Памятные монеты евро Германии
Поделись знанием:
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.
Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.
Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.
Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
| |
| Код ISO | ISO 3166-2:DE |
В статье приведён перечень золотых и серебряных памятных монет в евро, выпущенных в Германии. В статье не указаны памятные монеты Германии, изготовленные из недрагоценных металлов, которые описаны в статьях «Монеты евро Германии» и «Памятные монеты 2 евро».
Содержание
- 1 Монеты 2002 года выпуска
- 2 Монеты 2003 года выпуска
- 3 Монеты 2004 года выпуска
- 4 Монеты 2005 года выпуска
- 5 Монеты 2006 года выпуска
- 6 Монеты 2007 года выпуска
- 7 Монеты 2008 года выпуска
- 8 Монеты 2009 года выпуска
- 9 Монеты 2010 года выпуска
- 10 Монеты 2011 года выпуска
- 11 Монеты 2012 года выпуска
- 12 Монеты 2013 года выпуска
- 13 План выпуска монет на 2014—2018 годы
- 14 Примечания
- 15 Ссылки
Монеты 2002 года выпуска
|
|
«Презентация евро» | |||
|---|---|---|---|---|
| Дизайнер: Эрих Отт | Монетный двор: F | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 2.000.000/400.000 | Качество: Анц./Пруф | |
| Выпущена: 23 января 2002 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 18,0 г | ||
| Монета серии «Презентация евро»
Аверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Круговая легенда — «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки монеты, а также знак монетного двора. Примечания: В серии «Презентация евро» Германия выпустила монеты трех номиналов: € 10, € 100 и € 200 Реверс: Глобус с картой Европы, на котором изображены границы стран ЕС, а также выгравирован символ Евро.
Круговая легенда — нем. Übergang zur Währungsunion • Einführung des Euro (рус. Переход к валютному союзу • Введение Евро)
| ||||
|
|
«Презентация евро» | |||
| Художник: AZ Jezovsek, Нойберг | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999,9 Золото | Тираж: 500.000 | Качество: | |
| Выпущена: 9 мая 2002 | Диаметр: 28,0 мм . | Вес: 15,55 г | ||
| Монета серии «Презентация евро»
Аверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Круговая легенда — «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки монеты, а также знак монетного двора. Реверс: Арки, мосты и колонны, в центре монеты символ Евро. Круговая легенда — нем. Übergang zur Währungsunion • Einführung des Euro (рус. Переход к валютному союзу • Введение Евро) | ||||
|
|
«Презентация евро» | |||
| Художник: A.Z. Jezovsek, Нойберг | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €200 | Металл: 999,9 Золото | Тираж: 100.000 | Качество: | |
| Выпущена: 9 сентября 2002 | Диаметр: 32,5 мм . | Вес: 31,1 г | ||
| Монета серии «Презентация евро»
Аверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Круговая легенда — «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки монеты, а также знак монетного двора. Реверс: Арки, мосты и колонны, в центре монеты символ Евро. Круговая легенда — нем. Übergang zur Währungsunion • Einführung des Euro (рус. Переход к валютному союзу • Введение Евро) | ||||
|
|
100 летие метро в Германии | |||
| Художник: Бодо Брошат, Берлин | Монетный двор: D | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 2.000.000/400.000 | Качество: Анц./Пруф | |
| Выпущена: 1 января 2002 | Диаметр: 32,5 мм (1.28 in) | Вес: 18,0 г | ||
| Аверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза.
Круговая легенда — «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки монеты, а также знак монетного двора. Реверс:Слева вагон начала ХХ века, справа современный железнодорожный состав. Мост Oberbaumbrucke, по которому следовали поезда первой линии. Первая линия Берлинского метро была открыта в 1902 году. Современное Берлинское метро насчитывает 9 линий. Надписи сверху и внизу: нем. 100 Jahre U-Bahn in Deutschland (рус. 100 лет метро в Германии). | ||||
|
|
Выставка | |||
| Художник: Frantisek Chocola, Hamburg | Монетный двор: J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 2.000.000/300.000 | Качество: Анц./Пруф | |
| Выпущена: 2 мая 2002 | Диаметр: 32,5 мм (1.28 in) | Вес: 18,0 г | ||
| Аверс: Прописная буква «d» — логотип выставки современного искусства documenta. Линии символизируют постоянное развитие искусства.
