Памятник Тарасу Шевченко (Харьков)

Достопримечательность
Памятник Шевченко Пам'ятник Шевченку
Страна	Украина
Город	Харьков, Городской сад имени Шевченко
Координаты	50°00′04″ с. ш. 36°14′03″ в. д.50.00111° с. ш. 36.23417° в. д. / 50.00111; 36.23417

Памятник Тарасу Григорьевичу Шевченко в Харькове — памятник украинскому поэту, писателю, художнику и мыслителю Тарасу Григорьевичу Шевченко.

Монумент расположен в центре Харькова — в Саду имени Т. Г. Шевченко, при входе на центральную аллею со стороны улицы Сумской. Памятник органически связан с окружающим парковым пейзажем и городским архитектурным ансамблем. Общая высота монумента — свыше 16 метров, высота статуи Тараса Шевченко — 4,5 метров. Художественный стиль монумента можно определить как соцреализм и сталинское барокко; трактование личности Тараса Шевченко тоже является советским — как идейного борца за счастье простого народа, поэта-революционера.

Авторы памятника — советский скульптор Матвей Манизер и архитектор Иосиф Лангбард. Монумент был торжественно открыт 24 марта 1935 года, то есть через 9 месяцев после того, как Харьков перестал быть столицей УССР.

Памятник является одним из символов города Харькова.

Описание

Памятник Тарасу Шевченко — многоплановая композиция, каждая из частей которой просматривается постепенно, по мере знакомства с монументом. Вместе с тем весь памятник воспринимается как единое целое. Многоступенчатость монумента была (и остаётся) органично связанной с архитектурой величественных сооружений Госпрома и Харьковского государственного университета (сейчас Харьковский национальный университет имени В. Н. Каразина), Садом имени Т. Г. Шевченко. Фасад памятника повёрнут к центральной магистрали города — улице Сумской.

В плане монумент представляет собой своеобразную архитектурную спираль с 11-метровым трёхгранным пилоном с фигурой Тараса Шевченко внутри и выступами по кругу, которые окружают пилон, и на которых размещены 16 динамических статуй — высокохудожественных образцов советской пропаганды, которые по замыслу автора проекта должны были символизировать людей труда и их борьбу за свои права против притеснителей — от непокорных, бунтарских образов из произведений Т. Г. Шевченко до участников русской революции 1905—1907 лет и Октябрьской революции 1917 года, а величественная группа, которая состоит из рабочего-шахтера, колхозника, красноармейца и женщины, является олицетворением тогдашней современности.

Доминантой монумента является фигура Кобзаря — Шевченко высотой 4,5 м, установленная на высоком постаменте из серого (на момент сооружения ярко-чёрного) лабрадорита. Статуя полна динамики — и в точно найденном ракурсе слегка наклонённой набок головы, и в энергичном жесте правой руки, и во всей фигуре Шевченко просматривается готовность к действию, целенаправленность, внутренняя напряжённость, что в полной мере соответствовало советской трактовке образа Т. Г. Шевченко как поэта и художника-революционера. Скульптура имеет ярко выраженный силуэт, легко узнаваемый издали, что сближает общий фон монумента с конструктивизмом, — суровые, укрупнённые складки одежды, лаконичность форм, энергичная обработка поверхности большими обобщёнными плоскостями — все это призвано создать могущественный образ непокоренного борца за права трудящихся. К детализации автор прибегает лишь в разработке лица, которое осуществлено не только для достижения портретной схожести, а и для раскрытия внутреннего мира, в русле трактования личности поэта, выявления твёрдости и силы духа поэта-борца. Именно поэтому взгляд монументального Кобзаря суровый и гневный, а вычеканенные на голове морщины означают горечь пережитого-передуманного. Целостности образа автор достигает проработкой и других деталей — например, крепко сжатой в кулак (гневный жест) рукой.

Фигуры, которые окружают пьедестал, — вдвое меньше по высоте, чем статуя Шевченко. Они воспринимаются в основном вблизи. По замыслу скульптора, осматривать фигуры нужно в последовательности композиционной спирали, начиная от фигуры «Катерина» и двигаясь против часовой стрелки.

