секул Крумов.
- Стара Загора: 1970—1991, белый мрамор, 5 м, скульптор Мара Георгиева. Старозагорцы первыми отозвались на предложение Димитровграда о создании музея памятников; 28.10.2010 горсовет передал скульптуру димитровградцам для установки на Аллее монументального искусства.
- Пловдив: 1970, Любомир Далчев.
- Русе: 1972—1990, Борис Караджа.
- Новград: 1975 (до сих пор стоит на месте), Борис Караджа.
- Баня: 1960-е, «Ленин и Димитров».
- Генерал Тошево: ?-1991.
- Реселец: 1971, бюст, Кирилл Тодоров.
Великобритания
- Белфаст
- Лондон: установлен в 1992 году
- Нортгемптоншир: скульптура перевезена из г. Прейли (Латвия), продана на аукционе Сотби.
Венгрия
- Байя: 1979—1990, бронза, Йозеф Ратоньи.
- Балатонфюзфё: 1971—1990, Л. Мартон, мрамор.
- Бекешчаба: 1971—1990, бронза, Виктор Калло.
- Будапешт, ул. Дожа Дёрдь: 1965— июль 1990, скульптор Пал Пацаи, бронза, 4 м. (С декабря 1951 до 23 октября 1956 на этой площади стоял монумент И.Сталина скульптора Ш. Микуша). Теперь находится в Соборпарке.
- Будапешт, Чепел Мювек: 1958, бронза, подарок Москвы. Есть сведения, что в конце 1960-х статуя была продырявлена в нескольких местах и в 1970 заменена на другую, которая ныне экспонируется в Соборпарке.
- Будапешт, Обуда, судоремонтный з-д: 1956, Йожеф Банлаки.
- Вац: 1983—1990, бронза, Имре Варга.
- Веспрем: 1959—1990, бронза, Андраш Кочиш.
- Гёдёллё: 1982—1990, бронза, Имре Варга.
- Дебрецен: 1977—1990, бронза, В. Калло.
- Мишкольц-Диошдьёр: 1959—1990, бронза, Иштван Киш.
- Дунауйварош: 1970—1990, хромированная сталь, Иштван Киш.
- Дьюла (город): 1965—1990, бронза, Л. Мартон.
- Дунакеси: 1959-, бронза, Дьёрдь Сегешди.
- Залаэгерсег: 1969—1990, бронза, Л. Мартон.
- Капувар: 1979-, бронза, П. Пацаи (копия будапештской скульптуры).
- Кечкемет: 1968—1992, Жигмонд Кишфалуди-Штробл.
- Комло: 1960—1990, бронза, Ласло Мартон. Находится в парке Mecsekjánosi на бывшей заводской территории.
- Ленинварош: 1983—1990, А. Макрис, медь.
- Мохач: 1974—1990, бронза, Имре Варга.
- Ниредьхаза: 1980-, бронза, Золтан Олчаи-Киш.
- Печ (Венгрия): 1970-, Шандор Микуш, бронза.
- Сегед: 29 декабря 1950—1957, «Ленин и Сталин», Антал Тапаи, вариация на тему композиции В. Пинчука и Р. Таурита (памятник увеличен в бронзе и в отличие от декоративности гипсового оригинала ему приданы черты монументальности). Первый памятник советским лидерам в ВНР.
- Сегед: 5 ноября 1967— 30 марта 1990, бронза, И. Киш. Хранится на складе музея Ференца Мора.
- Сольнок химзавод Тисаменти: 1966 — 31 мая 1990, бронза, П. Патцаи.
- Сомбатхей: 1965-8, Ж. Кишфалуди-Штробл.
- Татабанья: 1976-, Тамаш Виг и архитектор П. Молнар.
- Тёрёксентмиклош: 1987-, бронза, Роза Пато.
- Хайдубёсёрмень: 1976—1990, бронза, Тибор Вилт.
- Ходмезёвашархей: 1970—1991, Иван Сабо, известняк. В настоящее время находится на фасаде музея.
- Цеглед: 1957, Иштван Камоцаи, бронза.