Надпись: «Documenta | Kassel» указывает на название выставки и города. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Монета посвящена выставке современного изобразительного искусства documenta в Касселе. Идея проводить в провинциальном немецком городке Касселе выставку современного искусства впервые пришла в голову художнику и профессору кассельской Академии искусств Арнольду Боде в 1955 году. Сейчас выставка уже стала одним из крупнейших форумов художников в мире. Documenta проводится раз в четыре года. Благодаря столь длинной паузе между выставками Documenta невольно подводит итоги и проявляет новые тенденции в современном искусстве. Для каждой Documenta выбирается шеф-куратор, который и определяет основную идеологическую установку выставки. | ||||
|
|
Музейный остров в Берлине | |||
| Художник: Франтиск Чочола, Гамбург | Монетный двор: A | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 2.000.000/280.000 | Качество: Анц./Пруф | |
| Выпущена: 8 августа 2002 | Диаметр: 32,5 мм (1.28 in) | Вес: 18,0 г | ||
| Аверс: План поселения на месте Берлина.
Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: В 12 в. были восстановлены поселения Берлин и Кельн на острове реки Шпрее (ныне Музейный остров) на важных торговых путях между Западом и Востоком. Около 1200 года на месте современного Берлина располагались два городка — Кёльн и Берлин. Точная дата получения ими городских прав неизвестна. Городские права Кёльна впервые упоминаются в 1261 году, городские права Берлина — в 1251 году. В 1307 году города объединились в одну административную единицу. Т. н. Музейный остров находится на месте первого поселения Берлина и Кельна на острове реки Шпрее. На острове расположено пять всемирно известных музеев, которые занимают северную часть острова. Эти музей входят во всемирное культурное наследие ЮНЕСКО (1999). | ||||
|
|
50 лет немецкому телевидению | |||
| Художник: Jordi Regel, Берлин | Монетный двор: G | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 2.000.000/290.000 | Качество: Анц./Пруф | |
| Выпущена: 7 ноября 2002 | Диаметр: 32,5 мм (1.28 in) | Вес: 18,0 г | ||
| Аверс: На аверсе монеты изображен стилизованный экран, по окружности надпись: "50 Jahre Deutsches Fernsehen " (50 лет немецкому телевидению).
Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: В 1952 году в Германии появилось черно-белое телевидение | ||||
Монеты 2003 года выпуска
|
|
100 лет Немецкому музею | |||
|---|---|---|---|---|
| Художник: Victor Huster, Baden-Baden | Монетный двор: D | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 2,050 000/350 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 10 апреля 2003 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | Рыночная цена | |
| Аверс: Немецкий музей в Мюнхене, в котором расположено примерно 28.000 выставленных объектов из примерно 50 областей естествознаний и техники, является самым большим естественнонаучно-техническим музеем мира. Обширный фонд ценных технических и естественнонаучных оригинальных экспонатов посещают ежегодно примерно 1,5 млн людей. Музей был основан 28.06.1903, на встрече немецкой Ассоциации Инженеров (VDI) по инициативе Оскара фон Миллера.
Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. | ||||
|
|
200 летие со дня рождения Юстуса Либиха | |||
| Художник: Bodo Broschat, Berlin | Монетный двор: J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 2,050 000/350 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 8 мая 2003 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| Аверс: Портрет Ю.Либиха на фоне зданий.
Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Монета посвящена 200-летию со дня рождения Юстуса Либиха Либих (Liebig) Юстус Фрайхер фон (12.05.1803-18.04.1873), немецкий химик, основатель научной школы, один из основоположников органической химии, иностранный член-корреспондент Петербургской АН (1830). Открыл (1823) изомерию. Получил ряд органических соединений. Один из создателей теории радикалов. Автор химической теории брожения и гниения, теории минерального питания растений. Либих воспитал целое поколение замечательных химиков. В 1845 знаменитому химику был пожалован титул барона. В 1854 он стал членом Баварской Академии наук, а в 1859 — избран её президентом. | ||||
|
|
50 годовщина Народного восстания 17 июня 1953 в ГДР | |||
| Художник: Hans Joa Dobler, Ehekirchen | Монетный двор: A | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 2,050 000/350 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 12 июня 2003 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| Аверс: Пересекающиеся дороги восстания.
Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: После провозглашения правительством ГДР «нового курса» и общего повышения производственных норм рабочие ГДР, поддержанные другими слоями населения подняли 17 июня 1953 восстание в Берлине и других городах. Восстание было подавлено. | ||||
|
|
1 монета серии Чемпионат мира по футболу 2006 | |||
| Художник: Lucia Maria Hardegen, Bonn; Erich Ott, Munich | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 3,550 000/400 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 5 июня 2003 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| Аверс:
Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Впервые к Чемпионату Мира по футболу 2006 федеральное министерство финансов издало официальную серию монет по теме «Футбол». Монеты отчеканены на всех пяти монетных дворах страны. | ||||
|
|
Промышленный ландшафт области Рур | |||
| Художник: Hans Joa Dobler, Ehekirchen | Монетный двор: F | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 2,050 000/350 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 10 июля 2003 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | Рыночная цена | |
| Аверс: Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Рур, основная угольно-металлургическая база Германии, между реками Рур и Липпе. В Руре сконцентрированы основные отрасли тяжелой промышленности страны: угольная, чёрная металлургия, тяжелое машиностроение, химическая. Города Рура Эссен, Дортмунд, Дуйсбург, Вупперталь, Дюссельдорф и др. слились в единую городскую агломерацию. | ||||
|
|
200 летие со дня рождения Готфрида фон Зампера | |||
| Художник: Michael Otto, Rodenbach | Монетный двор: G | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 2,050 000/350 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 13 ноября 2003 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| Аверс: Портрет архитектора рядом — изображения его работ.
Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Монета посвящена 200-летию Готфрида фон Земпера Готтфрид фон Земпер (1803—1879) (Semper). Немецкий архитектор. В Дрездене Земпер создавал придворный театр, т. н. Semperoper (в 1838—1841), синагогу (в 1838—1840, в 1938 разрушена). | ||||
|
|
Кведлинбург, Всемирное наследие ЮНЕСКО | |||
| Художник: Agatha Kill, Cologne | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999.9 Золото | Тираж: 400 000 | Качество: | |
| Выпущена: 1 ноября 2003 | Диаметр: 28 мм (1.1 in) | Вес: 15.55 г (½ oz) | ||
| Аверс: Средневековая печать Генриха I с изображением монастырской церкви Кведлинбурга и названий других строений Кведлинбурга. В церкви Кведлинбурга погребен Генрих I. Входит в Список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. | ||||
Монеты 2004 года выпуска
|
|
2 монета серии Чемпионат мира по футболу 2006 | |||
|---|---|---|---|---|
| Художник: Lucia Maria Hardegen, Bonn; Erich Ott, München | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 4 000 000/400 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 5 февраля 2004 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| Аверс:
Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Впервые к Чемпионату Мира по футболу 2006 федеральное министерство финансов издало официальную серию монет по теме «Футбол». Монеты отчеканены на всех пяти монетных дворах страны. | ||||
|
|
Баухаус в Дессау | |||
| Художник: Heinz Hoyer, Berlin | Монетный двор: A | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 7 апреля 2004 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
Аверс: На аверсе изображены архитектурные элементы Баухауза в Дессау и элементы: кругу, квадрат и треугольник. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: «Баухауз» (Bauhaus), высшая школа строительства и художественного конструирования, основана в 1919 в Веймаре (Германия), в 1925 переведена в Дессау, в 1933 упразднена фашистами. Руководители (В. Гропиус, Х. Мейер, Л. Мис ван дер Роэ) разрабатывали эстетику функционализма, принципы современного формообразования в архитектуре и дизайне, формирования материально-бытовой среды средствами пластических искусств. Некоторые здания, построенные школой Баухауз, были включены в список Всемирного наследия ЮНЕСКО в 1996. | ||||
|
|
Расширение Европейского Союза | |||
| Художник: Aase Thorsen, Molsberg | Монетный двор: G | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 6 мая 2004 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
Аверс: Даты создания/расширения ЕС (начиная с 1950-создание ЕВРОПЕЙСКОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ УГЛЯ И СТАЛИ и заканчивая 2004 г. — последнее расширение) и, соответственно, названия стран, вошедших в ЕС. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: 1 мая 2004 в ЕС вступили ещё 10 государств в том числе из бывшего СССР: Латвия, Эстония, Литва, Польша, Чехия, Словакия, Словения, Венгрия, а также Кипр и Мальта. | ||||
|
|