Среди статуй монументального ансамбля, связанных идейно общим замыслом отображения воспетой Кобзарем борьбы народа за свою волю, можно выделить отдельные фигуры и композиции:

• скульптура «Катерина» — статуя крепостной с грудным ребёнком на руках, известная под названием «Катерина», воспетая Т. Г. Шевченко в одноимённой поэме; воплощение образа женщины-матери под бременем одиночества и кручины;
• 1-я композиция («Умирающий гайдамак. Гайдамак с косой. Рвущий путы.») — все три фигуры связаны как идейно, так и сюжетно. За общей привязкой композиции к поэме Т. Г. Шевченко «Гайдамаки» о событиях колиивщины кроется жизнеутверждающее убеждение в несокрушимости народного духа и вера в его победу;
• скульптура «Связанный запорожец» — одна из статуй, которые передают патриотичный, многогранный характер героя, воплощает народную силу и величие, скорбь и боль;
• 2-я композиция («Женщина-крестьянка. Несущий жернова. Солдат-рекрут.») — в образах представителей разных прослоек трудовой народ воплощает идею страданий народа из-за царизма;
• 3-я композиция («Рабочий с преклоненным флагом. Студент. Рабочий с винтовкой. Матрос. Красноармеец.») — 3- статуи композиции изображают образы восставшего народа во время социальных катаклизмов первых десятилетий ХХ столетия.
• 4-я композиция («Крестьянин. Шахтер. Женщина с книгой») — фигуры этой последней группы, по замыслу автора, должны были передавать те изменения, которые произошли в советском обществе.

Автор монумента достиг пластического единства, гармонии, согласованности всех его групп и фигур. Им присущи классические пропорции, тщательная продуманность поз и жестов, которые отображают особенности характеров и вместе с тем содействуют раскрытию единства композиционного замысла. Многофигурная композиция выдержана в эпически спокойном, но приподнятом ритме. Материал статуй — тёмная бронза на фоне постамента из отполированного до зеркального блеска лабрадорита — придаёт памятнику ещё большую торжественность, выразительность и величие.

Фрагменты скульптурной композиции памятника Т. Г. Шевченко

Красноармеец	Колхозник	Солдат-рекрут
Гайдамак	Рабочий с преклоненным флагом	Рабочий с винтовкой

История памятника

Предыстория

Харьков известен как город, где был установлен один из первых на Украине памятников Тарасу Шевченко. Инициаторами создания первого памятника Шевченко в Харькове была семья Алчевских. В 1897 году Алексей Кириллович Алчевский заказал в Петербурге известному академику, профессору Петербургской Академии искусств В. А. Беклемишеву, выходцу из Харькова, бюст Кобзаря из белого мрамора. В 1898 году бюст был установлен возле усадьбы известной просветительницы, основательницы женской воскресной школы для взрослых Христины Алчевской (на улице Садово-Куликовской, сейчас Дарвина). Осуществлено это было нелегально — без разрешения царской власти. В трактовании Беклемишева Т. Г. Шевченко был философом и борцом, готовым к решительным активным действиям. Возле этого памятника часто собиралась студенческая молодёжь, воспитанники воскресной школы. В 1901 году, накануне сорокалетия со дня смерти Т. Г. Шевченко, памятник был снят. По другой версии, тогда же, во время экономического кризиса А. К. Алчевский обанкротился и наложил на себя руки, семье пришлось срочно избавиться от шикарного особняка — усадьбу продали купцу Шабельському, и когда новый собственник хотел было уничтожить бюст Кобзаря, Алчевские забрали его с собой и ещё на протяжении двадцати лет сохраняли в семье. В 1932 году Николай Алексеевич Алчевский, преподаватель юридического института, передал бюст в Картинную галерею Т. Г. Шевченко и сейчас этот экспонат находится в Киеве в государственном музее поэта.

Уже при советской власти, в июле 1919 года, на месте памятника Александру ІІ установили временный гипсовый бюст Т. Г. Шевченко, изготовленный по проекту скульптора Б. Кратка. Этот бюст сняли с постамента деникинцы, и дальнейшая его судьба неизвестна.

