Памятник неизвестному герою

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Памятник
Памятник Неизвестному Герою
Споменик Незнаном јунаку / Spomenik Neznanom junaku
Страна Сербия
Округ Белград
Координаты: 44°41′19″ с. ш. 20°30′56″ в. д. / 44.688694° с. ш. 20.515806° в. д. / 44.688694; 20.515806 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=44.688694&mlon=20.515806&zoom=12 (O)] (Я)

Памятник Неизвестному Герою на Авале — это монументальный мавзолей на вершине горы Авала, на юго-востоке Белграда (муниципалитет Вождовац). Создателем этого памятника является хорватский и югославский скульптор Иван Мештрович. Он был возведен в 1938 году.





История

Рядом со средневековым укрепленным городом Жрнов (12-15 век), на вершине Авалы, жители окрестных деревень построили в 1922 году каменный монумент на месте могилы неизвестного павшего воина Первой мировой войны. После более чем десяти лет, по желанию царя Александра I Караджорджевича, в соответствии с общей акцией возведения памятника Неизвестному солдату, на других странах союзниках в этой войне (от 1920 года Франция, Англия, Италия, Бельгия, Канада, США), былы снесены остатки города Жрнов и на том месте построен монументальный памятник — мавзолей Неизвестному герою, самый монументальный общественный памятник на самой высокой точке Белграда. Это стало символическим местом чествования всех павших солдат в войнах с 1912 по 1918 год. Этот архитектурно-скульптурный шедевр осуществлен в соответствии с проектом Ивана Мештровича, чрезвычайно востребованного скульптора в Королевстве Югославии. Выбор скульптора был обусловлен силой, которую, как предполагалось, должен был олицетворять памятник такой важности. В разработке концепции программы, помимо Мештровича, участвовал сам король Александр, который и принял окончательное решение по выбору проекта.

Строительство

Необработанные блоки гранита, твердого, серовато-черного каменя (габбро) из государственной каменоломни «Ябланица», рядом с Мостаром, в долине Неретва, были доставлены до железнодорожной станции в Рипанье вблизи Белграда. Оттуда, узкими железнодорожными путями транспортированы к вершине Авалы, где выполнялись окончательные полировочные работы. В связи с этим на строительную площадку провели электричество и воду. Недалеко от старого памятника были сооружены бараки с мастерскими по резьбе по камню и помещением для хранения материала. Монументальные скульптуры кариатид прибывали из мастерской Мештровича Сплиту у подножия Авалы, а затем, как и каменные блоки, поднимались с помощью вагонеток, которые их тянули до самого верха. Затем они были поставлены с помощью крана на высокую скалу, построенную вокруг пьедестала памятника.

Строительство началась 18 июня 1934 года и продолжалось четыре года. Фундамент, как и ядро памятника, построены из армированного железобетона, а затем на него были помещены блоки из благородного темного камня. Первый гранитный блок был заложен 19 августа 1935 года. Специалисты технической дирекции королевского двора стояли во главе контроля над возведением памятников, руководителем работ был инженер полковник Стеван Живанович, а в строительстве, обработке камня и монтаже блоков, участвовали члены Королевской югославской армии и члены военно-морского флота. На Видовдан, 1934 года, король Александар I Караджорджевич заложил хартию о возведению мемориала в фундамент памятника, который затем был освящен.

В верхней части саркофага вырезана надпись: «АЛЕКСАНДР I КОРОЛЬ ЮГОСЛАВИИ НЕИЗВЕСТНОМУ ГЕРОЮ», а на противоположной стороне год завершения создания памятника «MCMXXXVIII» (1938).

Мештрович подготовил два варианта внешнего вида памятника, который должен достойно нести в себе идею славы и почитания. Для того, чтобы передать такую идею, выбрана простая форма, но которая сама по себе сохраняет традиции мавзолея и другие сохранившиеся памятники из периода раннего древнего искусства. И, в конце концов, форма храма или святыни не была выбрана по изначальному замыслу, а монументальный саркофаг (каменный гроб), через который проходит — гробница на пятиступенчатом пьедестале, символе пятивекового рабства сербов под турками. Таким образом, этот памятник, мемориального и погребального характера (мавзолей), пронизывают формы и значения древнего храма и алтаря, а также и гробницы, а саркофаг подчеркивает непрерывность распространенных форм кладбищенских памятников, особенно королевских или важных личностей, с древних времен и во время средневековья. Тем более, что моделью для этого памятника служила античная гробница персидского правителя Кира II Великого, в древней столице Пасаргаду, в современном Иране. В пьедестале памятника Неизвестному герою спрятана крипта, подземное помещение, в котором находится гроб с останками неизвестного воина. Высота памятника составляет 14,5 м, длина 36 м, ширина у подножия составляет 26 м, в то время как лестница со входной стороны 93 м длиной. Первоначально частью концепции был и круглый фонтан, который был позже убран с проходящей оси памятника.