Национальный парк Ваттовое море | |||
| Художник: Dietrich Dorfstecher, Berlin | Монетный двор: J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 3 июня 2004 | Диаметр: 32.5 mm (1.28 in) | Вес: 18 g | ||
|
Аверс: Летящие гуси на фоне карты береговой линии Северного моря. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Национальный парк «Niedersachsisches Wattenmeer» Достопримечательностями Нижней Саксонии являются Везербергланд и Тевтобургский Лес, национальный парк Нижне-Саксонские ватты (ватты — Wattenmeer — прибрежное мелководье Северного моря). Площадь национального парка составляет ок. 278000га. Основан он в середине 80-х годов 20-го века — это старейший биосферные заповедник Германии. До 4.000 видов животных и видов растений обитают на этом необычно богатом пространстве мелководного моря. Это также область отдыха и выводка птенцов для птиц северных стран, которые поселяются здесь. | ||||
|
|
200 лет со дня рождения Эдуарда Мерике | |||
| Художник: Erich Ott, München | Монетный двор: F | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 9 сентября 2004 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
Аверс: Портрет Э.Мерике. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. | ||||
|
|
Международная космическая станция | |||
| Художник: Frantisek Chochola, Hamburg | Монетный двор: D | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 2004 November 4 | Диаметр: 32.5 мм . (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
Аверс: На переднем плане мы видим европейский модуль Коламбус, соединенный с Международной Космической станцией. На заднем плане — глобус с видом на европейский континент. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: До 1995 были запущены 7 орбитальных станций «Салют», «Мир» (СССР) и орбитальная станция «Скайлэб» (США). В конце 1990-х годов на орбите Земли начались работы по созданию международной орбитальной космической станции «Альфа» (МКС) при участии США, Канады, России и стран Европейского космического агентства. | ||||
|
|
Всемирное наследие ЮНЕСКО в Германии — город Бамберг | |||
| Художник: Prof. Ulrich Böhme, Stuttgart | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999.9 Золото | Тираж: 400 000 | Качество: | |
| Выпущена: 1 октября 2004 | Диаметр: 28 мм . (1.1 in) | Вес: 15.55 г (½ oz) | ||
|
Аверс: На аверсе изображена старая часть города — собор, гора Михаэля и старая ратуша как связь с островным городом. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Бамберг (Bamberg), город в Германии, на севере земли Бавария, порт на реке Регниц (приток Майна) и канале Людвига. Население 70,1 тыс. жителей (2004). Этот город относится к тем старинным городам, которые остались неповрежденными и являются историческими корнями Германии, с 1993 город Бамберг включен в список наследия ЮНЕСКО. | ||||
Монеты 2005 года выпуска
|
|
Чемпионат мира по футболу 2006 | |||
|---|---|---|---|---|
| Художник: Lucia Maria Hardegen, Bonn; Erich Ott, München | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 4,000 000/400 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 10 февраля 2005 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| Национальный парк Баварский лес | ||||
| Художник: Bodo Broschat, Berlin | Монетный двор: D | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 2005 April 7 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
Аверс: На аверсе изображена разрыхленная земля вокруг дерева, в которую интегрированы плоские контуры национального парка с элементами ландшафта Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Национальный парк Баварский Лес был открыт в 1970 и был первым национальным парком Германии. Парк лежит на востоке Баварии вдоль границы с Чехией. Сейчас Баварский лес занимает площадь в 24.250га почти неприкосновенного леса в горах средней высоты (от 1000 м и выше). Вместе с Богемским лесом Баварский Лес образует самое большое связное лесное пространство Центральной Европы. В 1972 национальный парк получал признание Всемирного союза охраны природы (IUCN). | ||||
|
|
200 лет со дня смерти Фридриха Шиллера | |||
| Художник: Carsten Theumer, Hohnstedt | Монетный двор: G | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 12 мая 2005 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
Аверс: Портрет Шиллера в окружении заголовков произведений поэта. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Монета посвящена 200-летию со смерти Фридриха Шиллера. Шиллер (Schiller) Иоганн Фридрих (10.11.1759-09.05.1805), немецкий поэт, драматург и теоретик искусства Просвещения; наряду с Г. Э. Лессингом и И. В. Гете основоположник немецкой классической литературы. Мятежное стремление к свободе, утверждение человеческого достоинства, ненависть к феодальным порядкам выражены уже в юношеских драмах периода «Бури и натиска»: «Разбойники» (1781), «Заговор Фиеско» (1783), «Коварство и любовь» (1784). Столкновение просветительских идеалов с действительностью, интерес к сильным характерам и социальным потрясениям прошлого определили напряженный драматизм трагедий Шиллера («Дон Карлос», 1783-87; «Мария Стюарт», «Орлеанская дева», обе 1801, и др.), народные драмы «Вильгельм Телль» (1804), обусловили создание им теории «эстетического воспитания» как способа достижения справедливого общественного устройства. | ||||