История сооружения и открытие памятника

2 июня 1929 года Харьковский горсовет утвердил постановление о сооружении памятника. В 1930 году был объявлен первый международный конкурс на сооружение памятника Тарасу Шевченко в Харькове. Таких конкурсов на протяжении 1930—1933 лет в общей сложности было три. Проблематика этих конкурсов в советской литературе или не освещается вообще, или исключительно с акцентом на участие в них победителей Манизера и Лангбарда. 22 сентября 1933 года открылась выставка проектов, на которой было представлено 30 работ ведущих мастеров того времени — Ф. Кричевского, С. Меркурова, М. Манизера, И. Кавалеридзе и других. Противоречивой темой остается определение победителей конкурса, так как среди лучших по результатам сентябрьской выставки фигурировал и общий проект украинского художника Федора Кричевского и русского скульптора Сергея Меркурова, а уже на дополнительном, ноябрьском, обзоре, где рассматривались доработанные проекты, победителем была признана работа Матвея Манизера. Одним из претендентов на место скульптора данного памятника была В. И. Мухина. Сохранилась её объяснительная записка:

Шевченко представлен бронзовой статуей, стоящей на девятиметровом каменном пьедестале (ногами он стоит еще в каменной среде, но дух его железный), с поступью твёрдой и энергичной, в полном сознании своего человеческого достоинства, народный трибун и пробудитель сознания в те годы угнетения. Автор дает его в украинской одежде, так как с образом Шевченко связывается представление о пробуждении Украины, и интеллигентский сюртук как дань моде середины XIX столетия с образом великого Тараса не вяжется и кажется совершенно нелепым. Одежда, присущая народу, становится его историческим признаком, понятным в веках, в противовес моде, через одно-два десятилетия кажущейся смешной. В нижней части памятника автор дает олицетворение старой и новой Украины. Старая Украина, угнетенная, батрацкая, подъяремная, в образе двух волов под ярмом, понурых и забитых. Сзади их на врезном барельефе украинский батрак, темный и изнуренный под игом крепостничества, окаменелый от вековых страданий. Эта группа символически дана в камне. Возле, с другой стороны стоит группа современных украинцев, работников и крестьянок, бодро смотрящих вдаль, дружно взявшись за руки для коллективной работы, окружив колесо трактора, — символ и фактор объединения работающего и потребляющего на всеобщей социальной стройке УССР…

.

Матвей Манизер к тому времени был состоявшимся мастером — творцом ряда значительных монументов, приверженецем реалистического искусства. Сохранились свидетельства, согласно которым, работая над проектом, скульптор путешествовал по шевченковским местам, делал большое количество пейзажных и жанровых этюдов, тщательно изучал внешность и личность Т. Г. Шевченко — по его произведениям, перепискам и мемуарами о нём, автопортретам, немногочисленным фотографиям, посмертной маске и т. п. Творческие поиски Манизера были продолжительными. Первый проект памятника (1930 год) он выполнил в конструктивистской манере — большая по размеру голова Шевченко с выражением опечаленности была установлена на цилиндрическом постаменте с барельефом повстанца, который, стоя на коленях, гневно потрясал кандалами. Во втором проекте (1931 год) М. Г. Манизер расположил статую поэта на пьедестале с низким рельефом, на котором были изображены персонажи из произведений Кобзаря. И лишь третий вариант проекта (1933 год) принёс скульптору творческое удовлетворение и победу во всесоюзном конкурсе, и это при том, что в конкурсе принимали участие немало выдающихся скульпторов своего времени.

Вспоминая о работе над памятником, М. Г. Манизер писал:

Шевченко трактован мною как поэт-революционер, демократ и бунтарь, энергичным жестом как бы ниспровергающий царское иго рабства и неволи. Фигура Шевченко гигантского размера: в три натуры (4,5 метра) — видна издали. Шестнадцать фигур, окружающие пьедестал, вдвое меньшего размера и рассматриваются, главным образом, на близком расстоянии… Разновременные, в большинстве своем сюжетно между собой не связанные, они располагаются на возрастающих уступах пьедестала и рассматриваются зрителем последовательно, оставаясь в то же время звеньями единой цепи.

.

Матвею Манизеру позировали актёры харьковского театра «Березиль»:

• Наталия Ужвий — «Катерина».
• Сусанна Коваль — молодая крестьянка.
• Амвросий Бучма — повстанец времен Колиивщины и крестьянин с жерновами на плечах.
• Иван Марьяненко — старый запорожский казак — связанный, но не покоренный.
• Лесь Сердюк — молодой хлопец с косой в руках и крепостной со связанными руками.
• Ростислав Ивицкий — красноармеец.