- Шалготарьян: 1967, бюст, Л. Мартон.
- Эгер (город): 1970, Агамемнон Макрис, пирогранит. Временно экспонируется в Соборпарке.
- Ясберень: 1985, бронза, Золтан Зилахи.
Вьетнам
| [video.google.com/videoplay?docid=7127950063922407373 см.на видео в конце 17-й по 20-ю минуты.] |
Германия
- Айслебен: Первоначально открыт в 1926 г. в Детском Селе, под Ленинградом, скульптор М. Манизер. В 1941 году скульптура была вывезена нацистами из г. Пушкина в Германию для переплавки, но была спасена местными антифашистами и в 1948 году установлена на площади Айслебена. В 1960 году жители Айслебена подарили Пушкину копию веймарского памятника Э.Тельману. В 1991 г. памятник в Айслебене был демонтирован и ныне находится во дворе Немецкого Исторического музея в Берлине[210].
- Берлин: 19 апреля 1970 г., Н. В. Томский, гранит. Демонтирован 1 ноября 1991 — 8 февраля 1992.
- Веймар
- Гота
- Мерзебург: 1971 г., М. Ф. Бабурин, Г. Левицкая, Ю. Кутурев, Г. Берндт. Подарок города-побратима Уфы.
- Шверин: 22 июня 1985 г., Яак Соанс. Подарок города-побратима Таллина.
- Эберсвальде: 8 мая 1975 г.
- Фюрстенберг[211]
Дания
- Копенгаген: 1985 г., бронза. Скульптура была изготовлена в Ленинграде скульптором А.Рукавишниковым для датского союза рабочих Sømændenes Forbund в г. Хёрсхольм. В 1996 г. статуя передана Музею рабочих (дат. Arbejdermuseet) в Копенгагене.
- Хернинг: скульптура перевезена из г. Елгавы (Латвия).
Зимбабве
- памятник в столице Хараре
Индия
- Калькутта: 1970[212]. Скульптор Н. В. Томский, архитектор А. А. Заварзин. Отливку в бронзе выполнил Мытищинский завод художественного литья в двух экземплярах. Второй такой памятник установлен в Железноводске в 1966 г.
- Виджаявада: август 1987, скульптор Ю. Г. Орехов.
- Дели: 21 ноября 1987, скульптор А. А. Тюренков, арх. А. М. Половников.
- Морджим: после 2000, вырезан из дерева индийскими скульпторами и раскрашен красками в местных традициях.[213]
Италия
- Кавриаго: бюст установлен 19 апреля 1970 года на площади Ленина (Piazza Lenin). Отлит в 1922 году на Луганском паровозостроительном заводе. В 1942 году итальянские оккупационные войска вывезли бюст из Ворошиловграда в качестве трофея. После войны передан посольству СССР в Риме, в 1970 году подарен городу Кавриаго. В настоящее время на площади находится копия бюста, а оригинал экспонируется в здании муниципалитета.
- Капри: пилон с барельефом установлен 21 апреля 1970 году в садах Августа. Скульптор Джакомо Манцу (итал. Giacomo Manzú), каррарский мрамор.
Куба
- Гавана: 1984, Л. Е. Кербель, Антонио Кинтана, мрамор, высота 9 м.
- Гавана, Colina Regla: 1924.
Маврикий
- Памятник в столице Порт-Луи
Был доставлен на остров в 1983 году теплоходом Балтийского морского пароходства «Гарри Поллит».
Монголия
 | Викиновости по теме: |
</td> </tr> </table>
НидерландыНорвегия
Польша
Словакия
США
Финляндия
[upload.wikimedia.org/wikipedia/fi/2/2d/Vilenin_patsas.jpg Михаил Аникушин, памятник В. И.ленину в г. Турку, Финляндия, 1977] Франция
Чехия
Швеция
Галерея
См. такжеНапишите отзыв о статье "Памятники Владимиру Ленину"Примечания
Ссылки
|
|
Отрывок, характеризующий Памятники Владимиру Ленину
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.
Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.
Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.
Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.
Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.
Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.
Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.
Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
.JPG&action=edit&redlink=1){kind=link}