|
|
100 летняя годовщина Теории относительности Эйнштейна | |||
| Художник: Heinz Hoyer, Berlin | Монетный двор: J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 7 июля 2005 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
Аверс: На монете изображена, пожалуй, самая известная формула в мире — E = mc2, которая показывает соотношения между массой М, и энергией Е. Эта формула была выведена А.Эйнштейном и является частью Теории относительности. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. | ||||
|
|
1200 лет городу Магдебург | |||
| Художник: Heinz Hoyer, Berlin | Монетный двор: A | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 8 сентября 2005 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
Аверс: Магдебургский собор, построенный 1200 лет назад. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Магдебург (Magdeburg), город в Германии. Административный центр земли Саксония-Анхальт. Население 226,2 тыс. человек (2004). Впервые упоминается в 805. С 968 центр архиепископства. В те времена Магдебург служил опорным пунктом на границе со славянскими племенами. В Магдебурге сложилось первое в Европе городское право, так называемое Магдебургское право (получило широкое распространение в Центральной и Восточной Европе). В 1400 город присоединился к Ганзейскому союзу. Здесь был построен первый в Германии готический собор, освященный в 1361 (по значимости второй после Кельнского). В 1524 в Магдебург решительно поддержал Реформацию. В мае 1631, во время Тридцатилетней войны, был почти полностью разрушен. Расцвет города относится ко времени бургомистерства О.Герике (1646—1681). В 1680 перешёл во владение бранденбургско-прусских курфюрстов. С 19 в. — крупный промышленный центр. Во время Второй мировой войны город был сильно разрушен бомбардировками американской авиации. В 1949—1990 входил в состав ГДР. При восстановлении многие кварталы города были застроены по типовым проектам, лишившим город былого очарования. Тем не менее многие старинные памятники сохранились, среди них: один из выдающихся памятников ранней европейской готики главный собор Санкт-Маурициус-унд-Катарина (1209—1520, богатая каменная скульптура 13 в., здесь же могила короля Оттона I), церковь Св. Иоганна (St. Johanneskirche, 1131, разрушена во время Второй мировой войны, частично восстановлена), романская церковь Либфрауенкирхе (1064—1160, готические своды 1220—1230). | ||||
|
|
100 лет со дня рождения Берты фон Зуттнер лауреатки Нобелевской премии мира | |||
| Художник: Bodo Broschat, Berlin | Монетный двор: F | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 3 ноября 2005 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
Аверс: Портрет Берты фон Зуттнер. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Берта фон Зутнер является первой женщиной — лауреатом Нобелевской премии Зутнер (Suttner) Берта фон (1843—1914), австрийская писательница. Участвовала в организации пацифистского движения, издавала журнал «Долой оружие!» (1892-99); получили известность одноименный роман (1899) и его продолжение — «Дети Марты» (1902). Сборник статей «Война и борьба с ней» (1904); «Мемуары» (1908). Нобелевская премия мира (1905). | ||||
|
|
4 монета серии Чемпионат мира по футболу 2006 | |||
| Художник: Heinz Hoyer, Berlin; Erich Ott, München | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999.9 Золото | Тираж: 350 000 | Качество: | |
| Выпущена: 4 октября 2005 | Диаметр: 28 мм (1.1 in) | Вес: 15.55 г (½ oz) | ||
|
Аверс: Футбольный стадион с мячом в центре поля. Реверс: Герб Германии и 12 звезд Евросоюза. Надпись «Bundesrepublik Deutschland» (Федеративная Республика Германия), год чеканки, а также знак монетного двора. Примечания: Впервые к Чемпионату Мира по футболу 2006 федеральное министерство финансов издало официальную серию монет по теме «Футбол». Монеты отчеканены на всех пяти монетных дворах страны. | ||||
Монеты 2006 года выпуска
| 250 со дня рождения Вольфганга Амадея Моцарта | ||||
|---|---|---|---|---|
| Художник: Jordi Regel | Монетный двор: D | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 2 января 2006 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| Чемпионат мира по футболу 2006 | ||||
| Художник: Lucia Maria Hardegen, Bonn; Erich Ott, München | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 4,000 000/400 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 9 февраля 2006 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
Вот оригинальные надписи которые идут по гурту монет.