Работы по сооружению монумента были начаты 9 марта 1934 года, то есть в день 120-летия от рождения Кобзаря. Архитектурную привязку монумента исполнил архитектор Й. Г. Лангбард (автор проектов нескольких государственных зданий в Белоруссии). Отливка скульптуры Т. Г. Шевченко и скульптурных групп памятника в металле была осуществлена в бронзолитейных мастерских в Ленинграде. Общий вес металлической части памятника — 30 тонн. Одновременно с этим в Харькове, на месте закладки памятника, под руководством Й. Г. Лангбарда рабочие обрабатывали лабрадорит. На изготовление памятника ушло 400 тонн лабрадорита. На сооружении монумента было использовано около 75 вагонов разных строительных материалов, в том числе 25 вагонов с лабрадоритом.

В 1935 году работа по сооружению памятника, в которой принимало участие около 200 рабочих разных профессий, была завершена.

Торжественное открытие монумента состоялось 24 марта 1935 года и стало всенародным праздником. Харьков был украшен флагами, на улицах было многолюдно. В 14.30 нарком образования УССР В. П. Затонский перерезал ленту. Грянул салют, и большой хор 700 голосами исполнил «Заповiт» Шевченко.

События, связанные с памятником

Со времени открытия памятник сам по себе стал значительным культурным явлением и достоянием Харькова и страны.

Несмотря на размер и идеологическую направленность, монумент не пострадал во время Второй мировой войны. Именно возле памятника Шевченко в Харькове 30 августа 1943 года состоялся первый официальный митинг освобождённого от немецких оккупантов города при участии И. С. Конева и Н. С. Хрущева.

В послевоенное советское время памятник традиционно был местом проведения мероприятий, посвященных разнообразным датам украинской истории и культуры, в частности, почтению памяти Тараса Шевченко. Начиная с конца 1980-х лет площадь возле монумента стала местом группирования национальных сил, проведения демократических акций. После обретения независимости Украиной без возложения цветочных букетов к монументу не обходится ни один официальный государственный праздник, посещение Харькова высокими правительственными чиновниками и международными гостями. Уже в наше время (1990-е — 2000-е года) памятник подвергался вандализму.

Интересные факты о памятнике

Среди статуй монументального ансамбля есть скрытое и органически вписанное в композицию колесо от трактора времен первых колхозов. С ним связано верование местного населения — кто сам сможет его отыскать, скоро найдет свою любовь или останется в Харькове навсегда.

Для съёмок исторического фильма о физике Льве Ландау «Дау», которые проходили в Харькове в 2009 году, памятник Т. Г. Шевченко для большей реалистичности красили чёрной гуашью, ведь лабрадоритовый постамент в первые годы имел ярко-чёрный цвет (а не серый, как сейчас). После съёмок городским службам пришлось устроить «чистку» монумента, возвратив ему обычный для харьковчан вид.

Памятник в искусстве

На почтовых марках

• The Soviet Union 1939 CPA 675 stamp (Monument).jpg

  Почтовая марка СССР (1939 год)

• Stamp of USSR1954CPA1755.jpg

  Почтовая марка СССР (1954 год)

• 1961 CPA 2551.jpg

  Почтовая марка СССР (1961 год)

Символ города

• Памятник Шевченко стал восьмым из двенадцати символов Харькова.

Литература

• Чернова М. В. Пам’ятник Т. Г. Шевченку в Харкові., Харків: «Прапор», 1984  (укр.)
• Пам’ятник Т. Г. Шевченкові в Харкові // Шевченківський словник, том другий, К., 1977, стор. 78  (укр.)
• [kharkov.vbelous.net/ukrain/shevchen.htm www.kharkov.vbelous.net/ukrain/openshev.htm — веб-сторінка, повністю присвячена Пам’ятнику Т. Г. Шевченку в Харкові]  (укр.)
• Памятник Т. Г. Шевченко в Харькове., М., 1961  (рус.)
• Памятник Т. Г. Шевченко в Харькове., Л., 1964  (рус.)

Ссылки

• О. Побєдаленко.  [youtube.com/watch?v=Wo1tbwtzmy4 Свято української радянської культури. Екстренний випуск.] — Всеукраїнський союз кінохроніки, 1935 (укр.)

Отрывок, характеризующий Памятник Тарасу Шевченко (Харьков)

Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.