Внешний вид памятника

До мавзолея можно дойти по каскадным лестничным проходам, которыми были достигнуты исключительные перспективы от подножия к вершине памятника. Через него можно проходить по продольной оси саркофага, через двое ворот, выделенных сдвоенными парами монументальных кариатид (женские фигуры в роли столбцов), которые повернуты к самому проходу, что указывает на важность направления движения посетителей. Кариатиды высотой 4 метра, вырезаны из цельного куска камня из того же материала, что и блоки каменного памятника. Эти массивные скульптуры у входа-ворот, одетые в различные национальные одежды, украшенные богатыми украшениями. По способу обработки одежды была проведена современная геометрическая стилизация, в то время как лица реалистичны, какие-то характерны, а какие-то нейтральны. Монументальные босоногие хранительницы, достойного и безэмоционального выражения и отношения, спокойные и серьезные, но нестатичные, стоящие в контрапосте (одной ногой свободно наслоненной), с руками упирающимися в тело в различных положениях. Они выглядят молодо, то есть вечно молодые женщины, символы матерей всех павших воинов, которые указывают на идеи вечной, вневременной славы и идею Югославии-объединения всех национальностей в Королевстве Югославия с представлением «боснийки, черногорки, далматинки, хорватки, словенки, войводжанки, сербки и сербки из южной Сербии». Мештрович полностью отвечал требованиям короля Александра, добившись великолепной работы с очень гармоничными пропорциями, очень точного и высокого художественного мастерства, которые создают впечатление восхищения. После строительства нового монументального памятника в 1938 году, останки неизвестного сербского воина из старого мемориала, который был затем разрушен, были положены в новый склеп. Остатки других солдат, которые также были похоронены, были перенесены в склеп возле церкви Ружица, на месте Белградской крепости, в то время как военные предметы были переданы Военному музею в Белграде. Реставрационно-консервационные работы на памятнике были проведены в 1967 и 1989 годах, а Институт по защите культурных памятников, изготовил в 1993 году проект активизации и возрождения памятника. Памятник Неизвестному Герою учрежден как памятник культуры в 1984 году, а в 1987 году стал Культурным наследием исключительной важности.

См. также

Внешние источники

  • «Политика», 20 августа 1935, стр. 5. digitalna.nb.rs (подход. 22 января 2016 г.)
  • Институт позащите культурных памятников города Белграда, каталоги 2008, Памятник неизвестному Героя на Авале, автор Хайна Туцич
  • Институт защиты культурных памятников, каталог культурных ценностей

beogradskonasledje.rs/kd/zavod/vozdovac/spomenik_neznanom_junaku.html

  • САНУ, памятники культуры в Сербии, 10.10.2013 spomenicikulture.mi.sanu.ac.rs/spomenik.php?id=620
  • Государсвенный Институт защиты культурных памятников, 10.10.2013, www.spomenici.heritage.gov.rs/cir/nkd/pregled/neznani_junak
  • Вечерние новости, 11.10.2013 www.novosti.rs/vesti/beograd.74.html:446587-Beogradske-price-Ko-je-Neznani-junak

Напишите отзыв о статье "Памятник неизвестному герою"

Ссылки

  • [spomenicikulture.mi.sanu.ac.rs/spomenik.php?id=620 СПОМЕНИК НЕЗНАНОМ ЈУНАКУ НА АВАЛИ] (серб.)
  • Б.M.Степанович, Национальное завещание короля Александра I, Белград 2005 (фото издание 1936)
  • С.Живанович, Памятник неизвестному герою на Авале 1938—1968, Белград 1968
  • И.Мештрович, Воспоминания о политических людях и событиях , Загреб 1969
  • O.Манойлович, Традиции первой мировой войны в белградской общественности 1918—1941 годах, факультет философии, 1996 (диссертация)
  • Ль. Димич, Культурная политика Королевства Югославии, 1918—1941, книг. 1, Белград в 1996 году.
  • E.Б.Вахтел, Создание нации, уничтожение нации, литература и культурная политика в Югославии, Белград 2001
  • O.Манойлович Пинтар, Идеологическое и политическое в монументальной архитектуре Первой и Второй мировой войны на территории Сербии, факультет философии, 2004 (докторская диссертация)
  • А. Игнятович, от исторической памяти до представления национальной традиции: Памятник неизвестному Героя на Авале (1934-38), в сборнике История и память: изучение исторического сознания, Белград, 2006.
  • M.Йованович, Был разрушен только Жрнов ?, Посланник ДКС, нет. 30, Београд, 2006.
  • A.Игнятович,Югословенство в архитектуре 1904—1941, Белград, 2007.
  • С. и Д.Вичич, Привет из Белграда 1895—1941, т. 2, Белград, 2008.
  • Памятник Неизвестному герою, запись культурных памятников, документации Института по охране памятников культуры.


Отрывок, характеризующий Памятник неизвестному герою

– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.