Посередине идет букваE сокращено для краткости, она показывает Монетный двор:
The text means: The world guesting at friends. | |||
| 225 со дня рождения Карла Фридриха Шинкеля | ||||
| Художник: Axel Bertram | Монетный двор: F | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 2 марта 2006 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| 800 лет городу Дрезден | ||||
| Художник: Heinz Hoyer | Монетный двор: A | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 24 августа 2006 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
|
650 лет Ганзе | |||
| Художник: Erich Ott | Монетный двор: J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,800 000/300 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 7 сентября 2006 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
|
Всемирное наследие ЮНЕСКО город Веймар | |||
| Художник: Dietrich Dorfstecher | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999.9 Золото | Тираж: 350 000 | Качество: | |
| Выпущена: 2 октября 2006 | Диаметр: 28 мм (1.1 in) | Вес: 15.55 г | ||
Монеты 2007 года выпуска
| 50 лет земле Саар | ||||
|---|---|---|---|---|
| Художник: Erika Binz-Blanke, Baden-Baden | Монетный двор: G (Карлсруэ) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1.600.000/300.000 | Качество: Анц./Пруф | |
| Выпущена: 18 января 2007 | Диаметр: 32,5 мм (1.28 in) | Вес: 18,0 г | ||
| 50 лет Римскому договору | ||||
| Художник: Carsten Mahn, Berlin | Монетный двор: F (Штутгарт) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1.600.000/300.000 | Качество: Анц./Пруф | |
| Выпущена: 1 марта 2007 | Диаметр: 32,5 мм (1.28 in) | Вес: 18,0 г | ||
| 175 лет со дня рождения Вильгельма Буша | ||||
| Художник: Othmar Kukula, Neuhausen | Монетный двор: D (Мюнхен) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1.600.000/300.000 | Качество: Анц./Пруф | |
| Выпущена: 14 июня 2007 | Диаметр: 32,5 мм (1.28 in) | Вес: 18,0 г | ||
| 50 лет Бундесбанку | ||||
| Художник: Susanne Kraißer, Bremen | Монетный двор: J (Гамбург) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1.600.000/300.000 | Качество: Анц./Пруф | |
| Выпущена: 9 августа 2007 | Диаметр: 32,5 мм (1.28 in) | Вес: 18,0 г | ||
| 800 со дня рождения Елизаветы Тюрингской | ||||
| Художник: Barbara G. Ruppel, Krailling | Монетный двор: A (Берлин) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1.600.000/300.000 | Качество: Анц./Пруф | |
| Выпущена: 8 ноября 2007 | Диаметр: 32,5 мм (1.28 in) | Вес: 18,0 г | ||
|
|
Всемирное наследие ЮНЕСКО город Любек | |||
| Художник: Bodo Broschat | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999,9 Золото | Тираж: 330.000 | Качество: | |
| Выпущена: 1 октября 2007 | Диаметр: 28,0 мм (1.1 in) | Вес: 15,55 г | ||
Монеты 2008 года выпуска
| 200 лет со дня рождения Карла Шпицвега | ||||
|---|---|---|---|---|
| Художник: Hannes Dauer, Schonbrunn-Steinsdorf | Монетный двор: D | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,500 000/260 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 7 февраля 2008 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
|
150 лет со дня рождения Макса Планка | |||
| Художник: Michael Otto, Rodenbach | Монетный двор: F | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,500 000/260 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 10 апреля 2008 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
|
125 лет со дня рождения Франца Кафки | |||
| Художник: Frantisek Chochola, Hamburg | Монетный двор: G | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1,500 000/260 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 10 июля 2008 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
|
50 лет парусному кораблю «Gorch Fock II» | |||
| Художник: Frantisek Chochola, Hamburg | Монетный двор: J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1 500 000/260 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 7 августа 2008 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| Диск из Небры | ||||
| Художник: Bodo Broschat, Berlin | Монетный двор: A | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 1 500 000/260 000 | Качество: Unc/Proof | |
| Выпущена: 9 октября 2008 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
|
Всемирное наследие ЮНЕСКО город Гослар | |||
| Художник: Wolfgang Th. Doehm, Stuttgart | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999.9 Золото | Тираж: 320 000 | Качество: | |
| Выпущена: октябрь 2008 | Диаметр: 28 мм (1.1 in) | Вес: 15.55 г | ||
Монеты 2009 года выпуска
| Чемпионат мира по легкой атлетике, Берлин | ||||
|---|---|---|---|---|
| Художник: Bodo Broschat, Berlin | Монетный двор: A,D,F,G,J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 9 апреля 2009 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| 400 лет законам Кеплера | ||||
| Художник: Prof. Ulrich Böhme, Stuttgart | Монетный двор: F | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 7 мая 2009 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| 100 лет Международному авиакосмическому салону | ||||
| Художник: Bodo Broschat, Berlin | Монетный двор: D | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 4 июня 2009 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| 600 лет Университету Лейпцига | ||||
