Памятник Ярославу Мудрому (Ярославль)

Памятник
Памятник Ярославу Мудрому
Страна	Россия
Город	Ярославль, Богоявленская площадь
Координаты	57°37′21″ с. ш. 39°53′12″ в. д.57.6225028° с. ш. 39.8868778° в. д. / 57.6225028; 39.8868778
Автор проекта	скульптор О. Комов и архитекторы Н. И. Комова и А. Р. Бобович
Дата постройки	1993
Статус	охраняется государством

Памятник основателю Ярославля князю Ярославу Мудрому расположен на площади Богоявления в центре Ярославля. Монумент воздвигнут в память основания князем города Ярославля. Памятник обращён лицом к въезжающим в центр города с московского направления.

История создания

Долгое время в Ярославле планировали установить памятник основателю города — князю Ярославу. Выбирали наиболее удачное место. В качестве вариантов рассматривали Стрелку (место впадения Которосли в Волгу), где был заложен город; и Медведицкий овраг, где по преданию состоялся поединок Ярослава с медведицей. Однако была выбрана одна из центральных площадей — Богоявленская. Ярослав Мудрый словно встречает путников, прибывающих в наш город со стороны столицы, и символизирует тесные связи с Москвой. Создателями стали скульптор Олег Комов и архитекторы Н. И. Комова и А. Р. Бобович. Памятник был открыт 23 октября 1993 года с участием первого президента России Бориса Ельцина. Памятник и площадь Богоявления — место посещения свадебных кортежей.

В начале XIX века в Ярославле уже существовал памятник Ярославу Мудрому: «каменный, пирамидальный, стоящий в овраге». По указанию Николая I он был разобран, как не соответствующий своему значению. В начале XX века планировалось построить новый памятник и даже были собраны на это деньги, но в итоге они были потрачены на празднование юбилея дома Романовых.

Описание памятника

Ярослав Мудрый держит в одной руке меч, в другой — макет будущего города. Данное решение показывает князя-созидателя, строителя, способного, если надо, защитить город. Опущенный меч символизирует миролюбивую политику князя.

На барельефах, украшающих пьедестал, изображены герб Ярославля, поединок князя Ярослава с медведицей, легенда о котором легла в основу герба, и Ярослав за работой, может быть, в руках у него текст закона или одна из книг библиотеки, или договор с кем-то из европейских монархов. Любой вариант допустим, так как при Ярославе был создан свод законов «Русская Правда», появилась крупная библиотека, а дочерей своих он выдавал замуж за европейских королей для укрепления связей с другими странами.

Ярослав изображён на памятнике согласно иконописному канону, появившемуся позднее времени его жизни, уже в Русском государстве — по тогдашним представлениям о благообразии с ухоженной бородой как у Христа в покое и умиротворении. Согласно более древнему канону, пришедшему от варягов, он изображался с короткими волосами, возможно бритый наголо лишь с клоком волос — символом знатности, бородой короткой, но зато с длинными усами, лицо скандинавского типа.

Источники

• Жельвис В. И. Прогулки по Ярославлю: Путеводитель. — Ярославль: Верхняя Волга, 2001.

Отрывок, характеризующий Памятник Ярославу Мудрому (Ярославль)

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.