| Художник: Dietrich Dorfstecher, Berlin | Монетный двор: A | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 9 июля 2009 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| 100 лет хостел-движению | ||||
| Художник: Hans Joa Dobler, Ehekirchen | Монетный двор: G | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 13 августа 2009 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
|
100 лет со дня рождения графини Марион Дёнхофф | |||
| Художник: Prof. Christian Höpfner, Berlin | Монетный двор: J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 12 ноября 2009 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
|
Всемирное наследие ЮНЕСКО — Кафедральный собор святого Петера и церковь Мадонны в Трире | |||
| Художник: Michael Otto, Rodenbach | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999.9 Золото | Тираж: 320 000 | Качество: | |
| Выпущена: октябрь 2009 | Диаметр: 28 мм (1.1 in) | Вес: 15.55 г | ||
Монеты 2010 года выпуска
| 200 лет со дня рождения Роберта Шумана | ||||
|---|---|---|---|---|
| Художник: Christian Höpfner, Berlin | Монетный двор: | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 6 мая 2009 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес:18 г | ||
| 100 лет со дня рождения Конрада Цузе | ||||
| Художник: Heinz Hoyer | Монетный двор: | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 10 июня 2010 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
|
300 лет производству фарфора в Германии | |||
| Художник: Ulrich Böhme, Berlin | Монетный двор: | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 8 июля 2010 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| 20 лет Объединению Германии | ||||
| Художник: Erich Ott, Berlin | Монетный двор: | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 2 сентября 2010 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
|
175 лет первой железной дороге в Германии | |||
| Художник: Bodo Broschat | Монетный двор: | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 26 октября 2010 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
| Альпийский чемпионат мира по горнолыжному спорту в Гармиш-Партенкирхене | ||||
| Художник: Bodo Broschat, Berlin | Монетный двор: | |||
| Номинал: €10 | Металл: 925 Серебро | Тираж: 200 000 | Качество: | |
| Выпущена: 26 октября 2010 | Диаметр: 32.5 мм (1.28 in) | Вес: 18 г | ||
|
|
Дуб | |||
| Художник: Michael Otto, Rodenbach | Монетный двор: | |||
| Номинал: €20 | Металл: 999.9 Золото | Тираж: 40 000 | Качество: | |
| Выпущена: 23 июня 2010 | Диаметр: 17.5 mm | Вес: 3.8875 г | ||
|
|
Всемирное наследие ЮНЕСКО Архитектурный комплекс Вюрцбургская резиденция и дворцовый сад Хофгартен. | |||
| Художник: Dietrich Dorfstecher | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999.9 Золото | Тираж: 64 000 | Качество: | |
| Выпущена: октябрь 2010 | Диаметр: 28 мм (1.1 in) | Вес: 15.55 г | ||
Монеты 2011 года выпуска
|
|
200 лет со дня рождения Ференца Листа | |||
|---|---|---|---|---|
| Художник: Michael Otto, Berlin | Монетный двор: G (Карлсруэ) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 2.187.000 | Качество: | |
| Выпущена: 3 февраля 2011 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
|
|
125 лет Автомобилю | |||
| Художник: Jordi Truxa | Монетный двор: F | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 2.104.000 | Качество: | |
| Выпущена: 9 июня 2011 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
|
|
Чемпионат мира по футболу среди женщин 2011 | |||
| Художник: Alina Hoyer | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 2.224.000 | Качество: | |
| Выпущена: 9 июня 2011 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
|
|
500 лет Тилю Уленшпигелю | |||
| Художник: Friedrich Brenner | Монетный двор: D | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.800.000 | Качество: | |
| Выпущена: 14 июля 2011 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
| 150 лет со дня открытия Археоптерикса | ||||
| Художник: Barbara G. Ruppel | Монетный двор: A | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 2.093.000 | Качество: | |
| Выпущена: 11 августа 2011 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
| 100 лет открытия тоннеля под Эльбой в Гамбурге | ||||
| Художник: Herwig Otto | Монетный двор: J | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.900.000 | Качество: | |
| Выпущена: 15 сентября 2011 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
|
|
Бук | |||
| Художник: František Chochola, Berlin | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €20 | Металл: 999 Золото | Тираж: 40.000 | Качество: | |
| Выпущена: 23 июня 2011 | Диаметр: 17,5 мм | Вес: 3,89 г | ||
| Всемирное наследие ЮНЕСКО — Замок Вартбург | ||||
| Художник: Wolfgang Reuter | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999 Золото | Тираж: 64.000 | Качество: | |
| Выпущена: 4 октября 2011 | Диаметр: 28,00 мм | Вес: 15,55 г | ||
Монеты 2012 года выпуска
|
|
300 лет со дня рождения Фридриха II | |||
|---|---|---|---|---|
| Художник: | Монетный двор: A (Берлин) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.700.000 | Качество: | |
| Выпущена: 9 февраля 2012 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
| 50 лет Помощи голода в мире | ||||
| Художник: | Монетный двор: G (Карлсруэ) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.750.000 | Качество: | |
| Выпущена: 12 апреля 2012 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
| 200 лет сказкам братьев Гримм | ||||
| Художник: | Монетный двор: F (Штутгарт) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.760.000 | Качество: | |
| Выпущена: 14 июня 2012 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
| 100 лет Немецкой национальной библиотеке | ||||
| Художник: | Монетный двор: D (Мюнхен) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.490.000 | Качество: | |
| Выпущена: 13 сентября 2012 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
|
|
150 лет Герхарту Гауптману | |||
| Художник: Jordi Truxa | Монетный двор: J (Гамбург) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.500.000 | Качество: | |
| Выпущена: 8 ноября 2012 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
| Ель | ||||
| Художник: | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €20 | Металл: 999 Золото | Тираж: 200.000 | Качество: | |
| Выпущена: 26 июня 2012 | Диаметр: 17,5 мм | Вес: 3,89 г | ||
| Всемирное наследие ЮНЕСКО — Ахенский собор | ||||
| Художник: | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999 Золото | Тираж: 270.000 | Качество: | |
| Выпущена: 1 октября 2012 | Диаметр: 28,00 мм | Вес: 15,55 г | ||
Монеты 2013 года выпуска
| Сказки братьев Гримм — Белоснежка | ||||
|---|---|---|---|---|
| Художник: | Монетный двор: J (Гамбург) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.292.000 | Качество: | |
| Выпущена: 21 марта 2013 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
| 150 лет Красному Кресту | ||||
| Художник: | Монетный двор: A (Берлин) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.297.000 | Качество: | |
| Выпущена: 11 апреля 2013 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
| 200 лет Рихарду Вагнеру | ||||
| Художник: | Монетный двор: D (Мюнхен) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.255.000 | Качество: | |
| Выпущена: 22 мая 2013 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
| 200 лет со дня рождения Георга Бюхнера | ||||
| Художник: | Монетный двор: F (Штутгарт) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.283.500 | Качество: | |
| Выпущена: 10 октября 2013 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
| 125-летие изучения электромагнитного излучения — Генрих Герц | ||||
| Художник: | Монетный двор: G (Карлсруэ) | |||
| Номинал: €10 | Металл: 625 Серебро | Тираж: 1.270.500 | Качество: | |
| Выпущена: 21 ноября 2013 | Диаметр: 32,5 мм | Вес: 16,0 г | ||
| Сосна | ||||
| Художник: | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €20 | Металл: 999 Золото | Тираж: 200.000 | Качество: | |
| Выпущена: 26 июня 2013 | Диаметр: 17,5 мм | Вес: 3,89 г | ||
| Всемирное наследие ЮНЕСКО — Парковое королевство Дессау-Вёрлиц | ||||
| Художник: | Монетный двор: A, D, F, G, J | |||
| Номинал: €100 | Металл: 999 Золото | Тираж: 200.000 | Качество: | |
| Выпущена: 1 октября 2013 | Диаметр: 28,00 мм | Вес: 15,55 г | ||
План выпуска монет на 2014—2018 годы
Серебряные монеты — 10 евро
- 2014 год (6 февраля) — Сказки братьев Гримм — Гензель и Гретель
- 2014 год (8 мая) — 250 лет со дня рождения Иоганна Готфрида Шадова
- 2014 год (5 июня) — 150 лет со дня рождения Рихарда Штрауса
- 2014 год (3 июля) — 600 лет Констанцскому собору
- 2014 год (6 ноября) — 300 лет шкале Фаренгейта
- 2015 год (12 февраля) — Сказки братьев Гримм — Спящая красавица
- 2015 год (26 марта) — 200 лет со дня рождения Отто фон Бисмарка
- 2015 год (7 мая) — 150 лет Немецкому агентству по спасению потерпевших кораблекрушение
- 2015 год (2 июля) — 1000 лет Лейпцигу
- 2015 год (1 октября) — 500 лет со дня рождения Лукаса Кранаха Младшего
Золотые монеты — 20 евро
Золотые монеты 20 евро содержат 3,8879 гр золота (1/8 унции)[1]
Золотые монеты — 100 евро
Золотые монеты 100 евро содержат 15,55 гр золота (1/4 унции)[1]
- 2014 год Лоршский монастырь (Всемирное наследие ЮНЕСКО)
- 2015 год Долина Среднего Рейна (Всемирное наследие ЮНЕСКО)
- 2016 год Старый город Регенсбурга (Всемирное наследие ЮНЕСКО)
- 2017 год Лютерштадт-Айслебен и Виттенберг (Всемирное наследие ЮНЕСКО)
- 2018 год Аугустусбург и Фалькенлуст (Всемирное наследие ЮНЕСКО)
Напишите отзыв о статье "Памятные монеты евро Германии"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.bundesbank.de/Redaktion/DE/Downloads/Kerngeschaeftsfelder/Bargeld/praegeinfo_goldmuenzen.pdf?__blob=publicationFile Перечень золотых монет на сайте Немецкого федерального банка ]
Ссылки
- [www.bundesbank.de/Redaktion/EN/Standardartikel/Tasks/Cash_management/collector_coins_euro.html?tab=0 Коллекционные монеты Германии на сайте Немецкого федерального банка] (англ.)
- www.euro-coins.info/
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Памятные монеты евро Германии
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.
Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.
Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.
Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
